В советский период, когда люди были лишены возможности открыто выражать свое мнение, одним из каналов неформальной коммуникации на политические темы стал анекдот, превратившийся на долгие годы едва ли не в самый востребованный в СССР фольклорный жанр. Значимость этого явления сложно оспаривать — советский политический анекдот представляет собой огромный массив информации, относящейся к фактически не контролируемой государством сфере межличностного общения, и, в силу своей фольклорной природы, представляет собой энциклопедию политических стереотипов мышления, присущих рядовому советскому человеку. Практически любое имевшее резонанс событие становилось поводом для возникновения нового анекдотического сюжета, в считаные дни облетавшего страну. Текст имеет шанс попасть в фольклор и начать существовать, передаваясь из уст в уста, только если он отсылает к одинаково знакомым и рассказчику, и слушателю фактам, и не удивительно, что экономическая политика власти, оказывающая влияние на жизнь всех жителей страны, с первых лет существования советского строя давала темы для многочисленных анекдотов.
Большевики и чужие деньги
Первые сюжеты о советских деньгах были зафиксированы в дневниках Николая Михайловича Мендельсона (1872–1934) — историка литературы, московского преподавателя, музейного и библиотечного работника, — в дневниковой статье от 8 июля 1920 года мы видим такой текст:
Анекдот армянский: «Карапет, какие деньги у вас в Армении ходят?» — «С мордами ходят, с птицей ходят (царские), с баней ходят (с изображением государственной думы), с крючками и отмычкой (советские, с серпом и молотком) не ходят.
Довольно важно, что серп и молот в данном сюжете трактуются как «крючок и отмычка» — атрибуты вора, то есть перед нами один из первых анекдотических текстов, построенных на стереотипном восприятии новой власти как власти воровской. На формирование данного стереотипа оказала влияние дореволюционная репутация большевиков, известных сомнительностью своих способов добычи денег на революционную борьбу — экспроприациями, использовавшимися, впрочем, многими революционными партиями, и вымогательством. К укреплению подобного образа приложила руку и дореволюционная печать. Сатирические журналы, ставшие в период между двумя революциями площадкой для политических баталий, во множестве порождали антибольшевистские фельетоны подобной тематики: «Я большевик, и ничто уголовное мне не чуждо», — такую характеристику давал «Новый Сатирикон» членам партии эсдеков. Ему вторил и «Пугач», за три месяца до Октябрьской революции опубликовавший полный список большевистского кабинета «с председателем совета министров и министром чужой собственности Лениным» во главе.
Экономическая политика советской власти не только не способствовала улучшению образа большевиков, но напротив — только укрепила его. Проведение экспроприаций, конфискаций, реквизиций с первых лет советской власти, система продразверстки, налогообложение частников в годы НЭПа и т. д. — все это воспринималось значительной частью населения как грабеж. При этом необходимо понимать, что «вор» для фольклора двадцатых годов понятие все еще не только видовое, обозначающее один из способов присвоения чужого имущества, но — может быть, даже и в большей мере — родовое, служащее для обозначения преступного действия как такового. Таким образом этот и многие другие сюжеты начала двадцатых годов сюжеты содержат в себе легко различимый намек на нелегитимность правления большевиков и противозаконность получения ими власти.
Ленинки и лимончики
В 1919 году Народный комиссариат финансов РСФСР выпустил первые советские деньги — так называемые «совзнаки». Официально деньгами они не назывались, потому как люди, пришедшие к власти, стремились к построению коммунистического общества, в котором деньги будут отсутствовать, — «денежными знаками» они были названы только после 1922 года. За пять лет своего существования, в результате ускоренной эмиссии, «совзнаки» настолько обесценились, что Наркомфин два раза проводил их деноминацию: в 1922 году 1 рубль новых денежных знаков приравнивался к 10 000 старых, в 1923-м — 1 рубль новых денежных знаков приравнивался к 100 рублям образца 1922 года или 1 000 000 старых совзнаков. Введение новых денег и сатирическое сравнение их со старыми деньгами немедленно отразилось в анекдотах. В своем дневнике Николай Михайлович Мендельсон 24 января 1921 года записал такой анекдот:
Еврей сидит на лекции Рюрика Ивнева «Петр I и Ленин»; обращается к соседу и говорит: «Слушай, Абрам! Я ничего не понимаю, объясни!» — «Дурак, что тут понимать: он сравнивает Петра с Лениным». — «И чего тут сравнивать: за одного Петра (500-рублевый билет) дают 50 ленинок!»
Годы революции и гражданской войны были отмечены расстройством системы денежного обращения — нестабильность экономической ситуации и стремительные темпы инфляции заставили многих вернуться к натуральному обмену. Даже деноминация 1922 года, упорядочившая денежную систему, не смогла остановить рост цен на товары и услуги. Деньги стремительно обесценивались, в определенный момент даже при совершении повседневных трат счет пошел на миллионы рублей — что нашло свое отражение в таких шутках:
«Почем масло?» — «Миллион». — «С миллиарда сдача есть?»
«Ужасно, в России может быть к осени вымрет несколько миллионов». — «Ну, что такое советский миллион!» (Шкловский 1922: 63)
Довольно часто в записях анекдотов начинает встречаться слово «лимон», именно в период инфляции получившее широкое распространение для обозначения миллиона рублей:
В обществе ходит такая шарада: 1 000 000 СРФСР; разгадка ее: миллион — лимон, как принято называть; СРФСР — ад, все вместе — лимонад (Орешников 2011: 327).
В августе 1922 года записан еще один анекдот на эту тему, построенный на игре слов, где название тропической болезни бéри-бéри, вызванная недостатком витамина В1 в организме человека, пересекается с намеком на взятку — «берú» (повелительное наклонение от глагола «брать»):
В Москве распространена болезнь бери-бери, лечат ее большими дозами лимона.
Развернутая система жаргонных обозначений денег в социолектах приводит к тому, что в определенных социальных группах устойчивые жаргонные обозначения или даже спонтанные обозначения начинают выступать как эвфемизмы, своего рода «тайный язык»:
В другом советском анекдоте два спекулянта, из-за боязни Чека, уславливаются на будущее время по телефону называть миллионы не лимонами, а лошадьми. «Нужны два миллиона, — говори — пришлите две лошади». Вечером происходит разговор: «Пришлите мне пожалуйста три лошади». — «У меня нет ни одной лошади». — «Но я не могу жить без лошадей». — «Хорошо, я пришлю вам полторы лошади» (Шкловский 1922: 62).
Самая веселая валюта
К концу двадцатых — середине трицатых годов относятся несколько сюжетов, посвященных соотношению советского рубля и иностранных валют:
Обрушение советского рубля вызвало появление следующей шутки. Официальный курс обмена валюты, согласно советскому стабилизационному декрету, составлял 1,94 рубля за доллар, однако в реальности трудно было обеспечить цену меньшую, чем 5–7 рублей за доллар. В результате это привело к широкой спекуляции с валютой, в которой принимали участие и многие коммунисты.
Русские с хихиканьем говорили: «У Соединенных Штатов плохо с финансами». Когда их просили объяснить, ответом было: «Потому что американцы не могут заплатить больше двух долларов за червонец (десятирублевую купюру)» (Glassman 1930: 723).
Вопрос: «С какой валютой веселее всего путешествовать вокруг света?» Ответ: «С рублями — вам достаточно показать их, и все начинают смеяться» (Lyons 1935: 269).
В мире червонец котировался очень высоко, по поводу чего в Москве ходил анекдот: «Английский банк лопнул от смеха, узнав, что червонец дороже фунта» (Герчиков 2007: без номера страницы).
Последний сюжет появился в период мирового экономического кризиса, получившего название Великой депрессии и сопровождавшегося крахом банковской системы (1929–1939), и является последним обнаруженным нами сюжетом про советский червонец и одним из немногих примеров довоенного анекдота, несущего в себе относительно позитивный опыт, связанный с советской системой.
«Последние жертвы» населения
Политический анекдот — жанр «быстрого реагирования», тематика актуального фонда сюжетов политических анекдотов, имеющих широкое хождение в определенный момент времени, — определяется политической конъюнктурой. Первые десятилетия советской власти — время экономической нестабильности и многочисленных изменений, в том числе и в финансовой сфере. Стабилизация ситуации заметно понижает внимание традиции к темам, которые в предыдущие периоды порождали десятки анекдотических сюжетов. Так произошло и с анекдотами о деньгах — с определенного момента сюжеты подобного рода перестают фиксироваться и актуализация «денежной» темы в анекдоте происходит только в периоды серьезных изменений в финансовой сфере. Такими событиями, породившими новые анекдотические сюжеты, стали денежные реформы 1947 и 1961 годов. В обоих случаях проводилась деноминация рубля — эта общая черта реформ привела к тому, что часть сюжетов, появление которых было вызвано первой реформой, актуализовались через пятнадцать лет и получили новое рождение в контексте второй реформы. Поскольку послевоенный материал отложился большей частью в сборниках восьмидесятых-девяностых годов, важной характеристикой которых было ретроспективность собирания, в некоторых случаях сложно понять, какой из реформ был порожден сюжет.
Минимум 8 сюжетов оставила по себе «конфискационная» денежная реформа 1947 года, нацеленная на приведение в порядок послевоенного денежного обращения. По мнению министра финансов А. Г. Зверева, уменьшение денежной массы и неравномерный обмен крупных сумм в старых денежных знаках на новые должны были ударить по сделанным во время войны на спекуляциях капиталах. В постановлении Совета Министров и ЦК ВКП (б), опубликованном в центральных газетах 14 декабря 1947 года, реформа была названа «последней жертвой населения», что стало темой для отдельного сюжета:
«В театре „Советский Союз“ идет пьеса „Последняя жертва“. Автор — Сталин. Режиссер — министр финансов Зверев».
Через месяц после объявления условий реформы в дневнике Шапориной была сделана первая из известных нам фиксаций следующего сюжета:
«Скажите, почему никто не знал, в чем будет заключаться денежная реформа?» — «А очень просто: Зверев (министр финансов) запер свою жену на две недели в кладовую» (Шапорина 2011: 76).
Реформа сопровождалась паникой среди населения — люди стремились освободиться от накоплений, готовых обесцениться со дня на день, любым путем, в том числе — скупая впрок доступные в магазинах товары:
В аптеку приходит гражданин и просит пирамидону аж на тысячу рублей. Аптекарь удивляется: «Зачем вам столько?» И получает исчерпывающий ответ: «Чтобы за остальные девять голова не болела».
«Был у одного знакомого. Сидит в новом костюме в новом кресле и читает газету. Очень смешно!» — «Что же тут смешного?» — «Костюм-то водолазный, а кресло зубоврачебное».
Нижеприведенные сюжеты фиксировались только в поздних сборниках и датировались их составителями и 1947-м, и 1961 годами, из-за чего невозможно установить время их появления:
Во время проведения денежной реформы человек принес в сберкассу чемодан денег с тем, чтобы обменять их на новые. Поставил чемодан, а сам отошел, желая навести справки относительно обмена. Вернулся и видит — чемодан украли, а купюры вывалили на пол.
Две старушки. «Крушение на железной дороге. Слыхала? Погибло сто человек». — «О, господи! Это по-старому, значит, будет тысяча».
Вторая денежная реформа была проведена в начале 1961 года — по заявлению Совета Министров СССР, целью ее было «облегчение денежного обращения и придание большей полноценности деньгам». Находившиеся в обращении деньги образца 1947 года в период реформы без ограничений обменивались на вновь выпущенные банкноты и монеты по соотношению 10:1, в этой же пропорции были изменены цены всех товаров, тарифные ставки заработной платы и пр. Деноминационный характер реформы получил отражение в новых сюжетах, но стал лишь обрамлением для вопросов более общего характера:
«Можно ли прожить на 300 рублей в месяц?» — «Да, если деньги новые».
**Армянское радио. «Какие деньги лучше, старые или новые?» — «Конечно, новые. Раньше на десять рублей можно было прожить день, а теперь — два».
Армянское радио. «Что можно было купить за одну копейку до денежной реформы?» — «Ничего. Круглый нуль». — «А после реформы?» — «В десять раз больше».**
Новые купюры были значительно меньше купюр образца 1947 года, прозванных за размер «сталинскими портянками», и благодаря этому получили в народе прозвище «хрущевские фантики». Одна из купюр — легендарная «трешка», любовь к которой во многом определялась возможностью получения за нее поллитры водки, на протяжении долгого времени стоившей 2 рубля 87 копеек, — в первые месяцы после своего появления удостоилась персонального сюжета:
«Что это: маленькое, зелененькое, хрустит, а не деньги?» — «Новая трехрублевая ассигнация».
А также:
Штирлиц шел по коридору: как мы придумываем анекдоты
Купите бублики для всей республики!
