Профессор литературоведения Еврейского университета в гостях у проекта «Эшколот»: о талмудических корнях неофициального гимна Израиля и об Интернет-революции, о вавилонской и палестинской повествовательной традиции, о еврейских каналах связи с Богом и прогрессе российской иудаики.
Пока пребываешь в неведении, кажется, что и люди вокруг — в неведении. Что за Авигдор Шинан? Какая такая «еврейская повествовательная традиция»? Но чуть только прожектор знания осветит тебя, выясняется, что все вокруг давно в курсе. Говорят, что он блестящ и неописуем. Мол, лучше один раз увидеть. В июне проект «Эшколот» предоставил москвичам такую возможность. Итак, что за Авигдор Шинан?
Фото Н. БусыгинаДля затравки — голые факты. Профессор литературоведения Еврейского университета в Иерусалиме, приглашенный профессор Йельского университета и Jewish Theological Seminary в Нью-Йорке. Религиозный еврей, автор знаменитого «Свитка Катастрофы», а также десятков научных и популярных книг и статей. Семьянин. На мой вопрос «What do you do for fun?» отвечает: «Ну, проверяю студенческие работы. Телик смотрю!». Сдержан, иронизирует. От него веет силой c оттенком позитивного бесстрашия.
Оказывается, каждый второй представитель российской академической иудаики так или иначе у него учился. Не иудаике, так теории преподавания. Не в России, так в Стокгольме или Иерусалиме. В крайнем случае — принимал участие в переводе его книг. Или считает, что преподавать без них — как без рук. Создается впечатление, что, не будь Шинана, нам пришлось бы его выдумать.
Полтора десятка лет назад Авигдор Шинан проводил мастер-класс «Как преподавать в университете» для группы российских молодых преподавателей, стажирующихся в Иерусалимском университете. Семен Парижский вспоминает: «Он учил нас всему: как готовить силлабус, как одеваться на лекцию, как сидеть и как стоять. Было ужасно смешно и интересно: культура преподавания в Иерусалимском университете разительно отличалась от советской. Главный мессидж был примерно такой: в центре всего, что ты делаешь, — студент. Не он для тебя, а ты для него».
«Не было в моей жизни более полезного курса, до сих пор помню, как он учил на 70-й минуте лекции обязательно шутить, иначе все умрут с тоски. Правда работает! И помню одно напутствие: “Если вы входите на занятие, перед вами новая группа и у вас не болит от ужаса живот — вы плохой преподаватель”. По этому критерию — я просто отличный преподаватель, честно слово!» — говорит Мария Каспина.
«Преподавательская манера профессора произвела на меня необыкновенное впечатление. В лекции сочетались талант, эрудиция и то особое обаяние, которое точнее всего, наверное, можно передать самыми простыми детскими словами: “Какой этот лектор хороший человек!”. Его монография «Мир агадической литературы» восхищает сочетанием такой простоты и ясности, что ее можно рекомендовать для первого знакомства с агадой школьнику или любознательному профану, с точностью и глубиной, заставляющей удивиться тому, что она отнесена к научно-популярной серии».
Сам Авигдор в интервью Семену Парижскому отмечает прогресс в российской академической иудаике:
«С 1993 года я был здесь уже четыре раза и стал свидетелем невероятных перемен в университетском преподавании иудаики. На одном из нынешних семинаров был очень показательный пример. Девушка из публики подняла руку и задала вопрос, который ставил под сомнение все, что я говорил. Она была не согласна с моим прочтением и предложила альтернативное. 17 лет назад такое было невозможно: тогда студенты только усваивали знания, они не мыслили самостоятельно и не могли ставить под сомнение авторитет преподавателя. Сейчас в России замечательные университетские программы по иудаике, студенты, которые приезжают в Израиль на стажировку или репатриируются, — одни из лучших моих студентов».
Одним из таких студентов был в 2009-2010 году Илья Яблоков, историк, преподаватель Томского государственного университета:
«Мы с Шинаном все время спорили о трактовках того или иного мидраша. Мне казалось, что он привирает, преувеличивает, фантазирует то тут, то там, успокаивая наше внимание своей классической улыбочкой. Это было похоже на дискуссию двух раввинов или активистов еврейской общины времен Гаскалы».
В свой последний приезд Авигдор Шинан специально для проекта «Эшколот» провел мини-курс о природе еврейской повествовательной традиции. Начал, как полагается, с самого начала. С контекста.
Почти первая фраза, которую мы слышим от профессора: «Не воспринимайте мои слова как шутку — я говорю совершенно серьезно». Совершенно серьезно Авигдор Шинан говорит о том, что если в трехтысячелетней истории еврейской культуры (не говоря о более древней, околопотопной, не имеющей письменных памятников, — праотцах, Исходе и тому подобном) выделить поворотные моменты, то последним из них будет Интернет, коренным образом изменивший характер еврейской культуры. Предпоследним — изобретение книгопечатания («не нужно объяснять, что означает возможность печати сотен экземпляров книги для Народа книги»). Первая по времени революция связана с Танахом. За всеми его текстами стоит вопрос: «Что Бог от нас хочет?».
«Всякий, кто внимательно прочитает 24 книги Танаха, убедится, что для коммуникации между человеком и Богом есть три основных канала. Это пророк, транслирующий волю Бога, сновидения (пророческие сны) и одежда первосвященника, при помощи элементов которой можно было получать пророческое знание, как через оракула. Одежда пропадает вместе с разрушением Первого Храма, первые два канала также постепено закрываются. Представьте себе трагедию народа, весь смысл существования которого — в связи с Богом, когда все способы этой связи утрачиваются один за другим!».
На смену им в эпоху Второго Храма и приходит Танах. На место пророка, сновидца и священника становится специалист по Книге (так иудаизм функционирует и по сей день: если возникает какая-то сложная проблема, еврей идет к раввину, а раввин — в библиотеку). Все, что не вошло в записанный текст Танаха, передавалось устно из поколения в поколение и именовалось Устной Торой. Прошло несколько столетий до следующей революции, когда и Устную Тору решили записать. В Вавилонии и в Эрец-Исраэль шли параллельные процессы по созданию и кодификации текстов Талмуда. Авигдор Шинан сопоставляет рассказы на одну и ту же тему из Вавилонского и Иерусалимского Талмудов.
Талмуд: Иерусалим и Вавилон
Разбирая тексты, Шинан предлагает слушателям обращаться с ними «как в древние времена», и превращает чтение в перформанс, с рекламными паузками и заострением тревожных моментов.
«Знаете, как моя мама читает детективы? Смотрит в конце, кто убийца, и только потом приступает к чтению. Ну а если читает романтическую историю — сначала подглядывает, кто на ком женился. В устном рассказе все построено на невозможности подсмотреть и узнать, чем все кончилось. Истории, которые мы рассматриваем, сохранили все характеристики устного рассказа: в них есть драматические персонажи, которых можно изображать голосом, риторические вопросы, с которыми можно обращаться к слушателям. Я не очень хороший актер, иначе вы бы получили спектакль, после которого у вас случился бы катарсис».
В самом конце мы видим приписку, никак не соответствующую духу истории: «Некоторые утверждают, что вернулась [душа жены]». Профессор выдвигает гипотезу: «некоторые» — это представители вавилонской традиции, в которой тот же рассказ выглядит иначе. В нем нет трагедии, нет критики, а хеппи-энд как раз есть.
Различия текстов — следствия различий в образе жизни. В Вавилонии у мудрецов было принято уходить из дома учиться, и это воспринималось как часть жизненного уклада. В Эрец-Исраэль, с ее маленькими расстояниями, мудрецы как правило занимались Торой дома или рядом с домом, одновременно уделяя внимание семье, работая, занимаясь хозяйством. Именно поэтому палестинский рассказчик так жестко критикует Хананию, а вавилонский, напротив, превращает его в праведника, способного воскрешать мертвых силой молитвы.
В этом же контексте Шинан разбирает рассказы о том, как рабби Акива стал мудрецом (ВТ, Недарим, 50а, и Авот де-рабби Натан, версия А, гл. 6). Согласно обоим источникам, рабби Акива начинает учиться во взрослом возрасте, в его намерении Акиву поддерживает жена, в конце концов он становится богачом и в знак признательности покупает ей украшение «золотой Иерусалим» (этот образ был впоследствии заимствован автором знаменитой песни «Йерушалаим шель захав»).
В остальном рассказы разнятся. В вавилонской версии Акива — бездетный пастух, надолго уходит из дома (как Ханания), а у его жены есть богач-отец. В иерусалимской — он изучает Тору дома, параллельно нося дрова и заботясь о пропитании жены и детей.
«Рабби Акива был очень важной фигурой для мудрецов и Палестины, и Вавилонии, и каждый автор рисовал его идеальный образ по своим представлениям. Иногда друзья меня спрашивают — верю ли я в воскресение мертвых? Я говорю: не то чтобы верю, скорее — надеюсь. И если воскресение мертвых есть, первое, что я сделаю, — побегу к рабби Акиве, чтобы узнать, как оно было на самом деле».
Талмудическая фольклористика
Фольклорные рассказы веками передаются из уст в уста. Именно в них — ключ к пониманию мировоззрения и базовых аксиом культуры. «Если вы хотите понять культуру народа, не нужно обращаться к элите — нужно идти и слушать, что в простом народе мама рассказывает сыну. Ведь русская культура — не Пушкин, еврейская — не Агнон, немецкая — не Шопенгауэр, а сказки Братьев Гримм», — говорит Шинан.
У фольклора всех времен и народов есть универсальные характеристики, например, хеппи-энд:
«Мы с самого начала знаем, каким будет конец, и очень любим слушать истории с хеппи-эндом, ведь настоящая жизнь — штука тяжелая. А тут — Красная Шапочка останется жива, туфелька Золушки не налезет на ногу старшей сестры, пророк Элияху всегда появится вовремя. Здесь приняты крайности: если она, то белокурая и любит животных, если он, то старый, кривой, со скрюченным носом. И, разумеется, побольше диалогов и риторических вопросов».
По этим признаком Шинан находит фольклорные повествования среди сотен рассказов Талмуда. Один из них — об императоре Адриане и старике-еврее (Ваикра раба, 25:3).
Римский император Адриан, в 118 году посетивший Иудею, увидел старика, сажающего деревья.
Сказал ему: Старик, старик, если бы ты встал рано, то не ложился бы спать поздно, если бы утруждал себя в юности, то не утруждал бы себя в старости.
Отвечал ему: Клянусь, господин мой, я встал рано и ложусь поздно, а Господь мой пусть поступает как ему угодно.
Сказал ему: Клянусь, старик, если эти деревья принесут плоды при твоей жизни, то ты меня ими угостишь.
Плоды созревают, старик приходит к императору с корзиной смокв, а уходит с корзиной, полной динариев. Рассказ об этом слышит соседка старика и посылает мужа к Адриану с целым мешком смокв, но тот возвращается ни с чем. «Мы ведь не хотим, чтобы второй старик получил мешок денег? Было бы нечестно!» — шутит Шинан. Как и полагается — на 70-й минуте.
Интервью с Авигдором Шинаном:
