Авторитет
Знаете ли вы, читатель, что такое «Халеби», с ударением на «а»? Нет? Ну, естественно… Так вот. Во-первых, это не что, а кто. А во-вторых, халеби – это уроженцы сирийского города Халеб, некогда цветущего торгового и духовного центра сирийских евреев. Еврейской общины Сирии по понятным причинам больше не существует, и рассеяны сирийские евреи по всему миру, включая, естественно, Израиль. Есть среди них и выходцы из Халеба, известные с одной стороны своей непомерной гордостью и упрямством, а с другой – искренним радушием и гостеприимством.
В современном разговорном иврите слово «халеби» стало почти нарицательным. Когда тебе говорят: «Не спорь с ним, он типичный халеби» - это значит, что спорить не стоит. Не переспоришь. Халеби ни за что на свете не признает своей неправоты. Мужчина-халеби не станет мыть дома пол, выносить мусор и уж тем более развешивать на глазах у соседей белье для просушки. У себя дома он - принц, баловень мамы, сестер и жены. Но одновременно халеби – верный муж и хороший друг.
Как-то раз мой приятель, халеби по имени Яаков, пригласил трех своих сослуживцев-полицейских выпить кофе после ночной смены у него дома. Было семь часов утра, и жена Яакова еще спала. Хозяин усадил гостей, сварил крепкий сирийский кофе и полез в кухонный буфет за чашками. Вытащил три. С удивлением осмотрел их. Пошарил на полках еще раз. Четвертой чашки не было. Взор Яакова обратился на раковину. Чашка была именно там - грязная! Яаков, естественно, ее мыть не стал, а твердой рукой разлил кофе на троих и подал на подносе друзьям.
- А тебе? - удивились друзья.
- А мне расхотелось, - спокойно соврал хозяин дома.
Будучи однажды в Германии, я рассказал эту историю в компании коллег-немцев. Мы сидели в ресторане, пили пиво, аккордеонист играл «Лили Марлен». Немцы историю выслушали со вниманием, но, конечно, смысла не уловили. Свободная страна. Ну, расхотелось человеку кофе – его право. Мы же не нацисты какие-нибудь, насильно даже пиво ни в кого не вливаем. И лишь один из присутствующих, Курт, специалист по русской мафии, немного подумав, наклонился ко мне и сказал по-русски:
- О, я понимаю. Этот твой друг, Яаков, он биль, naturlich, ав-то-ри-тет. Ему эту чашку мить било за-пад-ло. Да?
Точка, точка, запятая…
Все автобиографии, в сущности, одинаковы. «Я, … ф.и.о… и т.д. … и т.п...», а в конце - точка. Вся разница между двумя наугад взятыми жизнеописаниями лишь в том, что находится между первой запятой и последней точкой.
Месяц назад я обнаружил в пыльной индустриальной зоне богом забытого городка нечто особенное. На огромном пространстве, затянутом тентами и сетками от солнца, расположился настоящий маленький рай для помешанных вроде меня. Самое привлекательное в этом раю – искусственный пруд с рыбами дивной красоты, фонтаном посередине и плетеными креслами вокруг. Здесь измученные проблемой выбора души покупателей находят успокоение. После примерно часа блужданий по аллеям теплицы захотелось посидеть и мне.
Через какое-то время в кресло на противоположной стороне бассейна опустился очень пожилой человек. Что-то неуловимое в его облике привлекло мое внимание. На кого-то похож? Вроде бы нет. Возраст под восемьдесят, а кожа не смуглая, значит, скорее всего, не уроженец страны. Однотонная рубашка и серые брюки отглажены. Соломенная шляпа, палка. Но что-то с чем-то не вязалось. Довольно быстро я определил для себя причину этого диссонанса. У него были необычайно молодые для его возраста глаза. Старик положил на колени большой блокнот, надел очки и стал что-то писать, иногда поднимая голову и задумываясь. Писал он, как я про себя отметил, слева направо, а, следовательно, не на иврите.
Откровенно пялиться на человека было не слишком-то прилично, и я было засобирался уходить, но случай помог познакомиться с ним чуть ближе. Старик, видимо, устал писать. Он снял очки, положил их в нагрудный карман рубашки и с трудом поднялся. Опираясь на палку, приблизился к краю пруда и несколько нагнулся, чтобы получше рассмотреть рыб. Очки выскользнули из кармана и благополучно приводнились. Рыбы бросились врассыпную, а хозяин очков обратил на меня, невольного зрителя этого моноспектакля, смущенный взгляд. Я среагировал: подошел, опустился на колени у кромки водоема и выудил из воды нужный предмет. Незнакомец сказал: «Спасибо. Вечно со мной что-нибудь происходит. Возраст, наверное». Он говорил на иврите совершенно правильно, но с заметным акцентом, скорее всего - испанским.
- Еще раз спасибо, и до свидания, - откланялся он.
- Рад служить, - ответил я.
Он направился к выходу, а я вернулся на свое место. Лишь через несколько минут я обратил внимание, что старик забыл свой блокнот. Я взял его и, не слишком спеша - ведь все равно догоню - пошел возвращать владельцу. Но его нигде не было. Автостоянка перед теплицей была пуста. Несколько растерянный, я вернулся внутрь и стоял, оглядываясь, с блокнотом в вытянутой руке. В этот момент включился огромный вентилятор и всколыхнул страницы тетради. Они были исписаны по-русски! Заголовок гласил: «Автобиография».
«Я, Соломон Исаакович Берман (я же Марио Проэтти), родился 27 августа 1922 г. в городе Быхов, Белоруссия. Отец – Исаак Берл Берман, мелкий лавочник, мать – Гута Мэра Берман (Перельман). В 1940 г. приехал в Москву и поступил на учебу в ИФЛИ. С началом войны был призван в армию. Окончил краткосрочные курсы танкистов. Находился в рядах действующей армии по 1944 г. В октябре 1944 г. был направлен в школу разведчиков-танкистов в г. Рязани, которую окончил в 1946 г. По окончании школы служил в разведотделе штаба 109 танкового корпуса в Прибалтике. В 1950 г. был командирован на учебу в Военный Институт Иностранных Языков. Основной язык – итальянский, второй – французский.
В 1955 г. под именем Марио Проэтти был нелегально переправлен во Францию. Обосновался в городе-курорте Шамони, во Французских Альпах. Работал в рекламном бизнесе. В 1957 г. женился на итальянской гражданке Сильвии Брогатти, медсестре, и в том же году переехал с ней на жительство в Северную Италию, в город Бергамо. С 1958-го по 1966 г. работал в отделе технической документации и рекламы фирмы «Р.Н-Элекоттеро», Виа Аэронавтика, 22, Бергамо, разрабатывающей и выпускающей двигатели для тяжелых транспортных вертолетов. С 1964 г. – зам. нач. отдела. В 1966 г. получил приказ перебраться в одну из стран Северной Африки (предпочтительнее – в Тунис), а оттуда – в Ливию, где итальянская ракетная промышленность планировала строительство большого испытательного полигона. В мае 1967 г. в Танжере попал в авиакатастрофу во время пилотирования легкого гражданского самолета. В результате падения самолета получил тяжелую черепную травму и множественные переломы ребер и конечностей. Благодаря связям жены в обществе местной медицинской элиты лечился в военном госпитале.
В декабре 1967 г., в связи с состоянием здоровья, был отозван в СССР через Францию. В апреле 1967 г. вернулся в Москву вместе с женой и сыном Энрико (род. в 1959 г.). С 1969-го по 1976 г. преподавал французский язык в Академии Бронетанковых Войск. В 1976 г. вышел в отставку в звании полковника. В 1992 г. эмигрировал в Израиль вместе с женой и семьей сына».
Я честно искал его. Я испробовал все возможные комбинации в телефонной книге и в справочном бюро. Я искал Соломона Бермана, Марио Проэтти, Соломона Проэтти, Марио Бермана, искал сына Энрико или жену Сильвию. Тщетно. Он просто-напросто исчез.
Впрочем, может быть, так и должен уходить настоящий разведчик?
Экзамен
Территория тель-авивского морского клуба, знаменитой "Марины", была пуста. Яхты и катера всех мыслимых видов, размеров и конструкций покачивались у причалов, иногда легонько ударяясь о деревянные мостки. На роль единственного видимого глазу живого существа претендовал черный кот, безмятежно спящий на ступеньках административного корпуса. Впрочем, спать ему оставалось недолго. В небе, со стороны моря, показались две черные точки. Приближаясь и укрупняясь, они быстро приобрели очертания военных вертолетов, а когда оба аппарата зависли над берегом, кота в прямом смысле слова сдуло ветром. По воде пошла крупная зыбь, а на микроскопических брызгах мгновенно заиграла радуга.
Здание, в котором террористы удерживали заложников, представляло собой двухэтажный каменный склад с односкатной крышей из красной черепицы, узкими зарешеченными окнами и крепкой железной дверью. Оно стояло в глубине территории, метрах в семидесяти от воды. Никто пока не знал, как развернутся события и будет ли штурм. Спецназ очистил и оцепил "Марину", как положено, тройным кольцом, но еще даже не начинались переговоры, так что вертолеты на этом этапе нужны были лишь для психологического давления и видеосъемки.
Этот голливудский бред снился мне в разных вариантах всю ночь накануне начала курса "Ведение переговоров в кризисных ситуациях". Я то спускался по тросу с «Ясура» на крышу склада, то бежал по мосткам с мегафоном в руках, а иногда проверял пистолет и лихим щелчком загонял в него удлиненную обойму.
Но всему есть конец и начало. Сон кончился ровно в шесть утра, по звонку будильника, словно невидимый режиссер скомандовал: "Стоп, снято!", а в девять, словами: "Доброе утро, перестали жевать и быстро допили кофе!" - начался курс.
Забегая вперед, скажу, что эфиопы окажутся самыми порядочными во всей этой пестрой компании, оба друза вылетят с курса за неуспеваемость в конце первой недели, мой русский напарник получит прозвище "правильный кекс", а девицы из местного ГАИ так и останутся для меня птицами редкого оперения. Что касается американцев, то они будут важно надувать щеки и поминутно лезть к преподавателям с идиотскими вопросами.
Преподавателей, кстати, было трое, и они расселись в креслах по ранжиру. Старшой - бритый череп, пиджак, очки, повадки кагэбэшника на пенсии, какими их изображают в современных российских сериалах. Средний - беспричинная улыбка на веснушчатом, небритом лице, синяя майка с надписью NYPD и вытянутые на коленях армейские штаны. И Младший - вертлявый, весь как на шарнирах, с бегающими глазками, похожий на карманника Фиму, работающего в автобусах на линии Тель-Авив – Бат Ям.
Глубоким, проникновенным баритоном, с хорошо аффектированными паузами, Старшой произнес краткое вступительное слово:
"Уважаемые курсанты, мы рады, что вы, успешно пройдя трудный отбор, приступаете к занятиям на этом самом престижном курсе израильской полиции. Как вам известно, он продлится три недели в условиях интерната и закончится выпускными экзаменами и большой оперативной игрой с участием бригады штурмового спецназа, интегральной частью которой и является наша группа переговорщиков. Обязан сразу же вас предупредить, что все, что вы здесь узнаете, представляет собой государственную тайну и разглашению не подлежит".
На этом месте – видимо, у них все было отрепетировано – Младший вынул из портфеля стопку бланков и ловко, словно колоду карт, разметал их по нашим столам. Начиналась бумага словами: "Подписка о неразглашении", а заканчивалась: "Мне известно, что в случае...", дата, имя, фамилия, звание, подпись.
"Я надеюсь, – продолжал Старшой, – что все вы успешно справитесь с трудной и насыщенной программой и вольетесь в нашу тесную семью. Желаю удачи".
Затем слово взял Средний:
"Против каждого из вас лежит папка с расписанием занятий на все три недели и основными учебными материалами. Ее нельзя выносить за пределы этого корпуса. В общем, учебные дни будут складываться так: утром – лекции, после обеда – тренировки, упражнения и симуляции. Вам разрешается ходить в гражданской одежде, но бирки с именами я прошу не снимать. Фотографировать и записывать лекции на диктофоны категорически запрещено. А сейчас – пятиминутный перекур. После него, здесь же, в этой аудитории, первая лекция на очень важную тему: "Что такое кризисная ситуация".
Все молча вышли покурить на открытую веранду. Школа расположена на самом берегу моря, над пляжем и дюнами. Зимний декабрьский ветер был зол и порывист и быстро загнал нас обратно в класс.
Так начался трехнедельный марафон. Ночами мне уже не снился Голливуд, мне вообще ничего не снилось.
Лекции шли одна за другой, как морские волны за стеклянной стеной класса, и порой не оставляли в моей памяти желаемого следа.
"В чистом виде различают три вида кризисных ситуаций: забаррикадировавшийся субъект, захват заложников и угроза публичного самоубийства. Но ничего в этой жизни не бывает в чистом виде".
"Видите этот шнур? Это не шнур, а гибкий волновод. Вот так, вставляем его в замочную скважину... аккуратненько, и что мы видим?.. Правильно, что никакой гранаты у него нет, он просто блефует!"
"В стандартном наборе простейшая группа, как правило, состоит из трех человек: первый собственно ведет переговоры, второй помогает, записывает, советует и анализирует ответы, третий собирает информацию о криминальной и медицинской истории субъекта, опрашивает свидетелей".
- Простите, а если свидетелей нет? – это один из американцев.
- Тогда, г-н Залмансон, он пьет кофе.
"Перед вами часы-браслет солдата группы захвата. Удивляетесь, почему они такие большие? Нет, это не "Брайтлинг", это еще дороже. Вместо циферблата здесь экран. На этот экран проецируется все, что видит видеокамера, укрепленная на каске бойца, а при желании и то, что наблюдается с вертолета. Стоит лишь нажать вот на эту кнопку..."
"Посторонние лица категорически не должны допускаться к переговорам. Что значит "почему"? Да потому, что у них могут быть свои личные или профессиональные интересы. Кроме того, они, сами того не подозревая, могут сообщить субъекту данные о расположении сил захвата. Запомните, такими посторонними часто бывают родственники, друзья и знакомые субъекта, его адвокаты, сослуживцы, соседи, бывшие учителя, врачи, психологи, служители культа, представители этнических групп или политических партий, всякие знаменитости, и т.п. С другой стороны, мы не вправе их игнорировать, ибо все они могут являться ценными источниками информации".
- Вам понятно, Залмансон и Меерсон?
- Yes, Sir.
"Ну, кто может внятно перечислить четыре цели ведения переговоров? Давайте по очереди, справа налево. Итак, первый...
- Снижение напряженности ситуации.
- А почему нужно ее снижать? – голос одной из птиц ГАИ.
- Потому, солнце мое, что первые минуты и часы конфликта наиболее опасны, особенно если имеет место захват заложников. Следующий.
- Попытка разрешения ситуации без дальнейшего применения силы.
- Хорошо. Дальше...
- Получение информации.
- Верно. И последнее?
- Помощь в организации штурма, если, конечно до него дойдет".
Уже на второй день после обеда началась отработка этюдов-симуляций. Мой первый опыт обернулся полным провалом. Младший, дергая шарнирными руками, поставил задачу.
- За дверью находится тюремная камера. Там четверо заключенных. Один из них грозит покончить самоубийством. Твоя задача проста, - не дать ему это сделать.
- А чего он хочет?
- Вот ты сейчас и узнаешь. Заходи.
- На каком языке упражнение?
- По-русски.
В комнате на подоконнике стоял неизвестный мне мужик. Еще трое, Старшой, Средний и, видимо, переводчик, сидели на койке у стены.
- Привет, - обратился я к мужику, – я пришел тебе помочь. Меня зовут Петя, а тебя?
- Пошел нахер, Петя, - ответил мужик.
- Нет проблем, могу пойти, но тогда ты останешься один, а вдвоем нам будет проще решить наши проблемы.
- Это у тебя проблемы, а я свои уже решил.
- Пусть так, но может быть, ты скажешь, что произошло? Почему ты стоишь на подоконнике?
- Пусть придет Государственный Прокурор. Говорить буду только с ним.
- Конечно, только с ним, безусловно. Но пока его нет, и мне трудно обещать тебе, когда он будет, так что, может, слезешь, поговорим...
- Нечего мне слезать, мне и здесь хорошо.
- Я вижу, что тебе хорошо. Можно я подойду к тебе поближе?
- Сделаешь шаг – повешусь!
- Ну что ты... Нам ведь так здорово разговаривать вдвоем. Ты разрешишь, я присяду? Мы ведь никуда не торопимся?
- Хошь сядь, хошь ляг... Тебе за это деньги платят.
- Платят. А тебе за что платят? Ты кем работаешь?
На этом месте вмешался Старшой.
- Что ты тянешь резину? Ты уже десять минут болтаешь, а не продвинулся ни на йоту. Пообещай перевести его в другую камеру, наказать обидчиков, спроси его, наконец, хочет ли он пить... Следующий!
"Первым делом необходимо установить с объектом словесный и психологический контакт, завоевать его доверие. Используйте слова "мы" вместо "ты", "наши", а не "твои". Убедите клиента в том, будто все его заявления и просьбы рассматриваются исключительно серьезно. Уверьте его, что ситуация не так ужасна, как кажется, хотя вам прекрасно известно, что снайпер уже держит его на мушке. Этот трюк называется созданием состояния моральной безопасности".
"Вчера мы разбирали русский опыт в Беслане". Сейчас посмотрим документальный фильм "Норд-Ост". У нас есть достаточно достоверная картина того, что там произошло. Когда будете смотреть фильм, сконцентрируйтесь на одной идее: русским важно в первую очередь свести счеты с террористами. Заложники там на втором плане. У нас все наоборот. В этом различие".
В конце первой недели – письменный экзамен на весь пройденный материал.
Первый вопрос: как усилить и направить в нужную сторону ударную волну при локальных подрывах? Ну, это просто. Нужно положить на заряд мешок с песком со стороны, противоположной взрываемому объекту.
Что там у нас во втором вопросе? Состав группы захвата. Тоже легко. Командир, его заместитель, снайпер с помощником, проводник собаки, пять бойцов и санитар. Третий вопрос. Какая информация представляет интерес при ведении переговоров?
Так, главное ничего не забыть. Должно быть то ли семь, то ли восемь пунктов. Первое - количество субъектов, по возможности их имена и другие данные. Второе - выявление намерений и официальных заявлений. Далее - количество заложников и данные о них. Затем психическое состояние субъектов. Что еще? Ах, да, есть ли раненые или больные. Чуть не забыл главное: выявление лидера. Определение точного местонахождения всех внутри помещения. И последнее… Количество и особенности вооружения.
Не сдав экзамен, гордые друзы молча погрузились в БМВ 718-й модели и, не попрощавшись, отбыли в родную деревню. "Правильные кексы", – прокомментировал Миша, мой русский напарник. Похоже, что других определений он в жизни не знал.
Вторая неделя была такой же напряженной, как и первая. Лекции сменялись упражнениями, упражнения – изучением миниатюрных систем сбора информации.
Начались дожди. В финских домиках, где мы спали, стало холодно, и по ночам мы укрывались всем, чем только могли. Старшой не показывался, говорили, отбыл по семейным делам, хоронить тещу. Большинство занятий вели преподаватели "со стороны". "Внутренние течения в исламе", "Психологический профиль террориста-самоубийцы", "Наркоторговля в Израиле".
"...Вообще-то наркодельцы, как правило, стараются не убивать полицейских. Это вредит бизнесу. Однако бывает всякое... Так что при штурме никогда не стойте в оконном или дверном проеме, где вы похожи на мишень в рамке, в которую только ленивый не пальнет".
И упражнения, упражнения, упражнения. Это самое трудное для меня, и, похоже, я следующий после друзов кандидат на вылет, с той лишь разницей, что БМВ у меня нет.
На этот раз задачу ставил Средний: "Слушай внимательно. История типичная. Семья русских иммигрантов. Муж и жена в разводе. Решением суда пятилетний сын, Владимир, оставлен с матерью. Пьяный отец, Иван, забрал сына из детского сада и привел к себе домой. Позвонил жене на работу и заявил, что оставляет сына насовсем. Дверь открывать отказывается. При угрозе взлома грозится взорвать баллон с бытовым газом. Вот дверь. Действуй".
- Иван. (Никакого ответа). Иван, ты слышишь меня?
- Пш-ш-шел нах...
- Иван, Вова с тобой? Как Вова?
- Пш-ш-шел, чё припёрся? Чё надо!?
- Ваня, приоткрой дверь, поговорим.
- Ху.. кз-з-лом раз...ать...
- Ваня, ну к чему тебе лишние проблемы? Давай, ты откроешь дверь, мы сядем, выпьем, все обсудим...
- Хуль г..рить. Мой он, Вовка, и сё тут...
Спрашиваю Среднего:
- А что про него известно, кроме того, что он алкоголик? Бил жену или сына, способен на насилие?
- Для упражнения не имеет значения.
- На каком этаже квартира?
- На десятом. В окно не заглянешь.
- А где сейчас жена?
- По дороге домой, едет из Хайфы в Тель-Авив.
- Когда приедет, задержите ее.
- Ты нас не учи. Сами знаем. Говори с ним.
Возвращаюсь к моему Ване.
- Ваня, скажи мне, Вова в комнате? Он в порядке?
- .........
- Ваня, ты что, заснул?
-..........
И так полтора часа подряд. Я говорю Среднему: "Все, нету с ним контакта, надо ломать дверь".
"Как это, ломать?! - аж взвился Средний. – А если ребенок спит за дверью?! Конец симуляции. Разбор завтра".
В конце недели опять экзамен. На этот раз – "американский", т.е. с выборными ответами. Тема одна, но она центральная: методы ведения переговоров.
Допустимо ли искусственное затягивание переговоров? Да, нет, иногда, никогда. Ясное дело, допустимо.
Зачем нужно как можно дольше держать субъекта на телефоне? Это позволяет больше узнать о противнике, утомляет его физически, утомляет эмоционально, отвлекает, все ответы верны. Все ответы верны.
Зачем отключать субъекту электричество? Для пущего дискомфорта, чтобы отсечь его от средств связи и источников информации, изолировать от сообщников и адвокатов, все ответы верны. И здесь все ответы верны.
Нужно ли восстанавливать субъекту комфорт, средства связи и другие блага? Ни в коем случае, иногда, можно, но лишь постепенно и только в обмен на уступки с его стороны. Постепенно, конечно, постепенно и лишь в обмен.
После второго экзамена на скромной "Субару" отъехала домой одна из редких птиц ГАИ, прихватив с собой эфиопа Гането.
- Хочешь пить? - спросил я.
- Ага.
- Держи. - Я подбросил в воздух пластиковую бутылку и та, описав широкую траекторию, грохнулась об асфальт. Птица лишь хлопнула в ладоши, безрезультатно пытаясь поймать воду, а снизу отчетливо донесся русский мат.
- А-а? – удивилась самоубийца.
- Вот, видишь, – пояснил я свою идею лекторским тоном, – если ты все же решишь прыгать, то подумай, что произойдет на самом деле. Ты думаешь, что будешь лежать на асфальте, мертвая и красивая, а вокруг будут рыдать твои друзья и любовники? Нет, дорогая. Твоя голова при ударе треснет, мозги разлетятся во все стороны, и никто не захочет приблизиться к твоему трупу. Это в лучшем случае. А в худшем, если ты почему-либо не отдашь концы, останешься калекой на всю свою долгую, серую жизнь. Comprendo?
Среднему идея наглядной демонстрации явно не понравилась, но в тот вечер он ничего мне не сказал, а лишь сделал какие-то пометки в блокноте.
На следующее утро я был вызван в кабинет Старшого. Протирая очки и стараясь не смотреть мне в глаза, он выдавил:
- Мы, тут, с товарищами, х-м-м… посовещались, значит, и решили, что тебе нет смысла дожидаться конца курса. Это все не твое, не для тебя. Вот. Так что…
- Можно идти собирать вещи?
- Я тебя не задерживаю. Желаю удачи.
Он, видимо, желал удачи всем, всегда и по любому поводу. Пощечина всегда неожиданна и оскорбительна, даже если понимаешь, что можешь ее заработать. Я вышел на улицу, попил из фонтанчика с холодной водой и отправился паковать сумку.
Попутка, военный амбуланс, довезла меня до автовокзала в Тель-Авиве. Я посмотрел на часы. Через десять минут отправлялся 480-й рейс на Иерусалим. Машина уже стояла, двери были открыты. Я показал водителю полицейское удостоверение и уселся в конце автобуса, у окна.
Автобус постепенно наполнялся. Последним поднялся мужчина лет пятидесяти, крупный, с обильной проседью на большой круглой голове, которую украшал красный нос хронического алкоголика. Несмотря на зимний холод, одет он был в джинсы, тенниску и сандалии на босу ногу. Он оглядел автобус в поисках свободного сиденья, и от его взгляда по проходу буквально прошла волна беспокойства. «Психически больной», - подумал я. Единственное оставшееся место оказалось за водительским креслом. Мужчина как бы нехотя опустился на него и показал водителю какую-то бумажку.
- Это льготный билет, - сказал водитель, – к нему полагается предъявить пенсионную книжку.
- Брось болтать, - ответил мужчина, – поехали.
- Покажи мне пенсионное удостоверение или выходи.
- Не морочь голову. Я тебе показал билет, и достаточно. Давай, закрывай двери и рули.
- Я вызову полицию, если ты не слезешь.
- Ой, напугал! Да вызывай!
Водитель встал и пошел по проходу явно ко мне. Я прикрыл глаза в последней глупой надежде отвертеться, хотя весь дальнейший сценарий был мне уже очевиден.
- Вот, - сказал он. - Не хочет ни предъявлять пенсионную книжку, ни вылезать. А мне ехать пора, и так из графика выбился. Разберись, офицер.
Провожаемый сотней глаз, я встал и поплелся на свою Голгофу. Подошел, представился, как положено, показал служебное удостоверение, попросил документы. Мужик явно наслаждался исполнением главной роли в этом спектакле и никуда не торопился. Он попросил рассмотреть мою полицейскую карточку поближе, повертел ее в пальцах и вернул мне со словами:
- Чего ты мне всякое дерьмо суешь? Привезли вас, русских, на нашу голову! Небось на толкучке купил документ, вместе с водительскими правами!?
- Послушай, мы уже все поняли, что ты очень крутой мужик, депутат Кнессета на пенсии, генерал в отставке, летчик-истребитель и герой еврейского подполья. Но у меня сегодня был трудный день. Так что давай ты сейчас аккуратненько встанешь и спустишься со ступенек на перрон. Договорились?
- Не фальшивь, полицейский хренов. Чё ты мне сделаешь?
- Выведу тебя. Принудительно. Силой.
- О, - оживился клиент. - Это я хочу видеть!
Автобус молча, с нескрываемым интересом, я бы даже сказал с жадностью, наблюдал за нами. Каждое слово было слышно как на подмостках Большого Театра. Сам не знаю, почему, то ли из желания лишить их всех удовольствия, а может, просто от охватившего меня бешенства, но я перешел на русский язык.
- Все, баклан, хорош кошмарить, слезай с антресолей и вали в жопу.
- Чё? А-а-а…
Моя левая рука легла на правое плечо психа, как бы приобнимая его, а большой и указательный пальцы сжали оконечность трапециевидной мышцы в основании шеи. Этому меня научил профессор Коэн из Нью-Йорка, преподающий местным "копам" систему "Цинь-на". Китайское слово "цинь-на" состоит из двух иероглифов: "цинь" (хватать) и "на" (контроль). Мудрый Коэн утверждает, что в большинстве случаев не нужно мордобоя, синяков, кровоподтеков, наручников, адвокатов и судебных исков. И он прав, лишнее все это.
Глаза у моего мужика закатились, дыхание практически исчезло, а лицо покрылось крупной испариной.
- Вот и хорошо, умница, встали, ножками, ножками, так, осторожно, ступенечки, молодец, слезли и сели на скамеечку. Дыши, баклан, отдыхай.
Я, не торопясь, поднялся обратно в автобус. На душе было… – а, никак! Пусто было на душе, как у каждого студента после сданного на тройку экзамена.
