Французский историк Филипп Арьес человеком был неординарным: окончил Сорбонну, но диссертации не защитил, на жизнь зарабатывал службой в информационном центре при обществе, торговавшем тропическими фруктами, а историей занимался по воскресным дням. Однако посвящая любимому делу всего один день в неделю, он сделался известным ученым, доказав, что восприятие смерти и отношение к детям очень важны для исторического анализа. Его книга «Человек перед лицом смерти» вызвала массу откликов и спровоцировала написание всех прочих исследований по этой теме. К счастью, Арьеса волновал не только загадочный процесс ухода человека из этого мира, но и более обнадеживающий момент его появления.
Филипп АрьесКнига Арьеса «Ребенок и семейная жизнь при старом порядке» вышла в 1960 году и стала первым серьезным исследованием по истории детства. Арьес утверждал, что в средневековом европейском обществе понятия детства не существовало, особенным образом к детям начали относиться только в Новое время. До этого они считались просто маленькими взрослыми: на французских миниатюрах, например, мальчиков изображали как мужчин, только в меньшем масштабе.
Если ребенок умирал в первые годы жизни, считалось нормальным не обращать на этот факт никакого внимания. Детская смертность была очень высокой, но европейская цивилизация не погибла — можно сделать нехитрый вывод, что рождаемость была все-таки выше.
Проекту «Эшколот», конечно же, захотелось выяснить, как обстояли непростые детские дела в средневековом еврейском обществе, поэтому он пригласил историка-медиевиста Галину Зеленину, историка философии Екатерину Малахову и филолога-фольклориста Марию Каспину, чтобы они подтвердили, что и в Средние века среднестатистический еврейский ребенок был вундеркиндом, а среднестатистическая еврейская мама души в нем не чаяла и глаз с него не спускала.
А было ли равенство?
Галина Зеленина, не обманув ожиданий, начала свой рассказ, процитировав Йосефа Кимхи (из книги «Сефер га-брит»):
«Угнетение и воровство не так распространены меж евреями, как меж христианами. […] Евреи и еврейки, скромные во всех своих деяниях, воспитывают своих детей, от младшего возраста до старшего, в изучении Торы. Если они услышат мерзкое слово из уст ребенка, они ударят его и выпорют, чтобы он больше не сквернословил. Они также учат его молиться каждый день. […] Их дочери, благодаря скромности, не околачиваются повсюду и не замечены в распутстве, как дочери неевреев».
Еще одним доказательством тому, что евреи взаимодействовали со своими чадами, а не дожидались, пока те вырастут и наконец-то начнут работать, служат многочисленные запреты на разговоры отцов с детьми, мешающие изучению Торы: раз был запрет, значит, и разговоры имели место.
И все-таки, современные children studies полагают, что в отношении к детям средневековых евреев и христиан больше сходств, чем различий. Сходными были, например, структура и социальное значение обрядов перехода, прежде всего, крещения и обрезания. Тут нельзя не оговориться: обрезание — в отличие от универсального крещения — только для мальчиков. Но гендерное неравенство исправляли дополнительные постродовые обряды: ашкеназский халлекрейш (наречение нееврейским, «обыденным» именем и защита от злых духов) и сефардские hadas (на седьмую ночь после родов женщины собирались, чтобы играть, танцевать и купать ребенка в корыте с водой, куда прежде бросали золото, серебро, жемчуг, пшеницу и прочие символы благополучия) проводились и для мальчиков, и для девочек.
Но к концу Средневековья эти обряды сходят на нет, и женщины, которые раньше присутствовали на обрезании и даже могли выполнять роли обрезывателя и восприемника, вытесняются из участия в обрядах перехода, равно как и из религиозной жизни вообще.
А был ли мальчик?
Екатерина Малахова поведала собравшимся об уникальном явлении в восточноевропейском хасидизме: цадиками, то есть руководителями общины, там становились по династическому принципу. И иногда цадику наследовал не взрослый, а малолетний ребенок (таких цадиков называли «янука»). По дошедшим до нас свидетельствам, самому младшему из янук было всего пять лет! Как он мог руководить общиной и, главное, почему члены общины прислушивались к его словам?
Вероятно, в ребенке видели учителя, который делится с другими не собственным опытом, а транслирует высшую истину, или – выражаясь языком романтизма – чистый гений. И вот доказательство тому из воспоминаний р. Авраама Авиш Шора (сборник «Бейт Агарон ве-Исраэль»):
«Он совершал чудеса для тех, кто укрывался в его тени. При этом вел себя удивительно, в сокрытии и великой скромности, в играх с детьми его возраста. Свои деяния он совершал как бы между прочим, в детских шалостях. […] Когда сажали его во главе стола, он слезал оттуда и прятался под стол; а когда его спрашивали, зачем он так делает, он отвечал: как можно сидеть во главе стола, когда там передо мной стоит Тайное Имя и у меня болят глаза? А однажды он положил на стол ноги. Рабби Йерахмиэль Моше сделал ему замечание, сказал: разве стол — не жертвенник? Тот немедленно ответил: а священники становились на жертвенник ногами, чтобы приносить жертвы!»
Януками, по всей видимости, были только мальчики (по крайней мере, Екатерина Малахова не утверждала обратного), и у тех, кто внимательно слушал предыдущего оратора, непременно должен был возникнуть справедливый вопрос: «А почему цадиками не назначали девочек?» Впрочем, зачем задавать вопрос, если знаешь, каким будет ответ — так даже дети не поступают.
А был ли талес?
Таких предметов в недавно открывшемся музее, оказывается, на удивление много. Амулеты, защищающие младенцев от злодейки Лилит, ханукальные дрейдлы, специальная детская посуда для пасхального стола и даже младенческий талес не оставляют сомнений: еврейское детство таки было! Но если вы, как небезызвестный Теома из Галилеи, не можете ничего принять на веру, не увидев собственными глазами, то экспозиция музея (который, к слову, находится недалеко от метро «Динамо») к вашим услугам.
Все фото с мероприятия кликабельны, а здесь еще много разного и интересного.
