Лин Ульман — одна из девяти детей Ингмара Бергмана, дочь актрисы Лив Ульман. Родилась в Норвегии, училась в Нью-Йорке, после возвращения на родину работала литературным критиком, писала колонки в утреннюю газету и опубликовала четыре романа. Один был переведен на русский язык — «Прежде чем ты уснешь», последний, вышедший в Норвегии в 2005 году, на русском появился этим летом.

«Благословенное дитя» — роман, в котором два из четырех борхесовских сюжета — о возвращении и самоубийстве бога — соединяются в семейной драме. Три дочери едут на остров, где их отец живет уже много лет почти в полном одиночестве. Все три от разных матерей — женщины, связанные кровным родством и общими детскими воспоминаниями. Несколько лет подряд они проводили лето на острове, там же впервые встретились и узнали, что у отца есть другие женщины и дети. Исак Лёвенстад — лучший в Норвегии специалист по ультразвуковым исследованиям плода, его главный научный интерес — беременные женщины, хранящие в себе крошечные амебы-зародыши. Дети родившиеся уже гораздо меньше занимают это хмурого человека со взрывным темпераментом. Девочки, приезжая каждый год на каникулы, должны соблюдать правила дома, главное из которых — не мешать отцу. В хорошую погоду все должны быть на улице, нельзя трогать секретер и бумаги отца. Нельзя шуметь. Не прикасаться к большим фамильным часам, доставшимся от деда.

На острове живут в основном пожилые люди, но летом наезжают туристы, и он превращается в арену для подростковых игр. Девочки знакомятся с другими детьми и попадают в силки подростковой иерархии. Детская любовь, жестокость и предательства рождаются из темных семейных тайн, вырастают до настоящей трагедии и остаются в памяти на долгие годы, засыпанные обломками разрушенного семейного дома. Исак Лёвенстад здесь — патриарх, свысока глядящий на своих детей, предающий своих женщин, а в конце жизни — одинокий старик, мечтающий о самоубийстве.

В романе, вероятно, немалая доля автобиографических деталей (Ингмар Бергман в конце жизни тоже поселился на острове, а его девять детей от разных жен вошли в историю кино наравне с фильмами), но автор смотрит на героев отстраненно, почти бесстрастно. Дочери не разговаривали с отцом много лет, но всю жизнь пытались привлечь его внимание. Одна стала врачом как отец, другая не стала врачом, чтобы не быть как отец, — точка отсчета одна. И все три дочери должны вернуться на остров, чтобы вспомнить и разделить ответственность за события последнего проведенного там лета.

Здесь мало любви и много холода; здесь море приносит на остров пачки от русских сигарет, бутылки от русской водки; здесь таятся неожиданно близкие русским страхи восьмидесятых — угроза ядерной войны, голод и смерть после мировой катастрофы; много подростковой жестокости и тягостные дни пубертата. В пятнадцать лет шведские законы разрешают девочкам использовать противозачаточные таблетки, покупать вибраторы, и невинные игры сменяются эпизодами настоящего сексуального насилия. Лин Ульман проводит читателя между острыми камнями запретных воспоминаний и тянущей болью о потерянном рае, заставляет смотреть, как герои, поначалу вызывающие сочувствие, мутируют в безвольных монстров с пробоинами в тех местах, где у нормальных людей находятся любовь и преданность.

Судя по тому, какие книги и фильмы добираются до России в последнее время, скандинавская семья неизменно дисфункциональна. Роман «Впусти меня» о дружбе подростка с вампиром показывает мать-одиночку с сыном и отца-алкоголика. В книгах самого известного норвежского автора Эрленда Лу что ни ребенок — то сирота, чьи родители вечно то ли в отъезде, то ли погибли, то ли их и не было вовсе. О героине книг Стига Ларссона и ее папочке-убийце даже говорить неудобно.

Исак Лёвенстад в романе выступает в роли бога Одина — недостижимого, мудрого, жестокого и вероломного; его жену больше заботит физическое здоровье детей, а не их душевное состояние. На первый взгляд здесь все противоположно устройству традиционной еврейской семьи; но от традиционной семьи евреи за последние сто лет ушли так же далеко, как скандинавы. Семья как точка самоопределения у тех и у других — остров, откуда необходимо уплыть, чтобы осознать себя его частью. Это касается европейских евреев, ассимиляция которых в минувшем веке неизменно входила в противоречие с обычаями местечек; это касается и советских евреев, в чьих семьях отец часто становился фигурой, удаленной от центра детского существования из-за своего низкого социального статуса и хрупкого нарциссического самоуважения. Как в еврейской традиции, в романе Ульман на первое место выходят узы крови: кровного родства, кровавой клятвы и тайны. Правда, в отличие от еврейской литературы на ту же тему, скандинавское мировоззрение обходится без жаркой рефлексии, предпочитая глубокую заморозку.

Вина и ностальгия не выживают на этих холодных серых камнях, боль засыпана снегом; сохранение тепла — вопрос не эмоциональный, а чисто практический. Шапку надень, варежки не потеряй, успей набрать земляники, пока не кончились два теплых месяца. Увидишь отца — не убивай его, он мой.

И другие дисфункциональные семьи:

Левые американские интеллектуалы
Израильские репатрианты
Японские евреи