Встреча, которой проект «Эшколот» обозначил рубеж нового «учебного» года, была посвящена Бруно Шульцу — человеку, в чьей судьбе и творчестве понятие границы весьма значимо. Его родина Галиция представляет собой сплошное пограничье: в конце XIX века это задворки Австро-Венгерской империи, где городские жители, в основном поляки и евреи, говорят по-немецки, а сельское население — по-украински. Шульц родился в Дрогобыче (ныне райцентр Львовской области), галицийском городе со специфической судьбой. Благодаря соляным шахтам в окрестностях Дрогобыч изначально был довольно зажиточным городом, а когда в позапрошлом веке недалеко от него обнаружили нефть, он испытал мощный строительный и культурный бум, не утратив, впрочем, провинциального очарования. За исключением недолгих отъездов на учебу во Львов и Варшаву, Шульц прожил в родном городе всю жизнь, работая учителем рисования и труда в городской гимназии. За это время гимназия, не сдвигаясь с места, несколько раз меняла название, язык обучения и страну. А Шульц продолжал учить детей рисовать — не потому, впрочем, что видел в этом миссию, а в силу сложностей с социальной адаптацией.
Две его книги «Коричные лавки» и «Санатория под клепсидрой», представляющие собой циклы новелл, имели большой успех: в конце тридцатых годов «Санатория под клепсидрой» получила приз как лучшая книга на польском языке, а Шульц был удостоен Золотой пальмовой ветви Польской академии литературы.
Собственно рассказы Шульца представляют собой довольно вязкие тексты без четко прослеживаемого сюжета и структуры, зато с большим количеством неологизмов. Читая Шульца, словно погружаешься в фантасмагорический мир, где знакомая нам реальность является лишь одним из множества возможных вариантов, и, как при погружении в сон, невозможно определить момент перехода между ними. По словам Элиезера Лесового, лейтмотивом новелл Шульца (если слово лейтмотив вообще применимо в данном случае) является тема отцовского безумия, медленно, но неуклонно трансформирующего окружающую действительность. Метафорически этот процесс уподоблен растворению в пейзаже, выцветанию и истиранию, иначе говоря, разрушению границ личности. Психологи называют такие состояния пограничными, и Шульц талантливо и со знанием дела изображает ландшафт по обе стороны от границы.
Между тем европейские границы снова перекраиваются, и Дрогобыч сначала занимают большевики, а меньше чем через два года — нацисты. После их прихода, Шульц, как и все евреи Дрогобыча, переселяется в гетто, но находится под персональным покровительством высокопоставленного гестаповского офицера Феликса Ландау. Шульц расписывает на его вилле стены в детской. В ноябре 1942 года польские друзья изготавливают для Шульца поддельные документы но, когда уже почти все готово к бегству, другой гестаповский офицер, в отместку за то, что Ландау застрелил его личного парикмахера-еврея, стреляет в Шульца на улице и убивает его.
Что касается дальнейшей судьбы фресок в детской, то она заслуживает отдельного упоминания. Вскоре после их обнаружения в 2001 году они были частично вывезены в Израиль сотрудниками музея Яд Вашем, что спровоцировало международный скандал между Украиной и Израилем. Остальное наследие Шульца-художника — почти 300 рисунков — хранится в музеях Львова, Варшавы, Кракова и Дрогобыча. Среди рисунков особняком стоит так называемая «идолопоклонная книга»: серия изображений, выполненных в технике cliché-verre. Использование светочувствительных пластин, с нанесенным на них желатином, в котором процарапывался рисунок, позволяло делать небольшое количество оттисков — например, на продажу. Достоверно неизвестно, в курсе ли было руководство гимназии, что именно рисует их учитель, но по нынешним временам этого хватило бы минимум на увольнение. Вита Сусак припомнила в этой связи, что Галиция дала миру трех выдающихся исследователей изнанки темных сторон человеческих душ — Леопольда фон Захер-Мазоха, Зигмунда Фрейда, чьи родители были из этих мест, и самого Бруно Шульца. Болезненно-мазохистические образы большеголовых (шульцеватых, по выражению Виты) уродцев, поклоняющихся надменно-недовольным обнаженным женщинам, принесли Шульцу известность в художественных кругах Варшавы. Они же, впрочем, послужили основанием для обвинения в порнографии, но меценаты не дали Шульца в обиду.
Интересно, что, будучи, по словам близко знавших его людей, человеком крайне интровертным и социально не адаптированным, Шульц, тем не менее, вполне ладил с властями, как польскими, так и пришедшими им на смену большевистскими. Ему даже доверили нарисовать портрет товарища Сталина, который потом висел на главной площади Дрогобыча, загаженный голубями на радость художнику.
Незадолго до начала Второй мировой Шульц приезжает в Париж с мыслью организовать выставку, но возвращается в Дрогобыч ни с чем. Спустя почти семьдесят лет в Парижском музее истории иудаизма была организована большая персональная выставка Бруно Шульца, на которую Вита Сусак везла несколько рисунков из львовского собрания. Застрахованный на десятки тысяч евро маленький автопортрет Шульца летел в самолете и, возможно, вспоминал о галеристе, запросившем в августе тридцать восьмого неподъемные 1600 франков за недельную экспозицию. Кто знает, о чем вспоминают автопортреты.
