Онлайн-тора Онлайн-тора (Torah Online) Букник-Младший JKniga JKniga Эшколот Эшколот Книжники Книжники
Человек, которого не было, и рассказ, который опять не был написан
З.Жуховицкий (Жуховский)  •  13 октября 2006 года
Нет ничего более израильского, чем этот лирический абсурдизм с общечеловеческим лицом, вселяющий последнюю надежду на светлое будущее.

Перед тобой, читатель, книжка карманного формата, с мягкой обложки которой - из желтого квадрата, вписанного в синюю шестиконечную звезду - внимательно и серьезно смотрит на тебя красавец скандинавского типа. Не пугайся, читатель, смело раскрывай книжку! Сохнутовская пропаганда и идеологическая промывка мозгов тебе не грозят, и даже Алекс Эпштейн, эта белокудрая бестия, хоть внешне и вполне соответствует блаженной памяти идеалу настоящего сабры, на самом деле весьма далек от сего ходульного образа. В сущности, с этим автором вообще ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Живет он в Тель-Авиве. Ходят слухи, что родился в Ленинграде и даже прекрасно понимает по-русски. Но постепенно, вчитываясь в его притворяющиеся простодушными истории, словно почерпнутые из повседневной жизни, средств массовой информации и научно-популярных брошюрок для юношества, начинаешь последовательно терять веру:

- в авторскую бесхитростность,
- в документальность описываемых событий,
- в достоверность источников,
- в историческую подлинность Юрия Гагарина, Энди Уорхола, Хайдеггера, Вальтера Беньямина, Кандинского, Ленина и прочих героев человечества,
- в реальность существования государства Израиль, языка иврит и израильской литературы,
- в наличие самого А. Эпштейна.

В какие только лукавые и прихотливые игры не играли и с собою, и с просвещенными читателями мастера постмодернистской литературы от Борхеса и Кальвино до Павича и Кнофера! Сегодня нас уже невозможно ни обмануть, ни удивить системными приемами. Единственное, что остается, – рассказывать и слушать истории, не веря ни единому слову, но искренне сопереживая. Эпштейну это прекрасно удается. Вот, например, такая майса (т.е. байка):

«Из всех наших семейных легенд мною более всего любима та, в которой ходивший по домам продавец книг, промокший до последней нитки в середине июля и строивший глазки прабабушке, которая только что закончила мыть пол, убеждал деда понюхать том ТАНАХа, переведенного с идиша на эсперанто. Мой дед, который не знает ни единого слова на эсперанто, покупает ТАНАХ по завышенной цене в надежде, что меж страницами книги навсегда сохранится запах свежего дождя». («Рассказ о дожде, ТАНАХе и эсперанто»)

Перед нами поистине израильский взгляд на мир, взгляд, в котором место крови и почвы занимает постмодернистская туманность еврейской культуры. Нет ничего более израильского, чем этот лирический абсурдизм с общечеловеческим лицом, вселяющий последнюю надежду на светлое будущее. Для определения того, что происходит в коротких рассказах Эпштейна, можно воспользоваться заглавием одного из них – «Слабеющие связи».
Вот этот показательный текст целиком:

«Стриптизерша рассказывает: «Много раз я нарушаю одно из неписанных правил моей профессии – танцую с часами. И никто пока не обратил внимания». Слесарь, изготавливающий дубликаты ключей, рассказывает: «Ко мне в мастерскую два-три раза в неделю приходит переводчик, просит сделать копию ключа для двери его квартиры, а затем выбрасывает оригинал ключа в мусорное ведро». Переводчик рассказывает: «Я иду к слесарю, только если уверен, что мне удалось найти самую точную метафору». Последний посетитель клуба рассказывает: «В конце выступления стриптизерша не снимает наручные часы. Может, она не хочет, чтобы чужие мечтали о ней».

Увы, переводчик, в предисловии снисходительно похваливший Алекса за «правильный литературный» иврит, далеко не всегда дает нам повод столь же благосклонно оценить его собственный русский язык. Цитируешь переводы - и сердце кровью обливается. Сплошь и рядом в книге встречаются шероховатости и такие вот вымученные сооружения, наглядно демонстрирующие все тяготы скорбного переводческого труда:

"Конусом, что в его руках, он спешно показывает на обрывок длинного облака, которое замыкает на небосводе череду себе подобных, и провозглашает, что этот обрывок, и не что иное (! - З.Ж.), и является его душой".

Также не вполне понятно, зачем понадобилось обкорнать повесть «Мессия в бутылке» (давно уже полностью опубликованную в другом переводе), включив в сборник три начальные главы из девяти.

К счастью, решающими для историй Эпштейна являются не языковые тонкости, а загадка несбывшегося сюжета, энигма так и не написанного рассказа. И потому я заканчиваю эту краткую рецензию горячим призывом: не обращайте внимания на пугающие авторские заглавия, вроде «Не читайте этот рассказ!», смело читайте эту книгу!