Если человека, никогда не бывавшего в Австралии, спросить, что он о ней знает, услышишь в ответ о великолепных пляжах с лучшим в мире серфингом, о пустыне, аборигенах, каторжниках и поселенцах, о мишках коалах и кенгуру. Местные жители, гордые своей истинной или вновь обретенной родиной, могут поправить, что коала — никакой не медведь, перечислить еще десяток эндемических животных и растений, рассказать об аборигенском «времени сновидений» и истории заселения Австралии белыми людьми, о сегодняшней многонациональной и многокультурной Австралии. Если смотреть из раздираемой гражданскими войнами Африки или подходящих к опасной черте экономического кризиса США и Европы, Австралия выглядит безмятежной, невозмутимой и благополучной. Внутри континента не велись войны — ни со сторонними захватчиками, ни внутренние, гражданские. Австралийские научные открытия полезны, но не потрясают человечество, художественные течения интересны, но не более того. Если Австралия и интригует, то географией и биологией и, возможно, локальной историей.

Крупных городов немного, при этом они совершенно современные — небоскребы, офисы, улицы, заполненные машинами, в основном японскими. Только жара за пределами кондиционируемого пространства может напомнить, на каком континенте находишься, — если есть желание об этом вспоминать в суете будней. Да звезды другие, но звезды в крупном городе едва заметны.

Желание выбраться из мегаполиса заставило меня сесть за руль и проехать из Канберры в Сидней не прямой дорогой по скоростному шоссе за три часа, а забрав километров пятьсот на запад, по «самой плоской равнине южного полушария», а потом на север и восток, через Голубые горы. В результате я наткнулась на место, где была написана одна из самых странных страниц в истории Австралии, если не мировой истории ХХ века.

На первый взгляд, ничего примечательного — поле у железнодорожной станции города Хей ничем не отличается от других полей на сотни километров вокруг. Если стоять к нему лицом, за спиной будут заброшенные железнодорожные пути с двумя товарными вагонами, застывшими у сонной платформы. На деревянном настиле лежит собака. Она бьет хвостом по полу, когда я прохожу мимо, но не поднимается, потому что разомлела от жары. Я с трудом открываю железную дверь вагона, с внутренней стороны висит почтовый ящик с надписью: «Для пожертвований на музей». Внутреннее пространство встречает меня прохладой кондиционера, восхитительного после изнуряющего солнца снаружи, но скоро, пока я рассматриваю экспонаты по стенам, фотографирую и запоминаю, меня начинает бить дрожь. Такое состояние — не лучшее для объективного рассказа, и позже, уже в Сиднее, я возвращаюсь к увиденному и собираю по Интернету еще немного сведений в добавление к тем, которые узнала в скромном вагоне у заброшенной станции городка Хей в австралийской глубинке. Вырисовывается такая картина.

В 1940 году, когда в Европе шла война, далекая от непосредственных боевых действий Австралия активно сочувствовала британцам. Добровольцы записывались в летчики и тренировались на небольших самолетах перед отправкой в Европу. Велась пропаганда дисциплины и бдительности. Власти опасались, что тысячи иностранцев, проживающих на континенте, окажутся немецкими шпионами или саботажниками, и приняли закон о чужестранцах: National Security (Aliens Control). «Чужих» обязали регистрироваться в полиции по месту жительства и запретили им свободно перемещаться. Вскоре этого показалось мало, историческая необходимость взывала к более жестким мерам, и началось строительство лагерей. При выборе места для лагеря следовало соблюдать детальную инструкцию с множеством правил: как можно более плоская местность, локальный источник воды и отсутствие таковых вокруг, редкость населенных пунктов и определенное количество жителей в городе, который находится поблизости, наличие и ограниченность транспорта, связь... Хей, расположенный посреди «самой плоской равнины южного полушария», оказался идеальным местом.

7 сентября 1940 года в город Хей прибыло четыре поезда. В сорока восьми вагонах под вооруженным конвоем в только что построенные лагеря доставили заключенных: 1984 мужчины от 16 до 70 лет. Для большинства из них это стало совершенной неожиданностью — хотя чему можно удивляться на войне! Прямиком из Англии в Хей привезли немецких и австрийских евреев, только что сбежавших из нацистской Германии. С оккупацией Франции и началом бомбардировок английских городов все они оказались для Англии «враждебными иностранцами», были арестованы и через пару месяцев отправлены проверенным британским маршрутом — в Австралию.

Транспортный корабль «Данира» 10 июля 1940 года покинул Ливерпуль и 6 сентября доставил пленников на континент. С этого дня они вошли в историю как «данировские парни» (Dunera boys). Путешествие было «слишком ужасным, чтобы о нем говорить». Личные вещи у них отобрали, включая документы и вставные зубы (последние просто выбросили в море). Корабль был перегружен почти вдвое, людей держали на общей палубе, жестко ограничивали в еде и пользовании туалетом — за попытку пройти в туалет ночью человек получил прикладом в живот. По кораблю расходилась дизентерия. Двое умерли по дороге.

Заключенные представления не имели, куда и зачем их везут. Разве что догадывались, что в Австралию. Те из них, кто сбежал из Германии, могли только в кошмарах предвидеть события, которые будут там твориться, — в воплотившихся кошмарах их настоящего, в стране, где они мечтали получить убежище.

Среди них были и подростки, только что прибывшие в Англию по программе «Убежище детям» (Kindertransport — программа помощи детям-сиротам, детям из бедных семей, детям, арестованным немцами). Причем за их прибытие и проживание заплатило еврейское сообщество: частью — барон Ротшильд, частью — обычные люди.

Александру Гордону (Абраше Горбульскому) на начало войны было шестнадцать. Он родился в городке Бергедорф около Гамбурга. Его отец умер, когда ему было три года, мать бедствовала и отдала их с братом в еврейский приют. Выросший брат уже уехал в Палестину, а он только готовился к отъезду, когда произошла Хрустальная ночь. Уходя от облавы в Гамбурге, он добрался до приюта, затем был включен в программу «Убежище детям» и только прибыл в Англию, как в июне 1940-го его арестовали и через две недели отправили на «Данире» в Австралию.

Среди заключенных «Даниры» были университетские ученые, архитекторы, врачи и юристы, музыканты, художники, писатели, религиозные деятели. Теперь этот корабль называют — те, кто наслышан об этой истории, — самым значительным единовременным культурным вливанием в интеллектуальную Австралию.

А в 1940 году пленников в порту встречала толпа. Нечастые на континенте иностранцы воспринимались как «чужаки», а во время войны были и вовсе объявлены «врагами из-за моря». Что они могли ожидать, кроме оскорблений «черномордые» и летящих в них камней и бутылок?

Путь из Сиднея в Хей занял девятнадцать часов в товарных вагонах по австралийскому весеннему солнцу. Солдаты 16-го австралийского гарнизона — некоторые служили еще в Первую мировую, другие едва взяли в руки оружие — конвоировали заключенных в лагерь. В сравнении с британцами с «Даниры» австралийские солдаты были если не дружелюбнее, то беспечнее: остался в анналах случай, когда солдат, сворачивая цигарку, попросил заключенного подержать его винтовку. Позже, когда в лагере в Хее стали держать итальянцев, один из конвоиров, отведя пленных на работы, отправлялся в городской кабак и надирался там так, что после смены заключенные должны были заходить за ним и сами транспортировать его в лагерь.

А пока почти две тысячи пленных ступают на раскаленную землю, озираясь по сторонам, — вышки, заграждения, три ряда колючей проволоки, вооруженные охранники. Каким будет их завтра? Будет оно лучше или хуже того, что уготовано их родственникам, не сумевшим или не захотевшим выскочить из фашистской Германии, — это никому не известно.
К их прибытию 7-й и 8-й лагеря уже были построены — вышки, бараки, — а 6-й представлял собой голую степь за километр от станции. Согласно общемировой практике заключенные начали с того, что стали сами строить для себя лагерь, ночуя в выжженной красной степи.

В городе Хее в то время жило около двух тысяч человек. Прибытие заключенных удвоило население, но между двумя группами было три ряда колючей проволоки. Для тех, кто был внутри, они означали лагерь, для тех, кто снаружи, — линию фронта, защитное ограждение от чужого мира, внезапно оказавшегося у самого их дома. Контактов между двумя мирами практически не было — первое время, когда заключенных вели на работы через город, он словно вымирал, так что они гадали, обитаем ли он вообще. Затем дети, любопытные, как всегда и везде, стали бегать к лагерю, смотреть на пленников — как на зверей в клетках зоопарка (по воспоминаниям девочки, жившей в Хее).

Над чем трудились заключенные, история скрывает — упоминается разве что копание траншей за лагерем для ирригации окрестных ферм. Администрация поощряла спорт и другие увлечения в свободное от работы время. Правила были жесткими, но не жестокими. Правоверным евреям удалось даже организовать в лагере кошерное питание. Заключенные обустраивали жизнь, разводили сады в степи, выпускали газету, организовывали театральные постановки и концерты. Они рисовали, выпиливали перочинными ножиками, изготавливали сувениры — от корабликов в бутылке до символических ковчегов.

Пленники даже выпускали собственные деньги, пока правительство не спохватилось и не запретило произвол. Банкноты нарисовал заключенный Джордж А. Телчер. По периметру он свил колючую проволоку в надпись «We are here because we are here because we are here» («Мы тут, потому что мы тут, потому что мы тут»). Это были слова местного гимна, взятые из солдатской песни времен Первой мировой, — гимна абсурду и безысходности. Сегодня лагерная валюта — нумизматический раритет.

В мае 1941 года пребывание немецких евреев в Хее подошло к концу — некоторых освободили, других перевели в лагерь Татура в штате Виктория, а в Хее стали держать итальянских военнопленных, к которым вскоре присоединились японские. Только в 1943–1944 годах «данировских парней» переквалифицировали из «вражеских иностранцев» в «дружественных» (friendly aliens) и предоставили им возможность выбора: остаться свободно жить в Австралии или вступить в английскую армию и вернуться в Европу воевать с фашистами. Большинство (около 1200 из 2000) вернулись, около 800 остались развивать экономику и культуру Австралии. Среди них был физик Ганс Бухдаль (Hans Buchdahl), певец Эрих Лиффманн (Erich Liffmann), музыкант-экспериментатор Людвиг Хиршфельд Мак (Ludwig Hirschfeld Mack), фотограф Генри Тальбот (Henry Talbot)...

Александр Гордон стал одним из тех, кто выбрал службу в армии и возвращение в Европу. Он служил в Англии, Франции, Бельгии и Германии до конца 1947 года, после чего эмигрировал в Соединенные Штаты. Брата он увидел в Израиле уже после войны.

Лагерь в Хее просуществовал до 1947 года.
В 1970-х годах правительство Австралии извинилось перед бывшими пленными.
В городке в двух вагонах у станции сделали музей.

Я вышла наружу, в раскаленную печь над «самой плоской равниной южного континента». Никого по-прежнему не было ни на платформе, ни на широкой улице, ведущей к центру города. Даже собака ушла, спрятавшись где-то в тени. Только мозаика, похожая на цветок, — с разноцветными лепестками, символизирующими людей разных национальностей и судеб, — смотрит в небо. Лепестки истории ХХ века, занесенные из Европы в глубь австралийского континента и оставшиеся на этой земле навсегда.


Австралия сегодня