В книгах Башевиса-Зингера всегда поражает сочетание несочетаемого: страстного порыва с философской невозмутимостью, рассудочности со сверхчувственным восприятием. Название этой книги – «Страсти» - не случайно: она – о страсти в разных формах и воплощениях, о неистовстве мироздания. Все рассказы пропитаны чувственным жаром. Океанские волны ревут и бушуют, «стремясь истощить все силы сладострастия», и небесная телка предается безутешным стенаниям, остановить которые сможет лишь приход Искупителя. «Ошибок вообще не бывает», - говорит один из персонажей. Какие могут быть ошибки, когда все проистекает из божественного источника? Но через все рассказы Зингера проходит трещина неведомой изначальной Ошибки – может быть, той самой, которая, согласно каббалистам, произошла в процессе творения мира, когда сосуды треснули, не выдержав изливающегося в них Божественного света. Сосуды склеены, посуда бьется к счастью, но трещина все ноет и ноет. А страсть гонит человека к совершению новых ошибок и искуплению старых.
В рассказах, вошедших в сборник, присутствуют оба лика страсти – демонический и божественный, и все традиционные зингеровские темы: воспоминания о Катастрофе, противостояние традиционного образа жизни и ассимиляции, явления духов и демонов, сексуальная свобода, безумие – рассматриваются под этим углом. Страсть к смерти и страсть к жизни меряются силой с любовью к судьбе.

Влюбленный мужчина кладет голову на рельсы перед приближающимся поездом. Женщина, которую несколько лет прятали от нацистов в темном закутке за платяным шкафом, влюбляется в смерть, «а кто полюбит смерть, уже не способен полюбить что-нибудь другое». Переписчик священных текстов тайком вписывает вместо имени Бога имя дьявола, и не для чего-нибудь, а чтобы принести спасение в мир. Колдун с помощью черной магии сотворяет себе идеальную женщину-дьяволицу, а затем влюбляется в другую - из плоти и крови. Американский миллионер годами ведет двойную жизнь, приходя к любимой женщине в роли бедного страхового агента и страшась рассказать ей правду. Муж, видя как любимая жена мучается от тоски по другому мужчине, мечтает прекратить эти страдания и идет на поклон к ее возлюбленному, умоляя его вернуться. «Разве это кому-нибудь можно объяснить, - думает он, - нет, здесь и психологу не разобраться».

Действие большей части рассказов происходит в европейских городах в двадцатом веке, в атмосфере переоценки вековых ценностей, где каждый одинок и сам устанавливает для себя границы дозволенного. Герой Зингера ставит на себе и ближних постоянные моральные эксперименты, пытаясь вновь и вновь разобраться в причинах и следствиях, чтобы в итоге, может быть, узнать ответ на главный вопрос – для чего человек рождается и почему умирает. В других рассказах Зингер описывает жизнь в традиционном мире местечка, где уже (или по-прежнему) известны ответы на все вопросы: герои, как и положено религиозным евреям, всеми силами стремятся к совершенству души. Но и они подчас выбирают для этого совсем не общепринятые дороги. Одна и та же страсть заставляет дамского портного за год сделаться талмудистом, а талмудиста – стать сапожником; бродячего торговца – построить Святой Храм из спичек, а великого праведника – объявлять каждый день в году Йом-Кипуром.

Мир живой и несовершенный, экспериментирующий и страдающий, грешащий из идейных соображений и нравственный поневоле, противопоставлен миру чистому и праведному, но уже не существующему, который память услужливо очистила от примесей и погрешностей и вставила в рамочку вечности. Так было, может быть. Так больше не будет - это ясно. Катастрофа окончательно закрепила факт небытия этого мира. Местечковая жизнь, которую пытаются продлить в наши дни (к примеру, в Израиле в иерусалимском квартале Меа Шеарим, который мне часто случается посещать, и других изолированных гетто), похожа на ожившего мертвеца, разряженного по моде времен его юности.

Есть у Зингера и рассказы, где героя разрывают на части два противоположных стремления: к вере отцов и к просвещенному европейскому миру. И там, и там он ищет личного Бога, к которому можно обратиться в надежде быть услышанным, – и не находит Его ни в древних томах Талмуда, ни в сочинениях Спинозы и других европейских философов.

Герои Зингера существуют в разных географических и временных координатах, принадлежат к разным социальным слоям, народам и культурам, они одержимы разными страстями. Однако у них есть одна общая черта: все они открыты и чувствительны к движениям и шорохам, совершающимся по ту сторону жизни, в мире духа – или духов, это уж как посмотреть.