В воскресенье, 25 мая, «Эшколот» провел вечер «Слезаем с велосипеда», посвященный технике медленного чтения. Трое лекторов представили анализ трех текстов, созданных в совершенно разных жанрах: фрагмент кинофильма, литературный текст и картина.
Одна из вещей, которые «Эшколот» умеет гораздо лучше, чем какой бы то ни было еще еврейский образовательный проект, — это устанавливать баланс между еврейским и универсальным. Нынешний вечер был посвящен не столько еврейским текстам, сколько демонстрации методов их чтения — разумеется, метод можно приложить к текстам каким угодно.
Образ велосипеда позаимствован у Михаила Гершензона, который сравнивал медленное чтение с ходьбой пешком, когда медленный темп позволяет оглядеться, заметить мелкие детали, а быстрое чтение — с ездой на велосипеде, когда человек продвигается быстро и не замечает подробностей. Еврейской традиции свойственна техника «пешеходного чтения»: традиционное изучение классических текстов предполагает их медленное и вдумчивое чтение, многократное повторение, комментирование, сопоставление с другими текстами. Нужно находить в тексте непонятные элементы, обсуждать их с товарищами, пытаться объяснить.
Об этом рассказал в своем вступительном слове программный директор «Эшколота» Семен Парижский. Его дальнейшее выступление было посвящено анализу фрагмента из культового фильма Джима Джармуша «Кофе и сигареты» — «No Problem», того, где двое друзей, Алекс и Исаак, встречаются в баре и ведут очень странный диалог.
Лектор начал не с самого фрагмента фильма, а с того, что поможет его понять: с фрагмента из Вавилонского Талмуда, из трактата Бава Меция. Изрядная часть трактата посвящена мудрецам II века н. э. — р. Шимону бар Йохаю и его сыну р. Элиэзеру бар Шимону, — чудотворцам, отшельникам, законодателям и остроумцам. В приведенном фрагменте приводится диалог р. Элиэзера бар Шимона с римским чиновником о том, как ловить воров. Понимая, что универсального рецепта нет, р. Элиэзер пускается на обобщение: нужно прийти в кабак около десяти утра и посмотреть, кто из посетителей засыпает за столом. Если он не наемный работник, который должен начинать работу ранним утром или вернулся с ночной смены, и не мудрец, который рано встал, чтобы учить Тору, — то он вор и можно его арестовывать: честные люди, если они не работают рано утром или ночью и не учат Тору на рассвете, в десять утра дремать над вином в кабаке не будут.
Р. Элиэзер объявляет подозрительным всякого, кто выпал из времени, не укладывается в нормальный его ход. Этот сюжет и эта идея были развиты Левинасом в тексте «Le Cabaret», который начинается со ссылки на вышеприведенную историю: «Я не сомневаюсь, что раби Элеазар был проницательным человеком». Левинасу не близок р. Элиэзер, но он согласен с тем, что человек, который ведет себя вызывающе «иначе», подозрителен. Уклонение от созидательной деятельности, от труда и учения — это зло, считает Левинас. Не поддерживая существования мира, не «достраивая» его, ты его разрушаешь. Корень зла Левинас видит в институции трактира, кабака, кафе: это публичное пространство, предназначенное для эскапизма. Туда бегут те, кто не хочет сидеть дома наедине с собой и предаваться учению или созидательному труду. Это пространство без ответственности, выключенное из течения времени. Это пространство, где вместо реального общения можно остаться наедине со своим бокалом, уйти в себя, а вместо реальной деятельности — играть.
Собственно, появление в Европе вот таких публичных пространств — а они появляются вслед за теми новыми вещами, которые там принято потреблять: кофе, чаем, табаком, газетами — и знаменует начало Нового времени в европейской истории, говорит Парижский. И именно в таком публичном пространстве и происходит действие новеллы «No Problem» из фильма «Кофе и сигареты» — заметим, что в названии фильма упомянуты именно те предметы, появление которых привело за собой появление кафе.

Алекс пригласил своего друга Исаака в бар. Он коротает ожидание за игрой (текст Левинаса помогает понять, почему поверхность стола вдруг оказывается шахматной доской, а в руках у Алекса кости), за чашкой кофе и сигаретой. Друзья давно не виделись и рады встрече. Примерно на второй минуте разговор между ними становится все более и более абсурдистским: друзья повторяют на все лады уверения в своей радости, и каждый выясняет, как у другого дела. Исаак не верит, что Алекс пригласил его просто так: наверняка у него какие-то проблемы. Тот говорит, что у него все в порядке, — и диалог начинается сначала. Когда Исаак уходит, Алекс продолжает бросать кости — и у него каждый раз выпадает дубль.

Выступление филолога Александры Полян было посвящено литературным текстам. «Существует классический способ продемонстрировать принцип “медленного чтения”, — сказала она, — берется какой-нибудь модернистский текст и “вскрывается” слой за слоем: комментируются слова, потом реалии, потом сюжет, потом образы — и так мы прорываемся ко второму дну текста. Но мы решили пойти несколько более затейливым путем — взять два текста на прекрасно известный всем сюжет, сопоставить их и показать, чем здесь оказывается полезно “медленное чтение” и что можно извлечь из несюжетных элементов текста. Ведь если схожие вещи высказаны разными словами — значит, сказаны немного разные вещи».

Полян выбрала две еврейские басни на хрестоматийный сюжет о вороне и лисице: из сборника «Мишлей шуалим» («Лисьи басни») р. Берехьи ѓа-Накдана (начало XIV века) и из сборника «Мишлей Йеѓуды» Йеѓуды Лейба Гордона (1859). Обе басни написаны на иврите, обе созданы в то время, когда иврит не был разговорным языком. Этот язык не был ни для кого родным, он выучивался по священным текстам — и многие вновь создаваемые тексты были центонами — как лоскутное одеяло, сшитое из кусочков классических текстов (отрывочных цитат). При этом авторов от классических текстов, особенно от Библии, отделяет значительная хронологическая и культурная дистанция. В позднее средневековье многие библейские реалии и слова были уже непонятны, и для авторов и читателей того времени они оказывались частью не жизни, а текстовой реальности. Об этом юмористически высказался М. Л. Гаспаров в очерке о классике отечественной классической филологии С. И. Соболевском: «Античных авторов он читал, чтобы знать древние языки, а древние языки знал, чтобы читать античных авторов. Когда нужен был комментарий о чем-то кроме языка, он писал в примечании к Аристофану: «Удод — такая птица». Многие названия животных и растений еврейские авторы средневековья и нового времени понимали как «такая большая птица», «такой хищный зверь», «такое высокое дерево». Сюжетная часть басни из «Мишлей шуалим» начинается словами: «Ворон поднялся на инжирное дерево — а во рту нес сыр».

Еврейский лис, оказавшийся под деревом, на которое водрузился ворон с вожделенным сыром, не просто открывает рот и начинает льстить ворону. Он активизирует весь свой запас цитат из классических текстов — и хвалит ворона, как хвалят добродетельных библейских героев. Как возлюбленного из «Песни песней». Как Бога — в псалмах. Таким же центоном, собранным из маленьких фрагментов классических текстов, думает ворон, когда решает, что откроет рот, чтобы лис продолжил его хвалить. А заканчивается все моралью — центоном прежде всего из Книги притчей.
Й. Л. Гордон, автор XIX века, старается сделать текст максимально имитирующим разговорную речь. Что делает в такой ситуации еврейский автор?
В первую очередь он расширяет круг прецедентных текстов — тех, знакомство с которыми предполагается у читателя. Басне Гордона предпослан эпиграф из мидраша Вайикра раба: «Приобрел ты знания — чего тебе недостает? Недостает тебе знаний — что ты приобрел?» Он же перефразируется в последней строке басни. Одна из похвал, которую лис обращает к ворону, — цитата из пасхальной Ѓагады.
Кроме того, он старается все максимально прозаизировать. Ворон сидит не на абстрактном «таком высоком дереве», а на «верхушке куста», во рту у него вместо конвенционального сыра — «кусок мяса из кухни».
А в остальном — все равно получается центон, хотя и более хитро организованный. Лис задумывает свой коварный план, почуяв «ריח ניחוח» — так в Торе называется благоухание, которое исходит от жертвенника. «Весь ты прекрасен, возлюбленный мой, нет недостатка в тебе, нет изъяна» — цитирует лис героя Песни песней, восхваляющего свою любимую. А следующая похвала — парафраз из 45 псалма: «… если благословил тебя Бог твой // Излить красоту и величие и из уст…» 45 псалом выбран не случайно: в первом его стихе употреблено слово «משכיל», которое в XVIII веке станет использоваться для обозначения просветителей.
Средневековые еврейские ворон и лис разговаривают отрывочными цитатами из Библии, потому что иначе не умеют. Лис середины XIX века просвещен, хитер и искусно подбирает цитаты. А ворон? Он не говорит вообще, а его epic fail отмечается авторской ремаркой — парафразом стиха из Книги притчей: «глупец верит всему». Морали в просветительском тексте нет, итог произошедшему подводит сам лис, укоряя ворона за отсутствие одной из главных просветительских ценностей — знания.

Искусствовед Дильшат Харман анализировала картину Питера Брейгеля-старшего «Вавилонская башня».

Элементов на картине великое множество, и часть из них соответствуют библейскому рассказу о Вавилонской башне, часть — нет. Отсутствует мотив наказания за строительство башни, отсутствует история о языках, зато есть образ царя. Откуда взялся царь? Дело в том, что иконография Вавилонской башни в европейском изобразительном искусстве базируется на двух текстах: не только на библейской истории (Быт 11), но и на истории в изложении Иосифа Флавия (в «Иудейских древностях»), где фигурирует тщеславный царь Нимрод, который и инициировал строительство башни.

Большую часть полотна занимает башня — огромная, упирающаяся в небо и заслоняющая собою все пространство. Город, который изображен на заднем плане, обезлюдел:

- а люди переселились в башню: там идут не только строительные работы, но и торговля, готовка и всякая прочая живая жизнь. Справа от башни — гавань, и оказывается, что башня закрывает для жителей города выход к морю.
Гавани ни в Библии, ни у Иосифа Флавия нет. Картина написана в 1563 году по заказу фламандского купца, и соблазнительно ее прочесть как аллегорию политических событий: портовый город — Антверпен, гордый царь — Филипп II, круглая башня (кстати, первая башня круглой формы в европейской живописи), похожая на Колизей, символизирует Рим и католическую церковь. Она лишает фламандских купцов-протестантов выхода к морю и возможности заниматься торговлей.
Однако можно сфокусироваться на иных элементах картины — и тогда толкование будет иным. Башня «втянула» в себя всех жителей города, царя она визуально лишила власти: на ее фоне он кажется совершенно ничтожным. В центре башни — огромный кусок необработанной скалы, что, видимо, отражает тщетность человеческих усилий. А люди, как часто это бывает у Брейгеля, самого главного не замечают. Таким образом, перед нами аллегория человеческой глупости — и в этом смысле понятно, почему Брейгель не стал изображать наказание, которому Бог подверг строителей башни: это сооружение само по себе — наказание.

***
«Эшколот» прекрасно умеет «рифмовать», казалось бы, несоизмеримые вещи: тексты и музыку; слова, вкусы и запахи; кино, литературу и живопись и т. д. Одной из мастерских «рифменных» находок этого вечера стало кулинарное дополнение: слушателям предлагался «антиэспрессо» — завариваемый по особой методике «медленный кофе» (без сигарет).