Две части: война и мир.
Война начинается в республиках СССР. Начало армяно-азербайджанского конфликта глазами срочнослужащего российской армии выглядит так же фатально и необъяснимо, как любая война, если на нее смотреть со стороны. Армяне громят дома односельчан-азербайджанцев, проживших с ними бок о бок три поколения: они стали чужими. Тех же самых азербайджанцев не принимают в Азербайджане, потому что они три поколения прожили бок о бок с армянами. В итоге эти люди вынуждены просить о помощи русских солдат, для которых они уж совсем, категорически чужие. Мальчики последней разделительной чертой встают между сторонами. Никого ни от чего, конечно, не спасут, потому что там, где солдаты, мира не бывает.
Митя – один из этих солдат, русский, выросший в Тбилиси. Он смотрит на армян и вспоминает своего деда, который приехал жить в Грузию после гражданской войны. На то, чтобы стать своими в Грузии, Митиной семье тоже понадобилось три поколения. На то, чтобы стать чужими, потребуется куда меньше.
Мир: СССР ужалось до СНГ. Россия старается войну как бы не замечать. Разве что пытается охранять границы и фильтровать переселенцев-беженцев на своих и чужих, но делает это настолько небрежно, что условного чужого за деньги признает своим, а чистокровного вроде бы своего без прописки не пустит переночевать. Митя – русский, выросший в Тбилиси, один из этих переселенцев. Он перестал быть солдатом, попытался сделаться ученым, мужем и отцом. Примерно все у него получилось плохо: позиция «патриция в изгнании» не помогает в борьбе за выживание.
«Чужбину, нaверное, нелегко сделaть Родиной. Чужое неудобно, несъедобно, стрaнно и непрaвильно. У чужого нaродa язык узловaтый, зaнозистый. Коряв чужой нaрод. У незнaкомых улиц диковaтaя глaзу геометрия. Неуютны они, струится по их венaм тоскa. Кaк все подгоняется и шлифуется? Кaк сходится в верной точке? Чем это лечится? Труд творения, потнaя, кaк ломовaя лошaдь, душa».
На войне и в мире Митя чувствует себя чужим, мучается от неприязни к России, где вынужден жить, скучает по Грузии, откуда вынужден был уехать, и пытается найти мифическую Россию в книгах Бунина и Толстого. Ему объясняют, что страны такой никогда не было, искать ее бесполезно, а Митя в ответ толкует о реках Вавилона и предпочитает не приспосабливаться к ситуации, а стоять, сложив на груди руки. В отличие от того же гастарбайтера, который деятелен и прекрасно себя чувствует в любом месте (кроме разве что тех, где ему не позволяют «срубить бабла»).
«Русскоговорящий» - книга по всем параметрам лучше, чем «Гастарбайтер», но куда менее раскрученная. И дело даже не в том, какое издательство как проводит рекламные кампании. Дело в том, что суть гастарбайтера куда проще для усвоения: бедным быть плохо, богатым - хорошо, все москвичи (читай – богатые) – сволочи, и заодно и националисты, поскольку не любят приезжих. И готовый рецепт: стань богатым (читай – москвичом), и все у тебя будет хорошо.
Гуцко же не выписывает рецептов. Его интересует, конечно, противопоставление «свой – чужой», но еще больше интересует процесс, запускающий ксенофобию как реакцию на малейшую нестабильность общества.
Жители многонационального государства, теряя в момент распада объединяющую идею, обращаются к национализму как к основе государственности, не очень хорошо представляя себе, что это такое. Изначально же национализм – понятие, всего лишь описывающее сильное чувство национальной идентичности. Само по себе оно не предполагает этнической, культурной или религиозной нетерпимости. Это все появляется, когда проще и выгоднее становится гнать чужих, а не искать своих. Если к вам домой приходит человек, который выглядит, разговаривает, одевается, думает и ведет себя иначе, чем вы, но говорит при этом, что он тоже русский/грузин/еврей, что он с вами одной национальности – вы сделаете что? Вот именно.
Национализм в таком случае не приговаривает людей к смерти, а спасает им жизнь. И стaновится единственным условием, при котором идея избранной нации не мутирует в расизм, нацизм или ксенофобию.
О чем речь-то:
Гacтaрбaйтер
