Я ее тут же купила и стала читать и смеяться. Потом где-то купила вторую. Потом стала пропагандировать Векса среди своих друзей (в частности, среди Влада Минкина, он тоже из Харькова, но живет в Чикаго, он-то и довез до Аси эту книжку). Допропагандировалась.

Я вообще-то сама хотела его переводить, но мне было лень и недосуг. Честно говоря, Аська сделала это лучше, чем сделала бы я, — тщательнее и вдумчивее, и при том с блеском. Я горжусь, что имею отношение, пусть косвенное, к этому переводу, и жду не дождусь, когда она переведет вторую.//

Асю, кстати, вы тоже должны знать — были же 10 апреля на «Квечеринке». Не были? Ну тогда слушайте, расскажу обо всем по порядку.

Умка, как вы поняли, влюбилась в книжку Майкла Векса «Born to Kvetch» и случайно поделилась своей радостью не с кем-нибудь, а с переводчиком с английского, французского и идиша Асей Фруман. Ну а все остальное — дело техники, Асиной и ее редактора, которого на «Квечеринке» (вечеринке, организованной «Букником» и «Эшколотом» в честь выхода на русском языке книжки про квеч) она благодарила самым искреннейшим образом.

А еще там Саша Полян рассказывала о трагических несовпадениях в идишских диалектах (пойлиш, литвиш, галицьянер) и происходящих из-за этих несовпадений курьезах. А еще выступал Псой Короленко, у которого с «Born to Kvetch» своя история знакомства, потом пела Яна Овруцкая, а потом снова Псой — вместе с Яной. Короче, было весело, вы понимаете.

Ну вот, не получается у меня все по порядку излагать. Расскажу тогда про книгу — с чего вдруг все так всполошились и обрадовались, что ее теперь можно читать и по-русски.

The Book

Картину Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану» помните? Вот глагол квечн занимает в повествовании Векса столько же места, сколько листок бумаги под пером у казака — на полотне.

Эта книга не про то, как евреи ворчат, а про то, почему они ворчат, а также почему ругаются, почему смеются, почему еще живы и, в конце концов, вообще про то, почему они евреи. Написана она легко и с большим юмором, так что ее тоже сам Бог велел «читать и смеяться».

Вот, например, в главе «Религиозные корни идиша» доходчиво объясняется, когда следует использовать слово гойе, а когда — шиксе. «Гойе — женщина, утратившая не столько молодость, сколько привлекательность. Бергман, Монро, любая пышущая жизнью нееврейка в любом возрасте — не гойе, а шиксе. В шестьдесят лет Джейн Фонда все еще оставалась шиксой, а Элизабет Тейлор, хоть она и перешла в иудаизм, уже была гойкой». А еще там рассказывается, почему шейне мойше ве-арендлех (красивые Моисей и Аарон) — лучшее название для кошерного бюстгальтера.

Если вы доберетесь до главы «Идишские проклятия», то узнаете не менее сотни способов тактично намекнуть кое-кому, что вы не желаете его больше видеть. Из проклятий я решила взять на вооружение изящное их вел им багробн ин др’эрд ви ан ойцер (я зарою его в землю, как сокровище) и изощренное золст кренкен ин нахес (чтоб тебе стало плохо в разгар наслаждения).

Ася Фруман

Единственное, пожалуй, что смущает в манере изложения Майкла Векса, — тон человека, ведущего беседу со своими. Приводит он, к примеру, текст утренней молитвы («Благословен ты, Господь Бог наш, Царь Вселенной, за то, что ты не создал меня неевреем») и говорит, что она — «выражение благодарности за возложенные на нас обязательства». Вот эти «мы» и «нас», разбросанные по всему тексту, не оставляют сомнений в том, для кого книга написана.

Стоило мне заподозрить автора в национализме, как я тут же наткнулась на объяснение утраты всех женских форм слова йид: «женщина — это еврей-которому-нечего-обрезать». И поплевала через левое плечо — уж очень не хочется тех, кто пишет хорошие книги, подозревать еще и в сексизме.

Расскажу-ка я вам лучше о том, как эта книжка попала к Псою Короленко. Дело было так.

//«Born to Kvetch» мне в 2005 году дал почитать Ваня Жук, который привез ее с фестиваля «КлезКанада», где познакомился и с этой книгой, и лично с ее автором. Мне она очень понравилась, я потом ее рекомендовал своим друзьям, объясняя им, что в ней, по сути, дано духовное обоснование негативистского настроения, недовольства, брюзжания, «квеча».

Во всех религиях и мировоззрениях, кроме еврейского, это связано с плохим, отрицательным полюсом сознания, и только у евреев это плюс, потому что мессианская, эсхатологическая жажда и максимализм требует этого еврейского «нет», о котором писал Илья Эренбург в «Хулио Хуренито», и многие другие авторы тоже об этом писали.//

Умке, Асе Фруман и Псою (ведь именно без них книга «Born to Kvetch» не вышла бы на русском или вышла, но другой и в другое время) после «Квечеринки» я задала по три вопроса. Излагаю слово в слово, что они наквечили, — наслаждайтесь.

Может ли считаться настоящим евреем такой, который не жалуется и не ноет?

Семен Парижский, программный директор Эшколота

Я знаю множество нытиков разных национальностей и множество евреев, которые, напротив, не унывают. Самое распространенное среди них выражение – «Хорошо, что так, могло быть хуже». Я сама часто так говорю и думаю. А на вопрос, как я поживаю, обычно отвечаю: «отлично».

Ася: Вообще я не то чтобы прямо эксперт по евреям. Тем более по настоящим. Мне представляется, что «дос пинтеле йид» — это когда одной бровью жалуешься, а другой посмеиваешься, но я могу ошибаться.

Кстати, два года назад, когда у меня были готовы три или четыре главы «Жизни как квеч», я принесла их почитать одной знакомой еврейской бабушке, с которой мы общались отчасти на русском, отчасти на идише. И вот она почитала и осталась недовольна авторской концепцией, даже заподозрила в ней какие-то наезды («нет ли в этой главе антисемитизма?»). Она меня спросила: «Что это он такое о нас говорит, мол, мы все время ноем? Что он имеет против евреев?!» А бабушка эта, надо сказать, жаловалась и ворчала постоянно. То есть это был такой почти непрерывный ох'н'вей по любому поводу.

Псой: Таких людей, которые не жалуются и не ноют, не существует. Поэтому настоящим евреем может считаться любой человек.

Благодаря книжке Майкла Векса широкая общественность узнала о существовании специального идишского глагола «квечн». А в русском языке, по-вашему, нужен специальный глагол с таким же значением? Если да, то попробуйте его придумать.

Яна Овруцкая и Псой Короленко

Ася: По-моему, самое близкое по смыслу слово — «бухтеть». Но стилистически, я думаю, оно гораздо более разговорное, чем квечн. А вообще смысловой палитре слова квечн в русском соответствуют разные глаголы: ворчать, роптать, жаловаться, ныть. И я не думаю, что нужно специально придумывать какой-то отдельный глагол, потому что смысла нет — это же не просто слово, а реалия. Евреалия. Мне кажется, как раз очень здорово, что в разных языково-культурных пространствах есть такие непереводимые вещи. В этом и весь цимес. Цимес вот тоже непереводим, но вы же меня понимаете!

Псой: «Брюзжать», «жаловаться», «ныть» не годится? Ася Фруман еще предлагала «кряхтеть». Формально не совсем точное, но дух передает здорово. Я предлагаю тупо глагол «квечить». Или, скорее, «квечать», с ударением на первом слоге, разумеется. Так более «брайтонски» звучит.

Книга «Жизнь как квеч» начинается с анекдота, который наглядно иллюстрирует особую склонность евреев к нытью. Таких анекдотов наверняка существует очень много. Расскажите один.

Умка: У меня есть другой любимый анекдот, наглядно иллюстрирующий как раз противоположную сторону национального характера — именно ту, с которой я знаю этот многострадальный, занудный, гнущийся, но не ломающийся народец. Даже два анекдота, и оба — про pogrom.

Первый рассказывается от первого лица. «Прихожу я к себе домой и вижу, что в квартире все вверх дном. В одной комнате валяется жена с проломленной головой, в другой изнасилованная дочь, в третьей висит повешенная собачка. Я захожу на кухню и вижу, что они сидят и пьют мою водку. И говорят мне: "Привет, бандит!" Это я — бандит! Мы так смеялись...»

Второй короче. Опять же после pogrom'a висит прибитый гвоздями Рабинович. Мимо проходит Хаймович. «Абрам, тебе больно?» — «Нет, только когда смеюсь».

Ася: Первое, что приходит в голову, это про «купи козу», но его все и так знают.

А второй — это, наверно, первый еврейский анекдот в моей жизни, знаю его лет с четырех, от мамы.

— Аб'ам, у меня чИ'ей.

— Как?! В самом деле?!

— Нет, немножко п'авее.

Псой:

— Здесь живет Рабинович?

— Нет, здесь не живет Рабинович!

— Но вот же написано: «Здесь живет Рабинович!»

— Разве это жизнь?..