Онлайн-тора Онлайн-тора (Torah Online) Букник-Младший JKniga JKniga Эшколот Эшколот Книжники Книжники
Это не конец света
Рашель Землинская  •  24 ноября 2006 года
Перед нами перевод с идиша. При этом "Субботние спички" - современный роман, написанный в наши дни. Такое бывает.
В романе действуют праведники, алкоголики, страшная рыба Левиафан, райская птица Зиз и огнеспинный бычище Шор-а-Бор.

Роман «Субботние спички» начинается сильным дождем в трансильванских горах. Меж этих семи гор - по количеству иерусалимских холмов - стоит старая синагога, где двенадцать праведников маленького еврейского местечка собираются встретить субботу. Пока они зажигают свечи, дождь усиливается. Пока прислужник разворачивает картофельный кугель, просыпаются ветхозаветные чудища. Пока женщины укладывают на ночь детей в библиотеке, мир готовят к приходу Мессии. Перемены чуют лишь служка-алкоголик да старый ребе. Но праведники не отвлекаются: они читают и не замечают ни ангела на крыше, ни потопа, ни даже того, что городок за стенами молельни уже полночи как исчез - может, так и надо?

Что за люди эти праведники? Они чисты, как дети, и жестоки друг к другу, как дети. С той же легкостью, с какой один сейчас доносит на другого, застав его с бутылкой, они полвека назад вынесли несправедливый приговор еврейскому младенцу, родившемуся не в срок. Мать его бросилась со скалы, а грех ее теперь сидит в пещере, любит на тулупе девушку и пережидает дождь, который и не думает кончаться. До конца романа у общины есть время вспомнить про свой приговор и успеть его отменить, иначе царствию справедливости не бывать.

Роман можно разделить на три части: сказочную, мифологическую и жизненную. При этом к сказочной части - то есть придуманной так, что даже детям ясно, что бабушка фантазирует на ходу, как бы хорошо у нее ни выходило, - наряду с цитатами из Павича, найденными священными сосудами и прочими поклонами Умберто Эко относится жизнь в местечке. И это странно: ведь как раз эта жизнь должна восприниматься как рассказы о бабушкином детстве, о войне и школе, до которой далеко ходить. В нашем же случае грязные улицы сыропромышленной деревни и сидящие рядком за книгами евреи и даже пастухи-гои, рядом с этими евреями живущие, менее реальны, чем страшная рыба Левиафан, райская птица Зиз, огнеспинный бычище Шор-а-Бор и, ладно, так уж и быть, амулет основателя хасидизма Баал-Шем-Това на груди микдорфского ребе. Настоящие бабушкины сказки, хотя бабушку, которая рассказывает такое на ночь внукам, еще поискать.

"Тридцать лет назад благородный пастух Константин пришел к ребе Ошеру и сказал, что хочет изучать Тору. Равин отправил его к Хаимке-меламеду, и он три года отсидел вместе с маленькими мальчиками в этой библиотеке, изучая алфавит, слоги и Тору. Пастухи из окрестных деревень перестали с ним разговаривать, плевали на его жену, досаждали его дочерям и, наконец, подожгли его дом. Его младшая дочь сгорела заживо. Константин выстроил новый дом и все равно не оставил Тору. Тогда ребе Ошер дал Константину прозвище Готслиб. И только двенадцать лет спустя Константин Готслиб получил свое нынешнее имя реб Ицхок бен Авром, по-домашнему реб Ицик".

Если первые две части сплетены вместе, третья стоит немного особняком и как бы не дописана. Некоторые линии романа живо трогают и активно требуют продолжения. Например, история любви старого раввина и раввинши, вплетенная воспоминаниями, которые как будто пришли из другой книжки. Может, в этой другой книжке рассказывают про будущую раввиншу, которая, будучи взрослой, сознательной девушкой, жила в больной фрейдизмом Вене. Мне, например, очень интересно, что она себе думала, уезжая из столицы для деревенской жизни с человеком, в чью спальню она не сможет войти без приглашения. Но про это автор не распространяется. Пришедшее мне на ум объяснение звучит так: от большой любви, не иначе, а про нее, в самом деле, что напишешь?

«Ребе и раввинша готовились к субботе всю пятницу. Ребе хотел надеть свой белый шелковый лапсердак, но раввинша сказала ему, что белые одеяния, не дай Бог, отвлекут людей, и они не смогут молиться со рвением!»

В общем, довольно странно получилось: живыми людьми вышли только те герои, что чуть-чуть, но высовываются из пространства этого идиш-романа. Раввин (в прошлом, как многие еврейские юноши, увлеченный картежник), кладущий отцу невесты колоду на стол, живой. Жена его Фани (так и хочется ее Фаней назвать), страдающая бесплодием, живая.
А праведники все, как один, плоские, вроде мацы на Песах.