Какой образ встает перед глазами, когда слышишь словосочетание «специалист по каббале»? Длинная седая борода. Нахмуренные брови. Широкополая шляпа. Возможно — плащ. Одним словом, колдун. Профессор из Иерусалима Моше Идель не имеет с таким портретом ничего общего. Костюм — современный, европейского покроя. На лице — улыбка. И даже бороды, как ни странно, у него нет. И тем не менее, именно Моше Иделя, израильского ученого, приехавшего в Москву в конце сентября по приглашению проекта «Эшколот», часто называют вторым по значимости (после его учителя Гершома Шолема) исследователем каббалы и крупнейшим из ныне живущих специалистов по этой теме. На его работы ссылается Мирча Элиаде; труды Иделя послужили одним из источников вдохновения для Умберто Эко во время написания «Маятника Фуко». Рациональный, строго научный подход к каббале и попытки перебросить мостик между еврейской мистикой и течениями европейской философии ХХ века принесли Иделю заслуженную славу: автор нескольких книг и множества статей, он преподавал в Йеле, Гарварде, Принстоне и Париже. С 1992 года стал членом-корреспондентом Академии еврейских исследований в Нью-Йорке, а в 1999-м был награжден Государственной премией Израиля «за выдающиеся достижения в области еврейской философии». В Москву знаменитый ученый приехал для того, чтобы прочитать лекцию о двух самых популярных среди поклонников проекта «Эшколот» темах — о музыке и о каббале, а также провести мини-цикл из двух семинаров, посвященных возникновению и идеям хасидизма. Лекция Моше Иделя «Музыка и каббала», организованная проектом «Эшколот» при поддержке фонда AVI CHAI, состоялась 26 сентября в клубе «Мастерская» - при огромном стечении слушателей, которые заняли не только все сидячие места, но и вообще все возможное пространство.
«Музыка и каббала»
После того как Семен Парижский, также выступивший переводчиком с иврита, представил собравшимся лектора, на сцену прямо из зала поднялся Моше Идель. Он начал свое выступление с того, что за три тысячелетия еврейской истории евреи создали три священных книги: Танах (в I тысячелетии до н.э.), Талмуд (в I тысячелетии н.э.) и «Зогар» (во II тысячелетии н.э.). Если Танах отвечает на вопрос «что» (как был создан мир и что теперь делать), а Талмуд — на вопрос «как» (как именно делать то, что говорит Танах), то именно каббалистическая книга «Зогар» призвана ответить на вопрос «почему»: почему мы должны делать то, что написано в Танахе, и делать так, как предписано мудрецами в Талмуде. Однако, как это обычно бывает, единого ответа на вопрос «почему надо исполнять заповеди» нет — всю каббалу можно разделить на три течения (теургическое, экстатическое и магическое), которые предлагают свои варианты ответа. Первое течение утверждает, что заповеди — способ влиять на высшие миры, а каббала как учение – своеобразная инструкция, диктующая, как именно это следует делать. Второе, экстатическое течение, утверждает, что каббала учит исполнять заповеди таким образом, чтобы внутреннее состояние человека изменялось, приводя к слиянию человека с Богом. И, наконец, третье направление каббалы говорит о том, что правильным образом исполняя заповеди, мы способны влиять не только на высшие миры, но и на тот мир, в котором живем.
Перейдя к вопросу о каббале и музыке, Моше Идель заметил, что, как ни странно, исполнение музыки не входит в число тех 613 заповедей, которые перечисляют раввины и мудрецы в своих сочинениях. Тем не менее, музыкальные метафоры часто появляются в каббалистических текстах, когда нужны иллюстрации того, как нужно исполнять заповеди должным образом. И хотя, по утверждению профессора, не сохранилось ни одного по-настоящему каббалистического музыкального сочинения, существуют тысячи случаев, когда каббалисты рассуждают о музыке. Они, конечно, не были первыми и единственными мистиками, которые осознали практическое значение музыки для достижения трансперсональных состояний. Но если сравнить каббалистическую технику и технику других мистических учений, то, в отличие от буддизма, суфизма или православного исихазма, где музыка всегда была средством достижения «внутренней тишины», в экстатической каббале ее действие было обратным. Здесь главное — не медитативное сосредоточение сознания на одной точке, одном слове или одной формуле, а комбинаторика, бесконечный перебор возможных сочетаний, букв или слов; ускорение и перенасыщение сознания c целью вывести его за пределы — и музыка встраивалась экстатическими каббалистами именно в эту общую систему «насыщения». Любая религиозная мистика берет какой-то элемент, изначально присутствовавший в традиции, и радикально усиливает его. И еврейская мистика лишь утрировала значение элемента, изначально присущего иудаизму, — а именно элемента действия. Если в христианстве самое главное — вера, а в индуизме — состояние сознания, то в иудаизме важнее всего ответ на вопросы «что» и «как» следует делать. И все, чем занимались каббалисты, которых можно отнести к экстатическому направлению, — и бесконечное повторение различных сочетаний имен и слов, и специальные жесты, движения — это кульминация перформативного элемента, присущего иудаизму изначально. Ссылаясь на источники – такие, как книга Авраама Абулафии (XIII в.) и Натана Бен Саадии Харара (XIII в.), утверждавших, что «мелодии и напевы приводят в движение сердце при помощи слуха», а имена воздействуют на душу так же, как музыка воздействует на темперамент, Моше Идель показал, что музыка была неотъемлемой частью практики экстатических каббалистов.
Что же касается теургической каббалы то музыка играла в ней совсем другую роль. Это течение состоит в изучении заповедей и их мистического смысла, и для его адептов музыка стала примером того, каким образом должно осуществляться мистическое действие. Теургическая каббала строится на постулировании существования некоего высшего мира, устроенного так же, как человек, и состоящего из десяти сфирот. Уже в талмудической литературе появлялась идея, что в человеке есть 613 различных органов, и теургическая Каббала исходила из того, что любое действие, которое осуществляет человек 613 органами своего тела, имеет отражение в божественном мире. Это учение наделяет человека огромной ответственностью: ведь любое его действие имеет последствие в высших, невидимых нам мирах. Каббалисты верили в принцип воздействия низшего на высшее и пытались наглядно представить себе его механизм. Для этого они упоминали о явлении акустического резонанса: если поставить в одной комнате два состроенных между собой одинаковых инструмента, то тронув струны одного из них, можно побудить звучать и второй. Человек исполняет партитуру заповедей и выводит своим телом мелодию, создает музыку, которая вызывает резонанс во «второй лютне», той, что соответствует ему на Небесах. Идея влияния низшего мира на высший достаточно распространена и в других мистических учениях, но каббалисты теургического направления уникальны в том числе и тем, что развили метафору двух резонирующих инструментов. Профессор Идель процитировал каббалиста Меира ибн Габбая (XV-XVI вв.), очень подробно расписывающего такое взаимодействие в своей работе «Святое служение»: ссылаясь на Ицхака Арамы (также, как и Меир ибн Габбай, изгнанного из Испании), средневековый каббалист утверждал, что между высшим и низшим мирами есть связь, которая еще сильнее связи между двумя инструментами, полностью состроенными и созвучными друг другу. Упоминая о двух лютнях, ибн Габбай цитирует «Песнь песней» и пишет, что мы не просто влияем на высший мир, но и побуждаем соединиться на Небе мужской и женский элемент небесной лютни. Таким образом, ту же роль, которую часто играет музыка в эротических аспектах человеческой жизни, она — в мистическом понимании - играет и наверху.
Каббалисты третьего, магического направления утверждали, что человек при посредстве высшего мира может влиять на мир низший. Эта идея близка идеям Платона, но с одним существенным отличием: по представлениям Платона, наш мир — лишь тень мира идей, в то время как для каббалистов все устроено наоборот, для них высший мир — лишь отражение нашего. Магическое воззрение на мир утверждает, что мир не задан — он есть динамическая система, в которой человеку отведена очень важная, даже главная роль. Человек всесилен: он может изменить себя, может изменить высший мир, может изменить мир вокруг себя. И явление резонанса для каббалистов магического направления было лучшим доказательством того, что Тора и Танах представляют собой партитуру, при помощи которой человек творит музыку, изменяющую мир.
Все три течения каббалы позже соединились в хасидизме, который развил их, соединив в разных пропорциях. Человека, который объединил в своем учении все три направления каббалы, звали Баал Шем-Тов (Бешт, 1799? — 1860?). C рассказа о нем Моше Идель и начал мини-цикл «Возникновение хасидизма», который проходил в стенах Института стран Азии и Африки (ИСАА) 27 и 28 сентября.
«Возникновение хасидизма»
Несмотря на то, что Бешт не был ни великим раввином, ни автором ученых книг, он сумел полностью изменить иудаизм во всем мире — и, с учетом консервативности еврейской религии как таковой, этот случай был уникальным. По мнению Моше Иделя, Бешт — самая выдающаяся личность в иудаизме с библейских времен, хотя у него не было ни известных трудов, ни диплома о полученном образовании. Начав с перечисления того, что нам неизвестно о Беште, Моше Идель заметил: «Мы не знаем точно ни того, где родился будущий основатель хасидизма, ни когда он родился. Не знаем и того, у кого учился Бешт и учился ли он вообще. По мнению профессора, Бешт родился вовсе не в маленьком городке Окопы на Украине (как часто утверждается), а в Буковине или даже на территории современной Молдавии, и в Подолье, на Украину, переехал позже. По основному роду занятий Бешт был народным целителем, но занимался и магией. Известно, что Бешт на несколько лет удалился в Карпаты, где жил отшельником, и общался там с живущими в лесах разбойниками. Его шурин, р. Гершон из Кут, с которым Бешт встречался несколько раз и вел переписку, напротив, был раввином, известным своей ученостью и книжными знаниями. Самый большой текст, который остался нам от Бешта, — письмо, написанное Бештом р. Гершону. У публики на руках были анализируемые тексты, в том числе и это короткое письмо, в котором Бешт рассказывает родственнику о своей беседе с грядущим Мессией, а также различные письменные свидетельства, оставленные учениками Бешта, поэтому участники этого удивительного семинара смогли под руководством Моше Иделя проследить путь основателя хасидизма и эволюцию его взглядов на избавление.
Отвечая на вопросы слушателей, Моше Идель заметил, что в знаменитом споре между Мартином Бубером и Гершомом Шолемом о сути хасидизма, оба были правы и оба ошибались. Хасидизм, согласно Иделю, не является ни чисто духовным, ни чисто материальным учением. Он зародился в сообществах людей, объединившихся вокруг духовного лидера, к которому они приходили за советами вполне конкретного, материального плана. И как раз во взглядах Бешта, стремившегося жить духовной жизнью, которая была бы при этом полностью обращена к материальному миру, Моше Идель видит подлинную суть хасидизма.
Вторая лекция мини-цикла была посвящена последователям Бешта, то есть хасидизму как таковому. Моше Идель заметил, что очень важно различать хасидизм как интеллектуальное движение и хасидизм как движение социальное, политическое. Теория и практика хасидизма, как это часто бывало в истории, расходятся между собой, поэтому Моше Идель попросил не удивляться, что его лекция не вполне соответствует тому, о чем обычно говорят специалисты по истории хасидизма. В связи с этим проф. Идель рассказал о последователе Бешта, р. Исраэле из Ружина, у которого было множество слуг, большой и богатый двор и т.д. Разумеется, рабби Исраэля часто спрашивали, почему Бешт жил так скромно, а рабби Исраэль живет так шикарно. На это раввин отвечал, что во времена Бешта разбойники жили в лесах и поэтому Бешт жил в лесах, а в наше время разбойники живут во дворцах — потому-то и рабби Исраэль вынужден жить во дворце. Тем не менее, то, о чем говорил р, Исраэль из Ружина, не так уж сильно отличалось от взглядов Бешта — и как раз о хасидских идеях, а не о социальной жизни, Моше Идель и рассказал своим слушателям.
Хотя в хасидизме были и теургические, и магические течения, но для хасидизма всегда была важна борьба со злом в душе, во внутреннем мире индивидуума. В качестве примера Моше Идель привел отрывок из каббалистического труда, который предшествует сочинениям Бешта: в этой работе утверждается, что главная война человека - война, которую он ведет со своей склонностью ко злу. В средневековой каббале происходит развитие этой идеи — причем опираясь на исключительно еврейские источники, независимые от более позднего влияния суфизма. Р. Хаим из Черновцов писал о том, что величайшая в мире война — это война с желаниями, и если победить врагов внутри себя, то и внешние враги будут повергнуты. Для хасидизма важнее всего была эта связь между духовным и материальным, и в этом и состоит, по мнению Моше Иделя, главная инновация, которую принес Бешт в иудаизм. Ту же связь сохраняет и хасидская община: цадик представляет в ней духовную сторону бытия, а ученики претворяют его учение в материальном мире. Каббалисты писали книги для людей, которых не знали лично, а хасидские учителя всегда были непосредственно связаны с общиной и ее жизнью. Напомнив, что в этом году как раз исполняется 100 лет со дня смерти р. Нахмана из Брацлава, Моше Идель привел отрывки из его текстов, и в одном из них говорится о том, что «все войны в мире — всего лишь отражение фундаментальной войны с побуждением к злу. Ибо даже войны, которые ведутся с врагами и супостатами в материальном мире, на самом деле суть войны с побуждением к злу».
Далее Моше Идель рассмотрел большой текст р. Моше Хаима Эфраима из Судилкова, в котором излагается известная притча Бешта о царе, его замке, построенном при помощи иллюзии, и царском сыне, который решил туда проникнуть. Назвав эту притчу «самой прекрасной и самой глубокой страницей во всей хасидской литературе», Моше Идель отметил сходство между ней и буддийскими представлениями о майе. В понимании Бешта, все препятствия на пути к Всевышнему иллюзорны. Для того, кто видит истину, их не существует - как не существует и зла, и каждый человек, таким образом, может осознать себя равным Богу. Казалось бы, эта идея не слишком сочетается с идеей постоянной внутренней войны, однако обе они, несомненно, принадлежат Бешту, а противоречие объясняется лишь тем, что идея внутренней войны была высказана Бештом гораздо раньше, чем идея об иллюзорности зла и изначальной позитивности мира. В таком развитии взглядов Бешта Моше Идель видит причину многообразия и неоднородности современного хасидского движения, каждая из групп которого опирается лишь какую-то одну часть постоянно развивающегося учения Бешта.
В завершение лекции профессор Моше Идель на примере отрывков из книг р. Дов-Бере из Межиричей и его ученика, р. Леви Ицхака из Бердичева, рассказал о том, что, по мнению хасидских учителей, мы существуем в том же времени, что и праведники, о которых говорится в Торе. Будущее откровение ни на одну букву не изменит Тору — просто нам станут понятны те буквы, который в ней сокрыты (написаны в промежутках между буквами – белым по черному, а не черным по белому). Однако и сегодня, по мнению хасидов, есть люди, читающие эту «скрытую Тору», - цадики, способные воспринять Бога непосредственно, как будто бы сквозь семантику написанных в Торе черных букв. Современные европейские философы (такие, как Жак Деррида, Умберто Эко, Георг Штайнер и др.) пытаются усмотреть в р. Леви Ицхаке из Бердичева одного из «праотцев» теории деконструкции. Но р. Леви Ицхак из Бердичева отнюдь не предлагал играть с черными буквами текста Торы. Он лишь говорил, что можно добавлять новые смыслы к уже существующим. Вера хасидов в то, что можно привести Бога в этот мир, не приводит к переменам в обычной еврейской жизни. Для человека, живущего в ортодоксальном еврейском обществе, очевидно, что Тора, написанная черным по белому, выражена заповедями, в то время как деконструкция занята лишь игрой с самим текстом, но не образом жизни. В хасидизме есть много радикального в смысле идей, но хасиды могут позволить себе такую радикальность только потому, что в соблюдении заповедей они безупречно консервативны. По мнению Моше Иделя, хасидизм как раз и является некоей особой связью между радикальной духовностью и радикальным консерватизмом в ритуалах и обычной жизни. И, как полагает профессор Идель, несмотря на все потери, которые понес хасидизм, особенно пострадавший во время Катастрофы, ему удастся не только пережить теорию деконструкции, но и радикально изменить весь еврейский мир в течение ближайших 60 лет.
