28 апреля участники проекта «Эшколот» при поддержке фонда AVI CHAI совершили погружение в атмосферу Амстердама XVII века. Йосеф Каплан, историк, профессор Еврейского университета в Иерусалиме, рассказал об инакомыслии и нетерпимости в общине «новых евреев» на свободной от религиозных преследований территории.

Марраны Амстердама: «новые евреи»

Специфической особенностью евреев, попавших в Амстердам в начале XVII века из Испании и Португалии, была их оторванность от традиции. К этому времени они на протяжении нескольких поколений были марранами — насильно крещеными евреями, публично исповедующими христианство, подпольно соблюдающими иудаизм. Сохранение обычаев было не только делом опасным (заподозренные в криптоиудаизме заканчивали жизнь на костре или в пыточных камерах инквизиции), но и технически сложным. В отсутствие книг и преемственности единственным источником знаний о вере предков зачастую для евреев были антииудейские сочинения христиан. Неудивительно, что иудаизм марранов трансформировался. Так, претерпевал изменения календарь: ключевым событием года становится пост перед праздником Пурим: марраны актуализировали свою еврейскую историю через близкую им фигуру Эстер, такой же, как они, тайной иудейки.

Попав в Амстердам, марраны из «новых христиан», как их называли на родине, получили возможность стать «новыми евреями». Голландское свободомыслие было своеобразным: практиковалась свобода совести, но при этом свобода вероисповедания была прерогативой кальвинистов. «Никто не обязан был ходить в церковь или присоединяться к кальвинизму. Пока ты не делал свои воззрения публичным достоянием, они были твоим личным делом», — поясняет Йосеф Каплан. Это положение зримо демонстрирует работа художника Эмануэля де Витте: изображенную на ней португальскую синагогу Амстердама, не отличить от других зданий, поскольку на ней нет никаких опознавательных знаков.

Новая община стала для марранов культурным центром: там они могли поговорить на родных испанском или португальском языках, поделиться новостями, ощутить себя в своей тарелке. Однако в религиозном отношении это была первая и единственная еврейская община, которую они когда-либо видели. Марранам приходилось практически с нуля осмыслять, что значит быть иудеем. С одной стороны, это приводило к обновлению иудаизма, с другой — руководству общины приходилось создавать достаточно жесткие рамки ортодоксальности, чтобы евреи Амстердама не смешались с христианами.

Оторванные от корней, «новые евреи» принадлежали к западноевропейской культуре во всем, кроме веры, и эту свою особенность они хотели представить окружающим в наилучшем свете. Их синагога была открыта для посещений, а для создания должного имиджа «новые евреи» установили в ней ряд специальных правил и ограничений. Например, в синагоге запрещалось нюхать табак (обычай, распространенный среди польских евреев, но «варварский» с западноевропейской точки зрения), а сидящим на задних рядах предписывалось встречать гостей и проявлять гостеприимство. Португальская синагога Амстердама быстро стала достопримечательностью и служила мостом для ознакомления христиан с еврейской культурой.

Еврейский Амстердам в лицах

Атмосферу общины Йосеф Каплан иллюстрирует биографическими примерами. Большинство «новых евреев» Амстердама были успешными и состоятельными людьми, некоторые стали уполномоченными представителями монархов Испании и Португалии. Так, Дон Мануель (Исаак) Бельмонте с 1674 года был резидентом испанского правительства в Нидерландах, а в 1693 году получил звание имперского графа от германского императора. Примечательно, что его дом находился поодаль от квартала, где в основном жили евреи: сотрудничество еврея с испанским правительством было сомнительным с этической точки зрения для обеих сторон, ведь члены общины Бельмонте были беженцами от испанской инквизиции.

Евреи играли активную роль на Амстердамской бирже, выгодно выделяясь среди соседей возможностью продавать акции в воскресные дни. В 1688 году еврейский коммерсант Жозе де ла Вега написал первую в мире книгу о тонкостях биржевой торговли «Путаница путаниц» (Confusion of Confusions). Йосеф Каплан рассказывает: «Незадолго до этого произошло катастрофическое падение акций на Амстердамской бирже. Это был первый в истории случай, когда евреев обвинили в том, что они обвалили биржу. Книга написана со знанием теории и практики биржевой торговли, но есть в ней и сатирическая нотка: трое людей предостерегают друг друга от ведения безответственной игры и опасностей, которые с этим связаны».

Колоритным жителем был и раввин Яков Арье Леон Темпло, прозванный так из-за увлечения историей Храма Соломона. Его изыскания увенчались созданием модели храма, а его дом стал первым еврейским музеем — Леон продавал билеты за возможность ознакомиться с экспонатом. На его примере Йосеф Каплан рассказывает о разнообразных совместных проектах евреев и кальвинистов: «Яков шесть лет обучал своего протестантского коллегу ивриту для совместного изучения Мишны. Мотивация христиан была примерно такой: если евреи будут лучше знать Мишну, они будут лучше знать иудаизм времен Иисуса, и это будет для них дополнительным мостиком к христианству».

Однако пресловутая атмосфера терпимости стала причиной нетолерантного отношения к инакомыслию внутри общины. Наиболее известным примером может служить отлучение Баруха Спинозы. С его именем связан и другой казус общинной истории. Дед Спинозы приехал в Амстердам в 1619 году и не полностью присоединился к общине, отказавшись делать обрезание — по торговым делам он часто бывал на территории Испании, и не хотел рисковать. Когда же он умер, родственники захотели, чтобы он был похоронен на еврейском кладбище, для чего была произведена процедура посмертного обрезания. По мнению Йосефа Каплана, именно этот эпизод мог повлиять на Спинозу, писавшего впоследствии в «Богословско-политическом трактате» о том, что обычаи евреев странны, но самый странный из них — обрезание.

В амстердамской марранской общине XVII века прослеживается склонность к оттеснению иудаизма в религиозную сферу при общеевропейском образе жизни «новых евреев» («ты еврей в синагоге, европеец во всем остальном»). Йосеф Каплан полагает, что именно эта тенденция спровоцировала появление современной ортодоксии как реакции на такую модернизацию.