Плюсы: Настоящий "Декамерон" посткоммунистического сознания – двадцать две истории о сближении с девицами и овладении ими на 189 страницах. Жовиальный бонвиван в чистом виде, с добавкой актуальной морали - "главное хотеть — и все получится". Практически (если выкинуть обсценную лексику) — гимн еврейскому энергичному оптимизму и деятельной жизненной позиции, пускай главный герой пару раз в одном абзаце и восклицает: "Я не еврей, а француз!" — а своего случайного отпрыска именует "жидочукчей". Об руку с оптимизмом всегда идет скептицизм, особенно когда речь об ассимилянте-выкресте, и поэтому автор не скупится на забавные (с его точки зрения) идентификаторы: "Очкарик" или "дядя Петя" — про себя, "корова" или "крокодил" — про своих "цыпочек", и "журасик" — про основную движущую силу своей жизни.
Вообще, самая большая ценность этого текста — антропологически-познавательная, и результат полевой экспедиции укладывается в обычные, ничего не значащие фразы "и так бывает", "кто эти люди?" и "всюду жизнь".
Минусы: Конечно, этот текст — вовсе не "нежные и красивые" "сказки на ночь" для жаждущих "бешеных денег" "любым путем" (в кавычках цитаты из аннотации), а сборник житейских историй, каких всегда много в большой коммуналке. От подобных рассказов простака ("…и тут он ее…") наваливается скука и грусть — "человеческое, слишком человеческое". В нос бьют запахи из спортзала после многочасовых занятий советских старшеклассников. Раньше, сетует автор, потративший большую часть прожитого времени на "поиск женщины только на ночь, а не на всю жизнь", для быстрого успеха достаточно было двух блоков сигарет «Мальборо» в пластиковом пакете, а теперь нужны инвалютные миллионы и знание правильных мест, где "все тусуются". Раньше сидели в ресторане ЦДЛ — Пугачева и остальные, а теперь в ЦДЛ только Проханов, и без спецзнаний нет "энтертейнмента", а именно этим Петя нынче и живет. "Энтертейнмент" от шутника Пети-очкарика — способы "опустить или поднять настроение". Хорошо, что только его, в конце концов.
Некоторые плюсы вполне могут стать минусами — и наоборот: например, своеобразный язык, в котором проглядывают забытые смыслы ("запутать к.-л." в значении, близком скорее к "путане", чем к "вызвать замешательство"). От этого читатель чувствует себя этнографом, исследователем неизвестной народности, и только этим чувством и можно спастись от утомительного мелькания "чисто конкретных" размеров молочных желез, кошельков и счетов, выпитого и съеденного. По-бартовски насладиться данным текстом возможно, только если у читателя имеется опыт советской жизни в ее ресторанном срезе. В доску свой еврейский балагур-конферансье, идеальный Буба Касторский, сводящий белых и красных к обоюдной выгоде и своему маленькому проценту. На вопрос "зачем?" наш герой ответит запредельно гедонистически — "так ведь весело!". Веселись, юноша, в юности своей... Ведь в советском ресторане времени нет, швейцары куплены и не выгонят взашей, старость не наступит никогда, деньги не превратятся в пустые бумажки, «бентли» — в тыкву, а цыпочки — в обрюзгших свинюшек.
Вывод: Автобиография отдельного субъекта, устроителя личной жизни других, представляет весьма специфический интерес, как дополнительный материал к фильму "Глянец" и другим подобным продуктам вторичного рынка. Сомерсет Моэм говорил: "Лучше читать расписание поездов, чем вообще ничего не читать", но если расписания нет, а под рукой только Листерман, то можно и его.
Еще о таинственном мире гламура:
Что американцу — психопат, то русскому — жиголо
Лапсердаки от Прада, или Гламур по-еврейски
Еще о советском прошлом:
Делать нечего. Опять приходится думать
Советская история
