В весенний праздник Лаг ба-омер проекты «Эшколь» и «Эшколот» повезли нас в подмосковную Малаховку, и лучше выдумать не могли.
Малаховский летний театр прославился благодаря писателю Николаю Дмитриевичу Телешову, организатору «литературных сред» в Москве, на лето переносившему свой салон в Малаховку. Он приглашал многих деятелей искусства, на его даче гостили Леонид Андреев, Максим Горький, Иван Бунин, Федор Шаляпин. В разное время неподалеку снимали дачи или жили у друзей Чехов, Гиляровский, Куприн, Бахрушин, Станиславский, Немирович-Данченко. В летнем театре выступали артисты самых крупных московских театров, именно на этой сцене дебютировала Фаина Раневская, а в парке у театра устраивали вечера цыганской и еврейской песни.
За этим рассказом время пролетело незаметно, и автобус привез экскурсантов в малаховский музей. Первое, что видишь при входе, — стеллаж с игрушками. Встреча с полинявшими плюшевыми мишками и старенькими пластмассовыми грузовиками сразу настраивает на лирический лад, а директор поселкового музея Татьяна Гордеева своим рассказом только усилила это впечатление. Татьяна Александровна погрузила слушателей в малаховскую атмосферу начала XX века. Владельцами северной части поселка были братья Соколовы, один из которых построил летний театр. Другой, литератор, был женат на Нине Петровской, вдохновившей Брюсова на роман «Огненный ангел». Южной частью Малаховки владел уже упоминавшийся Николай Телешов. Эти люди привлекали в Малаховку выдающихся артистов, певцов, поэтов, и поселок стал широко известен. Многие богатые люди строили здесь свои дачи — большие дома с большими участками.После революции дачный характер поселения сохранялся, но изменились владельцы: отдельные дачи хорошо подошли для беспризорных детей, которых в то время в России появилось очень много. В Малаховке открылись 14 детских домов под общим названием «Малаховский детский городок». В его составе была и еврейская детская колония «Третий интернационал», которая сейчас известна в основном благодаря тому, что с 1919-го по 1922 год здесь преподавал Марк Шагал. Эта колония просуществовала до конца 1930-х годов и была закрыта в период повсеместной ликвидации еврейских учебных заведений.
Выйдя из музея, мы отправились взглянуть на то место, где раньше была колония.Сейчас на этом участке стоит серое здание — интернат для слабовидящих детей, а когда-то здесь было три двухэтажных дома, оставленных эмигрантами, в которых и располагалась еврейская детская колония. Дети, жившие там, обеспечивали свое существование сами: колония была сельскохозяйственная. Ученики вместе с преподавателями издали собственную конституцию и вместе следили за порядком. Среди этих преподавателей был и Марк Шагал. Он поселился в отдельном домике с женой Беллой и маленькой дочерью Идой, которая училась в колонии, и преподавал живопись. Вот что он писал впоследствии в книге «Моя жизнь», вспоминая то время:
Дети все делали сами, по очереди стряпали, пекли хлеб, рубили и возили дрова, стирали и чинили одежду. По примеру взрослых, они заседали на собраниях, вели диспуты, обсуждали друг друга и даже учителей, пели хором «Интернационал», размахивая руками и улыбаясь.И вот их-то я учил рисованию. Босоногие, слишком легко одетые, они галдели наперебой, каждый старался перекричать другого, только и слышалось со всех сторон: «Товарищ Шагал! Товарищ Шагал!»
Только глаза их никак не улыбались: не хотели или не могли.
Я полюбил их. Как жадно они рисовали! Набрасывались на краски, как звери на мясо. Один мальчуган самозабвенно творил без передышки: рисовал, сочинял стихи и музыку. Другой выстраивал свои работы обдуманно, спокойно, как инженер. Некоторые увлекались абстрактным искусством, приближаясь к Чимабуэ и к витражам старинных соборов.
Я не уставал восхищаться их рисунками, их вдохновенным лепетом — до тех пор, пока нам не пришлось расстаться.
Что сталось с вами, дорогие мои ребята? У меня сжимается сердце, когда я вспоминаю о вас.
После прогулки по шагаловским местам подошло время перейти железнодорожное полотно: нельзя же не увидеть выстроенную совсем недавно синагогу.
История еврейской общины в Малаховке начинается с 1920-х годов. Тогда этот поселок напоминал штетл: заметную часть населения составляли евреи, кругом звучала идишская речь. Как сообщают исследователи, "в двадцатые годы в Малаховке существовало практически все, что нужно для полноценной еврейской жизни. Здесь был рынок, на котором можно было купить живую птицу, там же можно было найти резника. В поселке были частники, официально изготовлявшие и продававшие мацу. Несколько магазинов и аптека в Малаховке принадлежали евреям, причем в некоторых из магазинов можно было купить и кошерные продукты".Малаховка была одним из центров хасидизма в Московской губернии: на вечера, устраивавшиеся любавичскими и брацлавскими хасидами, собирались евреи со всей Москвы. Первый молельный дом появился здесь в 1932 году и был тайным: его зарегистрировали как «сарай-подсобку для домашних нужд», но после войны, в августе 1945 года, на этом месте регистрируется община и уже официально располагается синагога. Это здание сгорело в 2005 году (мало кто сомневается в том, что это произошло в результате поджога), но спустя несколько лет евреи Малаховки построили себе синагогу — большой общинный дом — уже на новом месте. Именно туда и привели нас поиски еврейской Малаховки.
Нас встретил почетный член общины, ее бывший председатель, Михаил Глимчер. Он рассказал, что именно сюда приезжают евреи из других подмосковных поселков, даже из Люберец и Раменского, хотя в Люберцах есть молельный дом, а в Раменском — своя синагога. Малаховка, по мнению Михаила, место совершенно особенное: здесь всегда существовала еврейская жизнь, были тайные ешивы и хедеры, и это привлекало евреев, которые хотели научить своих детей не только говорить на идише, но и соблюдать субботу.Помещение синагоги внутри — о шести углах, на окнах — витражи, над головой — прозрачный магендавид, открывающий вид на небо. Молиться в таком красивом месте, да еще на свежем воздухе — что может быть лучше.
Завершение экскурсии стало для многих сюрпризом: «Как? Концерт в музыкальной школе? Не может быть!» — А вот может. Не зря же с нами ехал композитор Матти Ковлер. Он организовал замечательный вечер. Сначала выступили ученики и преподаватели школы, среди прочего прозвучала «Еврейская колыбельная» Иосифа Ахрона; потом Матти поставил диск, на котором его дедушка, Леонид Ковлер, поет на идише, а затем и сам сел за рояль и спел песню своего учителя, израильского композитора Андре Хайду, которую тот написал на слова из Мишны. Путешествие, начавшееся с рассказов о старине, закончилось в прямом смысле на современной ноте.