В издательстве "Эксмо" вышел новый роман Дины Рубиной "Белая голубка Кордовы".
Интересно все-таки: Лука, с его мясистым носом, багровыми щеками гипертоника и водянистыми голубыми глазами, и без того похож на дядю Шайку, но небесному кастеляну, тому, что выдает душам земную одежку, этого показалось мало, и в довершение сходства тот решил сопроводить двух разновременных двойников одним и тем же недугом. Дядя Шайка, помнится, тоже все время сипел и прокашливался.
- Говорю это, зная твою чрезмерную открытость и манеру лепить все, что в голову придет.
Кордовин с серьезным вниманием уставился на собеседника: преданный и скромный ученик, этот трепач Заккария... Ох, Лука, Лука. Быть таким знатоком искусства и ни черта не понимать в людях.
- Только, умоляю, не разговаривай много, - вставил он заботливо, - а то закашляешься.
- ...чрезвычайно важная аудиенция с очень влиятельным лицом. Я прошу тебя никак не реагировать на неприязненные манеры этого человека, он, увы, не блещет воспитанием. Обычным домашним воспитанием, которое дает хорошая мама.
- А у него была мама?
Лука молча возвел глаза к порталу Собора.
- О, прости, - торопливо проговорил Заккария, - я спутал: у вас как раз с папой недоразумения, совсем как у меня, а с мамой, наоборот, все в порядке.
- Помни о главном, - продолжал Лука, бросив взгляд на часы. - Сдержанность и корректность, если мы хотим, чтобы Ватикан приобрел это полотно.
- Значит, Ватикан все-таки покупает картины?
- Ватикан много чего покупает, в том числе и молчание. Известен случай, когда актеру, который играл Христа в паршивой пьеске на Бродвее, заплатили колоссальные деньги только за то, чтоб он ничего не играл более того, что следует по роли. Парень по бедности был согласен и на легкую эротику.
- А что, в Ватикане Христа держат за импотента? Кроме шуток? Это ужасно обидно для моего народа.
- Неисправим, - Лука вздохнул, приобнял Кордовина за плечо и повлек к порталу Страшного суда. - Кстати, должен сделать комплимент твоему реставратору: работа выше всяческих похвал. Честно говоря, я опасался, что...
Неподвижный гвардеец молча скосил глаза на предъявленное Лукой удостоверение, и сквозь грандиозное нутро прохладного Собора они вышли - ионы из чрева кита - на территорию Ватикана. Повернув налево, пересекли большую асфальтированную автостоянку и направились к желтоватому, скучному на вид трехэтажному зданию с высокими входными дверями, над которыми прямо на автостоянку выходил небольшой балкон, из тех, откуда вожди разного пошиба обращаются к народу.
- Нам сюда, - пояснил Лука. - Погоди, не так быстро... Есть еще минут пять.
- Что за контора?
- Дворец инквизиции.
- Вот те на. Я не застряну там дольше, чем хотелось бы?
- Не ерничай. Никому ты здесь не нужен. Сегодня инквизиция борется с ересью иными способами и вообще называется иначе: Конгрегация доктрины веры.
...Очередной гвардеец - мягкие губы, каштановый чуб и прямой телячий взгляд, исполненный ревностного служения. Чистенькая у тебя служба, парень. Когда мы с Иланом и ребятами, перемазанные всяким дерьмом, валялись в окрестностях...
- Нас ждет его высокопреосвященство, - сообщил гвардейцу Лука, и они вошли и стали медленно подниматься по высокой лестнице на второй этаж. Бедный сипящий Лука, ему впору амбуланс вызывать, а не по аудиенциям ходить.
- Как к нему обращаться? - спросил Кордовин. - Все же кардинал. Так и говорить: Sua Eminenza?
- С тебя достаточно "монсеньор". Я предупредил, что ты - из Иерусалима, так что руку для поцелуя тебе вряд ли протянут.
- Грацие ди куоре! А кто он, собственно?
- Ключник, - без улыбки ответил Лука. Бедняга, он сегодня растерял всю свою жовиальность; как мы зависим, о боже, от недомоганий нашего бренного тела. - Если серьезно, очень влиятельное лицо. Умен, наблюдателен, немногословен, - сам увидишь. Ведает всем, что принадлежит Святому Престолу. Всем имуществом, понимаешь?
- Это то, что сейчас называют "коммерческий директор проекта"?
Про себя подумал (языковой барьер, черт побери) ну, как перевести Луке: "Завхоз - он и в Ватикане завхоз"?
- ...встреча произойдет в его рабочем кабинете. Погоди, дай прийти в себя...
Лука остановился и, привалившись спиной к перилам лестницы, отдышался.
- Ты не пробовал дыхательную систему йогов? - сочувственно спросил Заккария. - Я знал одного человека...
Но Лука нетерпеливо махнул рукой - нашел время и место! - и перебил:
- В принципе, ему известно, что наши специалисты уже смотрели картину и согласны с твоим мнением об авторстве. Но порядок есть порядок: после встречи мы поместим холст в сейф Банка Ватикана и шифр передадим кардиналу. Возможно, он захочет показать еще кому-то из экспертов - может, Лориано Вентури, может, Рамону Паредесу из Прадо... Не волнуйся, тебя не ограбят и за двое суток картину не подменят.
Они повернули направо и оказались перед дверью, ведущей в покои.
- Еще минутку... - еле слышно просипел Лука. - Ситуация такова... что ты... можешь повысить профиль. Мы говорили о четырех... думаю, можно посягнуть и на шесть. Я хочу сказать, что за последние дни...
В этот момент двери им отворил служка, монах-францисканец - темно-коричневая шерстяная ряса, препоясанная вервием, четки на поясе, сандалии, благостное "Аве!" в качестве приветствия, - и за ним они в полном молчании проследовали через зал заседаний, небольшой по площади, но очень высокий: над каждым окном было еще по оконцу. Росписи, картины, в меру позолоты... - убранство зала напоминало католический собор. У дальней стены сиротливо стоял, обитый потертым пунцовым бархатом, кардинальский трон с высокой резной спинкой.
Перед дверью в кабинет кардинала, уже открытой служкой, Лука остановился, достал ингалятор и еще раз глубоко вдохнул. Волнуется парень, и оно понятно - в благоприятном исходе этой встречи для него заключена некая аппетитная сумма. Или что-то еще? Что он, кстати, имел в виду, говоря о ситуации? Но они уже во шли и сразу очутились в ватной тишине и мягком полумраке. После яркого утреннего света надо было оглядеться в этом слепом кабинете без окон, с глухими стенами, чем-то оклеенными - тисненная кожа? штоф? обои? - в мелкий, под кору дерева, рисунок. Мебель старинная, строгая, благородного темно-вишневого дерева; никакой лакировки, ни намека на резьбу или позолоту. На стенах портреты - судя по одеяниям - многочисленных Пап или святых, - в полумраке нелегко разобрать. Берегут глаза здешних старичков, оно и понятно: кардиналами смолоду не становятся. Рядом с рабочим столом, под скромным распятием на стене, стоял высокий сутулый человек в сутане пурпурного цвета и в такой же камилавке на лысой голове. Не двигаясь, смотрел на вошедших. Привет тебе, добрая старая еврейская ермолка. Такую - судя по фотографии - носил прадед Рувим, славный сапожник-модельер. И, вероятно, неплохо бы смотрелся в сутане, так же, как и кардинал неплохо смотрится в ермолке. Какой-то он крапленый, этот завхоз. То ли бородавки, то ли родинки по лицу и рукам, сцепленным под животом. Видимо, больная печень.
Весь сомкнутый, зачехленный; глаза невозмутимо и откровенно изучают вошедших из-за роговой оправы очков - такое лабораторное изучение неизвестных насекомых. Довольно противный старик, но, говоря по совести, разве Папа Иннокентий у Веласкеса - миляга? Опять же, кого-то он мне напоминает (профессиональная шизофрения художника, бессознательные поиски сходства разных моделей). Вот сунул костяшки пальцев Луке - для поцелуя, и, обернувшись к Кордовину, кивнул и молча повел подбородком в сторону двух кресел, стоявших рядышком и чуть наискосок от стола, явно приготовленных служкой для этой встречи пять минут назад. Но они не сели; кардинал продолжал стоять, и было неловко и непонятно - какую мизансцену, собственно, выбрал он для разговора.
Тогда с места в карьер, словно подчеркивая немногие, отпущенные на встречу минуты, негромко и сухо кардинал проговорил по-английски:
- Итак, у вас есть подлинный Доминикос Теотокопулос...
Лука собирался что-то сказать и, кажется, вообще намеревался подстилать соломку под каждую его реплику в этом разговоре. Но Кордовин, опустив руку, едва заметно коснулся его горячей ладони и спокойно, слегка растягивая слова (акустика здесь была великолепная, можно и полушепотом говорить), ответил:
- Да, монсеньор... Подлинное полотно кисти Теотокопулоса, известного в истории искусства под именем Эль Греко.
- Святой Престол называет сынов божьих не кличками, а именами, данными им при крещении, - перебил кардинал. - Насколько мне известно, на холсте изображен святой Бенедикт. Это так?
- Совершенно верно. Полагаю, это некий вариант Святого Бенедикта Нурсийского, того, что находится в Прадо.
Кардинал обошел стол, уселся в свое кресло и дважды потянул за бархатную ленточку сонетки. Где-то глухо звякнуло, и буквально через несколько мгновений бесшумно возник молодой человек, высокий дородный красавец в черной сутане, вероятно секретарь. Учтиво склонился к кардиналу, выслушивая и негромко отвечая. На слух - странный, какой-то усеченный итальянский. Ах, да: латынь. Ведь между собой святые отцы говорят на латыни. Они с Лукой едва заметно переглянулись и сочли возможным сесть в кресла... Прошло минуты две, кардинал продолжал что-то обсуждать с секретарем. Неужели так и не взглянет на картину? И откуда стойкое ощущение, что где-то здесь есть потайная дверь? Да и наверняка есть. Как и наверняка есть записывающее всю эту аудиенцию устройство. Какая все же депрессивная, клаустрофобическая пещера. И ни намека на запах человеческого обиталища, разве что едва различимый аромат каких-то церковных благовоний. Вероятно, их здесь принято курить после ежедневной уборки?
Трудно себе представить, что эта сушеная треска когда-нибудь смеется или плачет, или вдруг расскажет забавную историю из детства... Да было ли у него детство? И почему, во имя всех святых, при виде кардинала ему первым делом вспомнились щелястые стены их винницкого нужника? Что за дикие картины, что за бред?
- Сколько вы хотите за холст? - неожиданно и бесстрастно, не поднимая головы от принесенных секретарем бумаг, спросил кардинал.
Тихое бешенство вспыхнуло где-то в затылке, там, где обычно согласием отзывался точно найденный красочный тон на холсте. Недурная у монсеньора тактика в разговоре с презренным торгашом: не отвлекаясь от важных бумаг. Так что там говорил Лука о профиле? Не четыре, а шесть? Переждав две секунды, Кордовин столь же бесстрастно, тон в тон кардиналу, ответил:
- Немного, монсеньор. Двенадцать миллионов.
Краем глаза увидел опавшую и побледневшую правую щеку Луки, проследил тихо плывущую перед глазами по стене напротив, по портретам и распятию кругло-алую цифру двенадцать: у двойки, как у русалки, кокетливо задран хвостик... Кардинал поднял голову, внимательно посмотрел на Кордовина и едва заметно дернул уголком рта - усмехнулся? удивился? парез, или привычка такая? - вообще у старика невнятная мимика.
- Это по числу апостолов?
- Скорее, по числу израилевых колен, - ответил Кордовин, удержав себя от очередного "монсеньора". Кашлянул, интуитивно стремясь заполнить это неживое пространство человеческими звуками, и добавил: - Разумеется, у азиатских или ближневосточных коллекционеров я получил бы гораздо больше. Однако мне льстит мысль, что мною найденная и атрибутированная...
- Если картина окажется подлинной, - перебил кардинал, поднимаясь из кресла, - вы их получите. Сеньор Анццани расскажет вам о процедуре сделки.
И протянул Луке крапчатую руку - приложиться на прощание.
* * *
- Ты возьми это мясо, рекомендую. Совершенно волшебный вкус... Я несколько лет был вегетарианцем, думал, с астмой полегчает, но все равно раз в неделю приходил сюда жрать "тартар". Моя жена называет его "мясо по-татарски".
- Но оно ведь сырое, Лука?! - брезгливо заметил Кордовин.
- Ты не понимаешь, - возразил тот. - Они готовят его так, что тебе не приходит в голову интересоваться, что ты ешь. Ты просто блаженствуешь. К тому же, это целый аттракцион, священнодействие - блюдо создают на твоих глазах. Сейчас увидишь.
После того как они поднялись из подвальных застенков Банка Ватикана на свет божий, Луку словно прорвало - минут двадцать он возбужденно говорил, не переставая, не давая слова вставить: безумец, с какого потолка ты взял эту сумму?! мы висели на волоске и вполне могли быть отправлены восвояси, не солоно хлебавши!
Сейчас его явно отпустило напряжение. Видимо, его астма была не только сезонного, но и нервного свойства. И с тех пор как они уселись тут, за угловой столик у окна, Лука перестал так пугающе сипеть и ни разу не вытащил из кармана ингалятор. Стоит ли сейчас продолжать о делах? Или выждать, пока Луке подадут его любимое блюдо и он совсем уже расслабится?
- А я не предполагал, что Банк Ватикана находится там же, в подвалах Дворца инквизиции, - заметил Кордовин. - Он ведь не указан ни на одной карте, ни в одном буклете. Везде просто пишут "банк расположен на территории Ватикана", и точка.
- На самом деле ничего удивительного. У него есть еще одно название - Istituto per le opere di religione, Институт религиозных дел. Одно из самых засекреченных учреждений католической церкви. Отчетов о своей финансовой деятельности никогда не публикует, контактов с прессой не поддерживает, информации не дает - будь ты хоть из НАТО, хоть из Интерпола. Нонсенс XXI века: Швейцарию, Лихтенштейн, Люксембург - всех уже прижали к ногтю с банковской тайной, все согласились делиться информацией с акулами из налоговых органов, а вот про Банк Ватикана - молчок, будто запамятовали... Так что подвалы Дворца инквизиции - самое ему место... Ты только не беспокойся, - добавил Лука, оживляясь при виде разделочного столика, который на всех парах летел к ним со стороны кухни под управлением молодого человека в высоком белом колпаке. - Чек этого банка, чек на предъявителя примет и обналичит любой банк мира. Причем срока давности у него нет. Можешь положить его в сейф и обналичить через сто лет. Недавно в одной иконе была найдена папская расписка, семнадцатый век... И банк Ватикана без лишних вопросов превратил ее в полновесную валюту, причем со всеми процентами за минувшие столетия...
О! О! - воскликнул он, закладывая салфетку за воротник, - смотри внимательно, не отвлекайся - это искусство! Пантомима!
Едва Кордовин увидел широкий нож в руках повара, в его памяти всплыло одно чудесное застолье в модном Варшавском ресторане "У поваров". Тот был оформлен под кухмистерскую начала XX века - белые кафельные стены, столы вразнобой, смешные разновозрастные официанты с завитыми усами и седыми косицами, в старых жилетках и белых фартуках до пят...
Там тоже разделочный столик подкатили прямо к столу, где Кордовин сидел с изумительной красоты молодой польской художницей, тоже заказавшей себе "мясо по-татарски". И то, с каким хищным выражением глаз и полуоткрытого рта красавица следила за разделочным ножом, летающим над кровавым куском, все решило: после ресторана он проводил прекрасную пани до дома и, чинно расцеловав нежнейшие ручки, одну и другую, - раскланялся.
- Следи, не отвлекайся! - велел Лука.
Священнодействие началось со слегка подброшенного и пойманного на широкую щеку ножа куска сырого мяса, за который взялись искусные руки повара. Нож мелко-мелко шинковал податливую плоть, нежно переворачивал с боку на бок, совершал какие-то глиссандо вдоль и поперек куска, - все в ритме стремительного танца, недоставало лишь музыкального сопровождения. Следом чародей густо посыпал мясо перцем, солью, какими-то особыми специями; и вновь часто-часто трепеща ножом, гладил и перебирал нежный шелк сырого фарша. И когда казалось, что более мелко порубить уже нельзя даже родниковую воду... вновь приступал: собирал в горочку, раскладывал на доске, разглаживал... Несколько минут они молча ели: Лука свое вожделенное "мясо по-татарски", Кордовин - банальный, но вкусный, в меру прожаренный бифштекс. Ублажим вначале твою утробу, святой Лука, затем примемся за облегчение твоей души. Снова появился официант с бутылочкой какой-то мутной жидкости:
- Профессоре, ваше любимое масло.
- О, спасибо, вы вспомнили! - умиленный Лука сказал Кордовину: - Я так часто здесь бываю, они все про меня знают. Попробуй, вот, тоже - это смесь нескольких масел.
Кордовин покосился на мутную жидкость в бутылочке:
- Нет, благодарю... - и заговорил легко и безотносительно к нашим баранам о стратегии Ватикана в вопросе приобретения ценностей и, главное, в вопросе допуска широкой публики к этим самым ценностям. Церковь всегда была дальновидна и всегда понимала толк в рыночных отношениях - вспомни индульгенции! - говорил он. - Или вот возьми историю Гварнери. Если не ошибаюсь, его скрипки Ватикан скупал на корню в течение десятилетий...
- Двадцать пять лет, - вставил Лука. - Четверть века. Он работал исключительно на Ватикан. В среднем от четырех до семи скрипок в месяц.
- Отлично. Теперь помножь на двенадцать месяцев, и хотя бы на двадцать лет - получается тысяча двести инструментов. Где они? Известны - и стоят миллионы несколько десятков инструментов, и притом, что специалисты не считают Гварнери великим мастером - так себе скрипочки-то...
- Ну и что ты этим хочешь сказать?
- А то, что веками Ватикан вел скрытую рекламную компанию этим скрипкам. Веками! При жизни мастера циркулировали в продаже считанные инструменты. И с тех пор очень редко появляется очередная скрипочка якобы в комоде нашли, а ту якобы в запасниках провинциального музея... И эти находки сразу идут в продажу по сам понимаешь, какой цене. Очень экономное расходование бесценной валюты.
Они выпили еще по бокалу вина, перешли на гомеопатов.
Почему бы тебе не попробовать отдать свою астму в их нежные дорогостоящие руки? Моя тетя всю жизнь лечит гомеопатией все, даже свой вздорный характер. И вот - ей восемьдесят лет, она водит автомобиль,
пишет стихи на испанском и делает "ласточку"...
Лука расхохотался и по этому поводу рассказал смешной случай со своей покойной мамочкой, которая, перепутав таблетки, полгода принимала отцовы гомеопатические пилюли против воспаления простаты, и что интересно - уверяла, что значительно поздоровела. Затем перескочили на Бассо.
Этот гусь тоже для исцеления насморка ищет непременно какого-нибудь тибетского колдуна, тем более, что его новая пассия - тебя еще не знакомили? - молодой, довольно модный архитектор, насчет таланта... - я воздержусь от высказываний, - так вот, тот увлекается хиллингом, накладывает руки и всякое такое. Якобы вылечил Бассо от мигреней.
Кстати, Бассо говорил, что завтра утром вы едете к его родителям, куда-то на ферму под Флоренцией, да? О, нет, я бы с удовольствием присоединился, но в эти несколько паршивых недель сезонного обострения предпочитаю держаться поблизости от своего врача... А вы, ребята, смотрите, за успех пока не пейте, - спугнете удачу. Хотя у меня есть некая уверенность, что денька через два... Боже, как вспомню твою хладнокровную физиономию и этот индиферентный голос: "Немного, монсеньор...". Кстати, когда у тебя обратный билет?
В этот миг Кордовин вспомнил, почему при виде кардинала в памяти всплыла щелястая стена их нужника и большой блестящий гвоздь, на который тетя Лида насаживала самую разную литературу - она не вдавалась в содержание, поэтому с легкостью пустила "под нужду" толстенный том "Трех мушкетеров", неосмотрительно оставленный Захаром на террасе. И он потом долго оплакивал любимую, наизусть заученную книгу, снимая с гвоздя по листку и читая что-нибудь вроде: "змеиная улыбка скользнула по губам кардинала...". И плыли перед глазами в оранжевом сумраке нужника алмазные подвески королевы, и вилась шелковая пыль в солнечной щели, и жужжали, поблескивая перламутровыми спинками, зеленые мухи, и всегда, всегда он был на стороне королевы, а не кардинала!
- Слушай, - задумчиво проговорил Кордовин, - а этот гребаный святой отец... этот невежа, с кислятиной во всем облике, он...
- ...Только, умоляю, не торопись делать выводы, вставил Лука. - Хотя понимаю, что ты не сколько... обескуражен. Он действительно сегодня превзошел самого себя. Однако поверь мне, в Ватикане достаточно приличных и даже в высшей степени интеллигентных людей.
- Не сомневаюсь. Я не о том... Просто мне показалось, что будь его воля, он бы и на порог меня не пустил вместе с моим Греком. И все-таки что-то заставляет его идти на эту сделку чуть ли не против собственного убеждения. В чем же дело?
Лука поддел ножом остаток фарша на тарелке и пробормотал:
- Ну, с чего ты взял, не понимаю... Просто он сам-то ничего не смыслит в специфике... э-э... предмета... А его манеры... ну - обычное скопидомство монастырского ключника: зажать кувшин молока или горшочек с медом... Ведь, фигурально выражаясь, связка ключей от всех кладовых и подвалов Ватикана - у него на поясе. Ну и ты, откровенно говоря, заломил неслыханную, неожиданную сумму - он не был готов. Да и я чуть сознание не потерял: все могло расстроиться в единый миг. Правда, теперь, как лицо заинтересованное, не могу не благословить твой э-э... пиратский налет на закрома Святого Престола.
Вот это смущенное бормотание - лучший знак. Парень готов, он уже успокоился, подсчитал в уме свою прибыль и достаточно разомлел.
Кордовин отложил прибор, не торопясь, промокнул салфеткой губы.
- Знаешь... - сказал он. - Я в последнее время много думал об этой картине. И пришел к выводу, что, пожалуй, ошибся. Это не святой Бенедикт.
- Что?! - вскинул голову Лука. С него разом слетело выражение удовольствия. - Ты спятил?!
Кордовин с искренним удивлением глянул на него:
- А что, собственно, в этом такого? Если это Эль Греко, какая разница - что за святой там изображен: Франциск, Фома, Ильдефонсо...? В конце концов, я делал свои предположения до расчистки. А на картине действительно не оказалось атрибутов святого Бенедикта... ни устава, ни ворона. Вместо ворона, вообще, белая голубка. Так может, это - святой Франциск?
Он внимательно и простодушно наблюдал за Лукой, и видел, что профессоре - при всем своем внешне устойчивом благодушии - заметался.
- Нет уж, знаешь... не стоит сейчас менять концепцию... Это глупо, и... может насторожить покупателя. Неуверенность профессионала - всегда... э-э... подрывает доверие клиента, хотя и, безусловно, говорит о честности. Да и сам ты, вспомни, сам убеждал, что у Эль Греко нет никаких правил и атрибутов. Сам приводил пример с его Бенедиктом - в Прадо. И я с тобой согласен.
Кордовин выдержал еще несколько мгновений, чуть склонился к нему, уперся взглядом в одутловатое мясистое лицо дяди Шайки и тихо, внятно проговорил: - Я вырос среди очень простых людей, Лука. Простых, но сообразительных. Был дворовым мальчишкой, все детство - в драках... Приходилось уворачиваться, но и нападать - тоже. Без этого никак нельзя. Поэтому грубиян я - не меньший, чем этот ваш кардинал, и держать меня за идиота еще никому не позволял. Сейчас, профессоре, ты мне все расскажешь и объяснишь: с каких
это пор все вы заделались ярыми бенедиктинцами. Иначе наша сделка аннулируется.
И откинувшись к спинке стула, и улыбнувшись, уже гораздо мягче добавил:
- Сам понимаешь, Эль Греко - не та невеста, которая засидится в девках.
[…]
Он осторожно попробовал вдохнуть... Еще глубже... еще... Так лежал минут десять, чередуя глубокие вдохи и выдохи по системе йогов, которой в молодости посвятил энное количество времени. Наконец, отпустило... Минут через пять в сотовом телефоне залепетал будильник, поставленный на четыре тридцать. "Не спи, Калдовин, вставай, бездельник", - голосок трехлетней Анечки, племянницы Ирины, которую та натаскала и записала ему в мобильник.
- Слышу, слышу, - проговорил он вслух. - Уже встаю, Анечка. Впрочем, минут пять поваляться еще можно. Самолет из Рима вылетает в Нью-Йорк только в восемь утра. А он рассчитал все по минутам.
Неприятной волной накатил вчерашний обед с Лукой... Явный был пережим с его стороны - устал ты, что ли, засуетился? - и вот, пожалуйста, отношения с Лукой уже вряд ли вернутся в прежнее теплое русло. Какого черта ты так раздухарился вчера, простофиля, трепач Заккария? - сказал он себе с досадой. Что это за мясо по-татарски? Какое тебе, в конце концов, дело до того, по каким причинам они стремятся заполучить этот холст! Ну вот, тебе все объяснили. Ты доволен? Нужны были тебе эти закулисные тайны Ватикана, провались они все пропадом, со всеми их святыми и кардиналами... Он досадливо фыркнул, вспомнил озабоченное и одновременно смущенное выражение лица, с каким Лука брал с него слово, что в случае утечки информа...
- Короче, - перебил его Кордовин, - чтоб я сдох!
Короче, так. Принято считать... ну, есть такой общеизвестный ритуал, когда с уходом верховного понтифика в лучший мир конклав кардиналов (сейчас это сто семнадцать человек) сидит, запершись в доме Святой Марфы в Ватикане, до тех пор, пока не выберет следующего Папу... (Обычай идет с тринадцатого века, когда кардиналы, понимаешь ли, полтора года не могли договориться о кандидатуре нового Папы, и потерявшие терпение римляне заперли их, пообещав не выпускать до тех пор, пока те не придут к соглашению.)
Мягко говоря, это не совсем так, и в общем, совсем не так происходит. Смена власти в такой грандиозной империи, как Ватикан, - не та вещь, которую можно разрешить в запертой комнате. И задолго до кончины ныне здравствующего Папы Римского, принимая во внимание тот факт, что все мы бренны на этой земле, Ватикан разрабатывает сценарии последующих после его смерти событий... А поскольку здоровье нынешнего понтифика, Иоанна Павла Второго, давно уже внушает серьезные опасения, его преемник, само собой, практически назначен. Во всяком случае, ни у кого нет сомнений, что пресловутый белый дым, по которому мир узнает, что выбор сделан, на сей раз повалит из трубы над Сикстинской капеллой буквально минут через двадцать.
- Как ты думаешь, с чего бы нашему сегодняшнему хозяйственнику заседать во Дворце инквизиции? - понизив голос, спросил Лука. И сам же ответил: - С того, что в главных инквизиторах сейчас - кардинал Йозеф Ратцингер. И случись то, чего ждут со дня на день, голову даю на отсечение, что новым Папой станет именно он.
- И что же? - с недоумением спросил Кордовин, которому никак не удавалось ухватить связь между этими политическими раскладами, интересными разве что прессе и истеблишменту, и картиной, найденной им в Толедо. - Не понимаю, какое все это имеет отношение...
- А такое, - просто сказал Лука, забрасывая в рот оставшееся на тарелке колечко лука, - что своим небесным покровителем кардинал Ратцингер считает святого Бенедикта.
Снаружи к стеклянной стене ресторана подкатил мотоцикл. С него спрыгнула девушка, сняла шлем с длинных кудрявых волос - волосы твои, как стадо овец на горах, мимолетно отразившись в боковом зеркальце своего мустанга античным лицом, изгвазданным пирсингом. Кордовин отвел от нее глаза.
- Ах, вот оно что... - Вдруг накатила на него невыносимая скука... - Зачем ты отдал его – туда? - вдруг спросил он себя. Ему там совсем не место. Что тебя толкало, черт возьми, к чему было так торопиться?
- А теперь вообрази, - услышал он голос Луки, - как новоиспеченному Папе будет приятно лицезреть в своем рабочем кабинете или в своих покоях святого Бенедикта работы великого Эль Греко.
И как впоследствии, подумал Кордовин, Папа благосклонно отметит тех, кто удачно подсуетился со святым покровителем, в том числе, и нашего Луку Анццани (Бассо - тот мелкая сошка, о нем вряд ли кто вспомнит, как не вспомнили о нем в инциденте с закрытой комнатой), - нашего Луку, что так вовремя притащил "Святого Бенедикта" в зубах к ногам кардинала.
Упомянутые книги
