«Все вырастает с похмелья ровно настолько, насколько все казалось ничтожней обычного, когда ты был пьян»
(В. Ерофеев, «Москва - Петушки»)

Феномен мистического опьянения хорошо изучен как в еврейской культуре, так и во многих других. Что же касается мистического похмелья, то это явление изучено значительно меньше, и существующие источники касаются в основном русской культуры (см. эпиграф). Настоящий доклад посвящен обнаруженному нами мотиву мистического похмелья в еврейской средневековой литературе.

В первой известной нам макаме (плутовской новелле) на иврите, принадлежащей перу Шеломо ибн Цакбеля (Ибн Сахла), вымышленный рассказчик Ашер бен Йехуда рифмованной прозой повествует, что однажды он сидел у городских ворот в компании друзей, развлекавших друг друга рассказыванием историй. Когда очередь дошла до Ашера, он решил поделиться не очень комплиментарной для себя историей о своих похождениях в годы юности. Когда-то давно, в молодости, он на несколько месяцев ушел из дома и проводил все свое время, «прыгая по горам, и охотясь на прелестных ланей» (эвфемизм для любовных похождений). Когда одежда его совсем истрепалась и средства к существованию иссякли, он решил вернуться домой. Там его сначала не узнали, а затем встретили с радостью и устроили трехдневный пир по случаю «возвращения блудного сына». После трехдневных возлияний Ашер с друзьями отправляются на прогулку, чтобы «подышать свежим воздухом и прийти в себя». По дороге он замечает, что с галереи одного из домов за ним с интересом подглядывает девушка, тайком ему подмигивает и делает знаки рукой. Ашер, не желая привлекать внимание товарищей, делает вид, что ничего не заметил, но при первой возможности отделяется от своих спутников и возвращается к дому девушки. Его подзывает чей-то голос, и в руки ему падает яблоко, умащенное ароматическим маслом. Рассмотрев яблоко, он обнаруживает, что на нем написаны стихи. Прочитав эти стихи, Ашер настолько польщен тем, что девушка первой признается ему в любви, что самодовольно решает помучить ее: «Потомлю ее разлукой, пусть любовь ей будет мукой, оставлю ее страдать, чтобы лучше ее узнать».

Однако очень скоро выясняется, что яблоко со стихами оказалось коварной ловушкой. Он все время достает его, нюхает, читает стихи, и наконец обнаруживает у себя типичные признаки любовной одержимости – бессонницу и потерю аппетита. Не в силах выдержать своего же решения о разлуке, он несколько дней подряд приходит к дому, у которого произошла ранее сцена с яблоком, и поет жалобные песни с надеждой, что его услышат в женской половине дома. После третьей бессонной ночи и утренней серенады Ашера покидают последние силы, и он теряет сознание. В себя его приводят выбежавшие из дома женщины, которые приглашают его от лица своей госпожи зайти в дом. Ашер оказывается на женской половине дома среди множества поющих и танцующих девушек. Он пытается найти среди них свою возлюбленную, но тут появляется грозный хозяин гарема – закутанный в традиционное мужское покрывало и вооруженный до зубов беребер. Он хватает Ашера и заносит над ним свой меч. Ашер ползает на брюхе, прося о пощаде, но тут бербер откидывает платок и оказывается прекрасной девушкой. Неужели это его возлюбленная? Нет, говорит ему девушка, она лишь служанка, которую госпожа – его настоящая возлюбленная – послала, чтобы развлечь его невинным розыгрышем. И вот наконец слышится музыка, и появляется его стройная высокая возлюбленная в платке со свитой танцующих девушек. Свита удаляется, и они остаются наедине. С трудом подбирая слова, Ашер просит возлюбленную показать ему свое лицо. Девушка откидывает платок, и Ашер видит бороду и смеющееся лицо своего старого друга Одолламитянина (См. Быт. 38:1) (который и является героем-плутом этой макамы). Вся предшествующая история была тщательно подготовленным розыгрышем. В качестве «компенсации» Одолламитянин выдает за Ашера свою красавицу-дочь (которая, как мы можем предположить, играла в «спектакле» своего отца одну из ключевых женских ролей).

Обратим внимание на фрагмент, в котором упоминается похмелье друзей после трехдневного пира:

[и пировали мы три дня и три ночи], а на четвертый день мы вышли «сраженные вином» (hалумей яин), и ничего для нас как будто не существовало (hа-коль ле-негдену ке-аин). Мы гуляли вдоль тихих вод и вдыхали свежее дуновение ветра. Я любовался прекрасными ланями у ручьев и слушал воркование голубей, когда вдруг заметил «звезду», выглядывающую из окон, и подглядывающую из-за углов, подмигивающую мне и делающую знаки руками. Я при друзьях не подал виду, а прошел с ними дальше, пока мы не перешли через мост и не вышли в чистое поле. Тогда я вырвался от них, подобно оленю из руки охотника, и тотчас вернулся на то место.

Я стал ходить туда-сюда, и вот услышал я глас глаголющего: «Подойди сюда, и я поговорю с тобой, и пролью дух свой на тебя». Я подошел и встал рядом с тем местом, откуда был голос. И вот упало мне в руки яблоко, умащенное мирровым маслом, на котором с одной стороны было написано…

Состояние, описанное в макаме выражением «сраженные вином» приводит к превращению вина (яин) в Ничто (аин), центральное понятие еврейской мистики. Хорошо известно мистическое толкование вина как тайны через интерпретацию числового значения букв яин=70=сод. В нашем случае превращение яин в аин также поддается подобному толкованию. Разница между этим словами только в первой букве, причем результатом превращения становится замена буквы йуд (10) на букву алеф (1), что конечно же свидетельствует о процессе мистического восхождения по древу 10 сефирот к абсолютному единству Эйн-Соф.

יין (яин, вино) אין(аин, ничто)

י (йуд) = 10 א (алеф) = 1

Чтобы наша гипотеза о мистическом характере описанного в макаме похмелья не выглядела чистой спекуляцией, приведем известный фрагмент из книги Зохар, в котором рассказывается очень похожая история о девушке и ее возлюбленном, но уже в качестве притчи о познании тайн Торы и мистическом «браке» с ней.

Притча. Сидит в тереме затворница-люба, видом мила, станом красна, сидит, лика не кажет. И есть у нее мил-сердечный друг, сокрытый, никому не ведомый. Приходит он раз за разом к дворцовым вратам и выглядывает возлюбленную свою со всех сторон. Знает люба, что друг сердечный кружит у ворот, открывает в тереме окошко малое, кажет возлюбленному лице свое и тут же вновь скрывается из виду. Все, кому случилось быть рядом с возлюбленным в этот час, глаз не поднимали и ничего не видели. Лишь он один знает, что из любви к нему явилась на мгновение ока, дабы разбудить любовь его, и потому влечется он к ней всем нутром и всем сердцем своим.
Так и Тора открывается не иначе как мил-сердечному другу своему. Знает Тора, что мудрый сердцем денно кружит у ворот ее, раскрывается перед ним из чертогов своих, подает знак и тут же снова затворяется, скрывается из виду. Никто, кроме него, не видит ее в тот час, поскольку никому это неведомо, лишь ему одному, тому, кто влечется к ней всем нутром и всем сердцем. Потому и Тора раскрывается из любви к нему, прежде чем снова сокрыться, дабы разбудить любовь его.
Так ведет себя Тора: поначалу, когда она только начинает раскрываться перед человеком, она подает ему знак, если понял – хорошо, не понял – посылает к нему гонца и говорит: дурень. Наказывает Тора гонцу: передай этому дурню, что я желаю говорить с ним, по сказанному: "Кто глуп, обратись сюда! скудоумный...". Стоит ему прийти, как она заводит разговор из-за завесы, растолковывая некоторые вещи доходчиво, так чтобы присмотрелся он к ней мало-помалу, что есть толкованный смысл (дераш). Затем говорит из-за тонкой вуали загадками и притчами, что есть сказ (агада). И, наконец, когда совсем привыкнет говорить с ней, раскрывается лицом к лицу и заводит беседу о самых сокровенных тайнах и помыслах, что издревле скрывала в сердце своем. Тогда он становится совершенным мужем, достоверно владеющим Торой, хозяином терема, ибо все свои тайны раскрыла ему, не утаила ничего.

(Зохар, II, 99a)
Из сопоставления двух историй становится очевидным, что символический аспект макамы связан с мистическим познанием, обусловленным состоянием похмелья – «сраженный вином» (hалумей яин).

Однако можно возразить, что выражение «сраженный вином», взятое из Исаии 28:1, не обязательно означает похмелье. Есть версия, что это опьянение. Для того, чтобы уточнить значение слова «haлум» и корня heй, ламед, мем (הלם), мы обратились к постбиблейским источникам и нашли однокоренное слово в следующем источнике из Мишны (Шаббат 14:2):

אין עושין הילמי בשבת

В субботу не делают рассола (hилми)
Комментарий Раши:

הילמי - שלמוייר״א
(совр.фр. saumure, рассол)

Тем самым, можно считать окончательно доказанным, что выражение hалумей яин в нашей макаме не только в силу повествовательного контекста, но и в силу аргументов лингвистического характера, относится к состоянию похмелья, когда «выпивший вина жаждет рассола» – hалум яин.