У каждого из нас есть в голове стереотип: евреи — народ книги, еврейская культура —книжная культура, и тексты для нее — самое важное. (Название нашего сайта — тому подтверждение.) Но есть другая сторона книжного вопроса: если присмотреться, окажется, что людей, которые что-то написали о собирании книг, об их каталогизации, об отношении к книге — вообще о том, что можно называть еврейской библиофильской культурой, до сих пор ничтожно мало. Поэтому проект «Эшколот» решил устроить лекцию, посвященную явлению еврейского библиофильства. Еврейский библиофил, по словам программного директора «Эшколота» Семена Парижского, — редкая птица, а люди, которые занимаются изучением этого явления, еще более редкие птицы, настолько редкие, что им пришлось прилететь: одному из Санкт-Петербурга, а другой из Вильнюса, потому что в Москве таковых не водится. Гость из Санкт-Петербурга — историк книги Семен Якерсон, гостья из Вильнюса — старший библиограф группы исследования еврейской книги в Национальной библиотеке Литвы Лара Лемперт. И у каждого из лекторов был припасен на этот вечер любимый герой.

Историческая миссия

Иуда ибн Тиббон жил в XII веке в Испании, но около 1140 года переселился в Прованс, в город Люнель. Поначалу он занимался в местной еврейской общине исключительно медицинской практикой, но как-то в беседе с главой общины упомянул один трактат, написанный на еврейско-арабском языке, — сочинение Бахьи ибн Пакуды «Ховот га-левавот» («Обязанности сердца»), и глава общины — очень доброжелательный, но совершенно необразованный — попросил Ибн Тиббона перевести этот трактат на иврит. Так началась переводческая деятельность, вернувшая еврейскому миру чуть не утерянную мудрость. Евреи на Востоке и в Испании сумели создать культуру, которой в некоторых аспектах до сего дня нет равной. На еврейско-арабском языке в течение нескольких веков создавалась колоссальная литература — именно здесь впервые появилась настоящая еврейская философия, галаха на нееврейском языке — как караимская, так и раввинистическая, наука о языке. Ибн Тиббон стал переводить другие труды, например главную философскую книгу Саадии Гаона «Сефер га-эмунот ве-га-деот» («Книга верований и мнений»). С этой книги началась еврейская философия. Кроме того, Ибн Тиббон перевел одно из важнейших еврейских апологетических сочинений того времени — «Кузари» Иуды га-Леви. Он перевел также основные трактаты о структуре языка иврит и этим заложил основы еврейского языкознания. Ибн Тиббон взял главные книги по разным научным направлениям, созданные в арабоязычном мире, и подарил их в своем переводе на иврит миру европейских еврейских общин. Все эти трактаты получили распространение и дошли до нас именно в его переводе. Он так хорошо сделал свою работу, что сейчас уже мало кто помнит, что все эти книги изначально были написаны на другом языке.

Иуда ибн Тиббон не только перевел целую библиотеку — он еще и создал переводческую школу: переводчиками стали его дети и внуки, зять и правнук. Лекция Семена Якерсона была не только рассказом про Иуду, но и мини-презентацией книги «Наставление мудреца Иуды ибн Тиббона сыну Самуилу, сочиненное во дни юности оного». Из того, что Ибн Тиббон написал сам, до нас дошло только это завещание, которое он, судя по всему, писал в течение всей жизни. В этом тексте много житейской мудрости — что есть, во что одеваться, как прилежно учиться и быть достойным человеком. Однако самое интересное там — про книжную коллекцию. Ибн Тиббон владел большой библиотекой и очень хорошо знал, как с ней надо обращаться. Он подробно описывает, как надо хранить рукописи, как их каталогизировать, учит: книгами надо делиться, давать их читать — но только тщательно отмечая читателей и не более, чем на полгода: каждый Песах и каждый Суккот книги должны быть сданы и проверены. Мне стало интересно: как же хранились книги в библиотеке такого профессионала? Вот, например, в Ватиканской библиотеке в определенный момент, при переносе коллекции из одного хранилища в другое, фолианты поменяли свое положение с лежачего на стоячее. Очень полезная инновация, однако и спустя несколько веков ей следуют, к сожалению, не всегда: хотя на 123 книжных полках, насчитанных мною в нашей квартире, тома стоят вертикально, как и положено, но на табуретках, тумбочках и прочих поверхностях, не исключая пола, они лежат, как будто на дворе до сих пор Средневековье, а наставление библиофила взять неоткуда. Но вот оно, прекрасно издано, и лектору так хорошо удалось представить своего героя как умнейшего и достойнейшего человека, что всякому слушателю сразу же захотелось заглянуть в эту книгу — если не для пользы, так для удовольствия.

Гений места

Герой, которого представляла Лара Лемперт, — из совсем другого хронотопа: Хайкл Лунский жил в межвоенном Вильнюсе. Все, кто пишет об этой эпохе, обязательно упоминают Лунского, но подробностей про него известно очень немного. Он родился около 1880 года в Слониме, белорусском городке с традиционной литвакской культурой, был сыном меламеда и получил традиционное высшее образование — после хедера учился в двух йешивах. Еще подростком, в 15 лет, он стал помощником в библиотеке Матитьягу Страшуна в Вильнюсе, а потом — старшим библиотекарем. Про эту библиотеку стоит сказать отдельно. Здание библиотеки стоит так, что на всех фотографиях Большой синагоги оно — на первом плане, что соответствует роли библиотеки в жизни еврейского Вильнюса. Огромной коллекцией книг, которую оставил городу Матитьягу Страшун, могли пользоваться все желающие: читальный зал работал семь дней в неделю, включая шаббат и праздники (кроме Йом-Кипура). Здесь вместе сидели женщины и мужчины, ортодоксальные и неортодоксальные читатели. Как-то они все уживались — девушки в платьях без рукавов, юноши с непокрытыми головами и длиннобородые почтенные мужи в шляпах. Это соответствовало духу Страшуна — его библиотека содержала и Тору, и светскую мудрость. Наследником этого духа и хранителем библиотечного очага, своеобразным гением места, стал Хайкл Лунский, который, как и Страшун, к любой еврейской книге относился как к сокровищу. Несколько лет он посвятил составлению многоуровневого каталога библиотеки. Все, кто посещал читальный зал, хорошо знали Лунского. Но известен он был не только как библиотекарь. Лунский был еще и секретарем и хронистом еврейского историко-этнографического общества, входил в его музыкальную секцию и собирал фольклор. Кроме того, он входил в правление еврейских благотворительных обществ и работал в сионистских организациях. Видимо, в рамках сионистской работы Лунский собрал и отправил несколько тысяч книг в библиотеку Иерусалимского университета. У него было и свое книжное собрание — в национальной библиотеке Литвы сейчас хранится множество книг с его личным штампом. Хайкл Лунский закончил свои дни в гетто, но и там он продолжал думать о книгах и печалился о разгроме культуры больше, чем о своей судьбе. Нам о ней пока что известно мало, и хочется надеяться, что Лара Лемперт продолжит исследование жизни своего героя.

*

Про очень разных людей рассказали нам лекторы. Что общего у Ибн Тиббона и Хайкла Лунского? Первый совершил великую работу, перевел на иврит главнейшие философские и религиозные труды; второй просто честно работал в библиотеке. Но оба всю жизнь посвятили книге, предмету на самом-то деле очень хрупкому, который так легко уничтожить — водой, огнем или глупостью, и оттого их жизнь вызывает огромное уважение. Пойду-ка я попытаюсь расставить книги хоть в каком-то порядке…