Сирилл Флейшман родился в 1941 году в Париже. Его детство прошло между синагогой, основанной отцом, и канцелярским магазином матери, около метро «Сен-Поль». Профессией своей Флейшман называет юриспруденцию, но известен стал как писатель, лауреат гран-при Французской Академии и особой премии за заслуги перед идишской культурой.
Тот Плетцль давно исчез, даже если каштаны его цветут по-прежнему, однако Флейшман возвращается сюда снова и снова, называя своих героев другими именами, переодевая, уводя в другие квартиры, за другие прилавки. Бухгалтер из одного рассказа в прошлом спасал британского генерала, а через несколько страниц женится на красавице-продавщице. Все поправимо, и ничего не происходит просто так, для всего есть объяснение, даже если это объяснение – чудо. В финале каждого рассказа вывод, мораль, обязательно ироничная, шуточная или абсурдная, но неизбежная в классической детской литературе.
Мораль же притчи такова: если случится так, что какая-то часть человечества владеет богатым имением в Йоркшире и нуждается в настоящих французских подтяжках, которые продаются в магазинах готового платья в четвертом округе Парижа; если жизнь этой части человечества когда-то на каком-то поле боя спас бухгалтер-скандалист из Иностранного легиона; и если, наконец, часть человечества проявит добрую волю, и все это произойдет в ноябре, то за судьбы мира можно быть спокойными. А если нет, то стоит волноваться по-прежнему.&&
Однако этот и другие признаки «детской» литературы не определяют потенциального читателя, а маркируют позицию автора. Это не ребенок, это взрослый, собирающий по кусочкам реальный, не воображаемый мир. Реальность его ограничена, но не физическими пределами, а протяженностью памяти, поэтому персонажи Флейшмана не выходят за границы квартала. Для них все, лежащее за чертой округа – чужое, пугающее пространство, населенное неизвестными племенами. Такое восприятие свойственно ребенку и старику, с той разницей, что последнему чуждо стремление исследовать новые территории:
&& На улице Карон он родился. Тут обосновались его родители, когда приехали из России, тут прожил всю жизнь он сам. И никогда, не считая войны, никуда не уезжал. Не только из Парижа, не только из четвертого округа, но вообще больше, чем на сто шагов вправо или влево, на север или на юг, от своего дома на углу улицы Карон и площади Марше-Сент-Катрин не отдалялся.
Скажет, к примеру, Симпельберг жене:
– Схожу-ка я завтра в «Самаритен».
А она на него глаза вытаращит:
- Да ты в последний раз, как туда ходил, еле очухался. Что тебе там понадобилось?
- Шурупы, буфет починить.
- Шурупы? В такое время? В «Самаритен»? – спросит жена, и это прозвучит так устрашающе, что Симпельберг отложит экспедицию, - уж лучше подождать до конца сезона дождей.
- Ну, может, - робко предложит он, - послать сына консьержки? Он бы надел плащ, сходил и к вечеру вернулся, а?
- Да что ты! Рисковать здоровьем ребенка ради какого-то буфета!
Здесь свойства памяти и зрения тоже двойственны – то ли мальчик наблюдает за взрослыми, то ли старик вспоминает свою молодость. Такое сочетание детского взгляда с рефлексией об увиденном и рождают прозу Сирилла Флейшмана. В его рассказах бесконечно много юмора, фантазия и волшебство, но те, что свойственны ностальгической памяти. Их задача - не рождение нового, а реконструкция старого, создание макетов. Даже если бы герои захотели покинуть этот Плетцл, то не смогли бы – время за пределами четвертого округа ушло далеко вперед.
В Дании, в городе Биллунд есть парк «Леголенд», где из конструктора Лего построен целый город: дома, люди, машины. Все движется: самолеты взлетают, поезда возят пассажиров, жираф кивает, корабли плавают в настоящих озерах. Каждый год зимой все модели и конструкции парка перебирают, моют, заменяют сломанные детали на такие же, только новые, трещины покрывают лаком, и весной все пластмассовые дома и деревья возвращаются на прежние места. Проза Флейшмана – его персональный идишланд, собранный из ностальгии, горького юмора и быта уже фактически исчезнувшей ашкеназской культуры квартала Марэ.
Флейшман стоит спиной к настоящему, загораживая собой и оберегая прошлое. Каждая его история – рассветы и закаты над площадью Вогезов. Магазинчик матери каждое утро снова открыт, на синагоге, основанной отцом, еще нет мемориальной надписи. Пятидесятые никогда не закончатся.
Другие книги этой серии:
Сатана в Горае
Сад Финци-Контини
Когда умерли автобусы
