Собираясь на круглый стол, посвященный судьбам Баухауса в Тель-Авиве и конструктивизма в Москве, я пыталась предположить, о чем пойдет речь. В Москве все разрушают, и скоро ничего не останется, в Израиле же все сохраняют — вероятно, печальную констатацию этих известных фактов нам предстояло еще раз услышать.

Но разговор вышел глубже, интереснее и неожиданнее — он получился не только о конкретике охраняемых/разрушаемых объектов в двух странах, но переместился на иной уровень: с чем связано неоднозначное восприятие памятников этого периода во всем мире? От чего зависит их состояние? Как помочь их сохранить и доказать ценность этих построек в Израиле, в России, в любой стране? Такой угол зрения был задан выступлением историка архитектуры, специалиста по охране культурного наследия Натальи Душкиной.

Судьба тель-авивской архитектуры на первый взгляд выглядит очень благополучной. С фантастической быстротой, всего за один год, Тель-Авив, заявленный во Всемирное архитектурное наследие ЮНЕСКО как уникальный архитектурный комплекс, прошел в список памятников (для сравнения, среди заявленных и не прошедших — группа построек Ле Корбюзье, а общее количество памятников архитектуры модернизма во Всемирном наследии — всего лишь 13).

Почему памятникам этого периода не так-то просто стать объектом Всемирного архитектурного наследия?

Одна из причин — отсутствие временной дистанции: чем ближе к нашему времени памятник, тем меньше понимание его исторической ценности. Обычная история «классиков и современников» — увидеть классику в современном произведении могут единицы, его символическая ценность накапливается по мере удаления во времени. И ситуация эта типична для всех стран.

Другая — девальвация ценностей модернизма рутиной интернационального стиля: поскольку именно архитекторам-модернистам принадлежит идея типизации жилья и активного использования новых материалов — бетона, панелей, им мы и «обязаны» нынешним типовым строительством. Ощущение особенности, редкости и обаяние простоты модернистских построек исчезло от многократных упрощенных повторений, неотличимых что в Африке, что в Москве.

Без опыта в созерцании такой архитектуры не всякий отличит шедевр Ле Корбюзье или братьев Весниных от типовых построек из стекла и бетона. Значит, и доказать ее ценность сложнее.
Должны найтись люди, которые смогут своей просветительской деятельностью, своим авторитетом постепенно убедить общество и государство в том, что эта архитектура уникальна, красива, удобна для жизни и нуждается в сохранении.

Герои, без которых этого бы не случилось в Израиле, — великий архитектор Дани Караван, отдавший этой задаче немалую часть своей жизни, и реставратор Ница Шмук, разработавшая систему восстановления Тель-Авива.

Чтобы понять, чем уникальна архитектурная ситуация Тель-Авива, нужно представлять себе ее в развитии:

В 1909 году принято решение строить новый город к северу от Яффо. Тут происходит редкое соединение идеологических и художественных предпосылок: с одной стороны, символический смысл — новый город на песке будет олицетворять сионизм, преодоление, новую жизнь для евреев; с другой — редчайшая возможность воплотить новаторские идеи и смелые архитектурные фантазии.

Второй важнейший этап начался в 1925 году, когда заказ на проектирование Тель-Авива получил Патрик Геддес. Биолог, антрополог, филантроп, автор революционной книги «Города в эволюции», это был человек, который одним из первых заговорил об урбанизме как о целостной среде, способной создать как благоприятные, так и тяжелые условия для жизни.

Для Тель-Авива Патрик Геддес создает план, где зелень, вырастающая в безводном месте на песках, становится частью системы кварталов, спроектированных на основе гибкой и подвижной модульной сетки. В основе плана — несколько главных линий: береговая линия, два крупных основных бульвара; главный бульвар (бульвар Ротшильда) обнимает всю центральную часть города.

Тель-Авив активно строится в конце 20-х — 30-х годах. Наталья Душкина предлагает не использовать термин «Баухаус» по отношению к его архитектуре. В Тель-Авиве в это время работает несколько поколений архитекторов — не все они получили образование в Германии, в Баухаусе, а основная волна связанных с этим движением архитекторов приезжает в Израиль лишь после закрытия Баухауса в 1933 году. При этом тель-авивская архитектура имеет очевидные отличия от немецкой и вообще европейской. Причина — в соединении привезенных идей с местными традициями, плюс влияние ближневосточного климата. Например, в большом количестве используются курватуры, мягкие формы, декоративные элементы. В то же время традиционное для Баухауса ленточное остекление заменено длинными балконами (очень глубокими, чтобы получить падающую тень), окна значительно уменьшены.

К сожалению, те же местные климатические особенности, которые отличают тель-авивскую архитектуру, с течением времени сильно повлияли на ее сохранность: из-за влажного климата растрескивался бетон и обнажалась арматура; из-за жары на здания навешивались коробки кондиционеров; открытые балконы присоединяли к комнатам, чтобы было побольше жилого пространства; наконец, в связи с необходимостью создания убежищ проемы между колонками приходилось закрывать.

Но благодаря энергии энтузиастов, а затем активной поддержке государства ситуацию удалось постепенно изменить. За последние годы отреставрировано и приведено к первоначальному виду множество построек, очищены балконы, закрытые под комнаты, восстановлены фактурные поверхности, часто замазанные цементом, с фасадов зданий сняты кондиционеры.

Почему же тогда выступление Натальи Душкиной было озаглавлено «Тель-Авив: всемирное наследие или “наследие в опасности”?»

Даже при такой, казалось бы, благополучной ситуации, остаются и очень серьезные проблемы. Некоторые общественные сооружения перестраиваются или грубо реставрируются. С жилыми домами тоже непросто: все они находятся в частной собственности, а по закону владельцам домов (в том числе и архитектурных памятников) разрешается надстраивать свои дома при увеличении количества жильцов. И хотя в надстройках пытаются имитировать стиль архитектора — сделать это, не нарушив пропорций и конфигурацию здания, невозможно. Единственный способ защиты таких памятников — выкуп государством права увеличения площади дома у его владельцев и предоставление им дополнительных квартир в новых домах.

Еще одна проблема Тель-Авива, общая для всех крупных городов, — застройка города небоскребами (в буферной зоне, где высотное строительство должно быть запрещено). Новое строительство на бульваре Ротшильда нарушает все пропорциональные соотношения плана Геддеса.

Если ситуация и дальше будет развиваться в этом направлении, вот-вот встанет вопрос о возможном выведении Тель-Авива из памятников архитектурного наследия, во всяком случае, помещения его в список «наследие в опасности».

Судьбы построек русского архитектурного модернизма складываются несравнимо печальнее тель-авивских. Фотографии соцгородов ГАЗ и Уралмаш в Екатеринбурге и Нижнем Новгороде, сделанные для выставки «Коммунальный авангард. Социальная утопия в архитектуре 1920–1930-х гг.», показал их автор, фотограф Владислав Ефимов. Выставка состоялась совсем недавно, но некоторые из этих памятников уже разрушены.

Выдающиеся произведения архитекторов-конструктивистов в Москве и в других городах России , которые могли бы претендовать на включение в список Всемирного наследия, на сегодняшний день просто погибают. Как можно повлиять на ситуацию?

Здесь полезно вновь обратиться к опыту Тель-Авива, где больше 25 лет назад кампания по сохранению модернистских построек начиналась с фиксации памятников, с выставок и статей, объясняющих ценность этих объектов. Та же задача стоит сейчас в России: доказать как обществу, так и государству уникальность этой архитектуры, показать исключительную роль, которую сыграла русская школа конструктивизма; напомнить его связь с русской литературой 20–30-х годов; отметить разнообразие этих объектов, пригодность и удобство жилых домов. И таким образом — научить любить ее.

Завершая круглый стол, Наталья Душкина воскликнула, обращаясь к аудитории: «А вы — вы любите эту архитектуру?»

И пока существуют страсть и неравнодушие, которые прозвучали в этом вопросе и были явственно ощутимы на протяжении всей встречи: в выступлении Марии Фадеевой, традиционно ведущей круглые столы проекта «Эшколот» по архитектуре, присоединившихся к обсуждению Татьяны Царевой (автора только что вышедшей книги «Новые дома и архитектура жилых комплексов Москвы 1920–1930-х годов»), Алисы Савицкой (куратора выставки «Коммунальный авангард»), слушателей, — до тех пор можно надеяться, что эту архитектуру удастся сохранить.