Иерусалим - он в чём-то как Питер. Мёртвый город, город-музей. По горам раскиданы воздушные районы-сателлиты, посерёдке уходит корнями в вечность Старый город.
К нему полусовременным недоразумением прилепился городской центр - толкотня грязноватых улочек, тёмных пабов, аляповатых магазинов. Этакий предбанник музея - буфет, вынужденный терпеливо выносить суету повседневности.

Посреди этой суеты есть Самая Маленькая Площадь Иерусалима, а может, и всего мира (поди знай, что творится в каком-нибудь там Люксембурге) - площадь Михеля Ицхака Элияху Коэна. Размером она с гостиную в приличной квартире. С трёх сторон площадь огорожена стенами, с четвёртой от нее отходит малюсенькая улочка, которая сразу торопливо убегает ступеньками вверх.
Идеальное место, чтобы спрятаться, окопаться, занять оборону.

Неудивительно, что именно здесь в начале 90-х стала собираться тусовка русскоговорящих подростков-эмигрантов. Длинноволосых, увешанных феньками и значками, изрядно обалдевших от скоропостижной смены «постсоветского пространства» на «землю обетованную».

А начиналось всё так:
Как известно, в восьмидесятых годах самой большой мечтой советского подростка было оказаться "на Западе".
Там была свобода, шмотки и концерты популярных заграничных музыкантов.
С другой стороны, в восьмидесятых же разрослась и окрепла так называемая "система" - неформальное движение молодёжи, субкультура, объединявшая тех, кому с советским официозом было не по пути. Тех, кто слушал западный, а потом и русский рок. Тех, кто ездил по стране автостопом. Тут были хиппи, которые не стригли волосы и верили в свободную любовь. А также панки, которые протыкали уши булавками и не верили абсолютно ни во что. Тогда всё это ещё было настоящим подпольем - за принадлежность к «системе» можно было запросто попать в милицию и вылететь из вуза.

К началу девяностых ситуация кардинально изменилась: в советской стране вдруг стало необычайно интересно жить. Подпольные в прошлом рок-группы играли на стадионах. На рок-концертах в Питере скандировали "Рок принёс нам перестройку». Быть неформалом становилось все более модно. Короче, самое хреновое время валить за бугор. Но наши родители все видели по-другому - для них открылся долгожданный шлюз, и валить следовало неотложно.

Так и получилось, что начинающие советские тусовщики, полухиппи полупанки, фанаты Гребенщикова и Кинчева, оказались на этом самом Западе (а Израиль уже тогда был хоть и несколько более захолустным, чем сейчас, но все же "западом"). Оказались без особого желания, полные тоски по родным подворотням, дешевому портвейну и дыханию перестройки. Нет, было, конечно, очень любопытно - как же оно здесь все происходит? Еще вчера недоступные вещи вдруг оказались на расстоянии вытянутой руки. Например, я через неделю после приезда пошел и купил себе в подарок фирменную кассету группы «Полис». В совке тех времен это было фантастикой. Так что любопытно было, но никто и не думал здесь задерживаться - мы жили как на транзитной станции, готовые в любой момент отправиться в путь.

Приезжая поодиночке, юные неформалы поначалу оказывались оторванными от тела (и дела) тусовки. И сразу бросaлись искать родственные души, опознавая друг друга по фенечкам и значкам. Так я познакомился с Н.

Все новоприбывшие репатрианты первым делом отправлялись учить иврит на специальные курсы с цветочным названием "ульпан".
В нашем ульпане на пару сотен подростков «тусовщиками» оказались только мы двое. То есть, конечно, среди остальных, в основном гопников или уж совсем скучной биомассы, попадались достойные и вполне интересные персонажи, но, увы, - они "не секли фишку". Это все равно было не то. Поэтому когда я впервые заметил девушку хиппового вида, до локтей украшенную феньками, моё сердце сразу застучало как двойная бочка. Она явно своя! Я день-другой посмущался, но наконец не выдержал и подошел:

Я: Привет! Классные феньки!
Н.: (свысока, с некоторым пренебрежением) Ну спасибо, если не шутишь...
Я: (стараясь не заробеть) Так ты тусовочная?
Она: Ну типа того..
Я: (о главном, с замиранием сердца) а БГ любишь?!?!?....

Диалога я, на самом деле, не помню - скорей всего он был гораздо смешнее. Но зато спустя неделю одинаково длинноволосые юноша и девушка уже шли по узким улицам центрального Иерусалима в поисках укромного местечка. Они чувствовали себя как в сказке - где-то на грани влюбленности и большого приключения. Шершавые стены домов, облицованные белым иерусалимским камнем, смотрели на подростков с усмешкой - они-то знали, что этим детям нужно. Мостовые, недаром сделанные из того же камня, тоже сразу всё поняли и, немного попетляв, привели длинноволосых к маленькой секретной площади, с трёх сторон огороженной стеной. Вдоль стены тянулась каменная скамья. Идеальное место чтобы раскрыть душу, поведать о сокровенном. Юноша расстегнул футляр, достал привезённую из Питера двенадцатиструнную гитару и наконец исполнил девушке свои песни, так похожие на песни Гребенщикова. А потом и песни самого БГ. И Цоя. И Майка... Oна слушала, закрыв глаза. A юноша был благодарен ей и судьбе за то, что его истинная жизнь наконец-то продолжается.

У Н. были какие-то друзья, и еще с кем-то я познакомился на улице. Новые репатрианты тогда, в 90-91 годах, приезжали почти каждый день. Среди них, естественно, попадались и неформалы. Так что мало-помалу тусовка росла. Каждый новый человек принимался с распростёртыми объятиями. Интересно было ещё и потому, что нарождавшаяся иерусалимская группировка была как бы уменьшенной моделью большой всесоюзной «системы». Люди приезжали со всех концов распадающейся империи. Харьковчане братались с питерцами, псковитянки с магнитогорцами. Истории о чужих тусовках было слушать не менее увлекательно, чем рассказывать о своих.

Эмигрант - аутсайдер по определению. Но неформалы чувствовали себя не просто эмигрантами - они были субкультурой в русской субкультуре Израиля. И тут им, пожалуй, было даже легче, чем остальным - у них как у настоящих подпольщиков была своя секретная жизнь. Они не просто бухали и трахались - они делали это под "Пинк Флойд" и блюзы Майка Науменко. Это, во-первых, незабываемо окрашивало переживания, а во- вторых, давало ощущение принадлежности к всемирной ТУСОВКЕ. В противовес постыдному русско-израильскому гетто. А быть русским в Израиле тогда было стыдновато. Подросткам в эмиграции вообще непросто - детскую гибкость они уже утеряли, а взрослую уверенность в собственных силах ещё не обрели. Вот тут субкультура - незаменимый источник для поддержания самооценки. Вместо того, чтоб стараться соответствовать враждебному окружению, ты выбираешь другой стандарт. А альтернатива - она и в Африке альтернатива.

Ну а если ты - тусовщик, то надо где-то тусоваться. Так что, как у любой нормальной тусовки, в центре Иерусалима у неформалов образовалось несколько мест сбора. Сюда по вечерам, натерпевшись тягот абсорбции, шли в поисках друзей и собутыльников-сокосячников.
Одной из этих стратегических точек стало именно место нашего с Н. первого музыкального свидания. Как вы, несомненно, уже догадались, это была та самая "площадь Когана" (переименованная так на русский манер), с которой начался этот рассказ. Приехав в центр города, тусовщик первым делом шёл сюда. Здесь можно было попеть под гитару, скинуться с кем-нибудь на пару бутылок водки "Казачок" (за изображение синих бородачей на этикетке она получила ласковое прозвище "водка Синие Мужики"), а то и на полпальца гашиша. Изредка проходящие мимо коренные жители и туристы с недоумением и некоторым испугом поглядывали на странных нетрезвых подростков. Подростки то сидели вдоль стеночки, то валялись на земле, то бегали друг за другом с громкими воплями. Прохожих они толком не замечали - жили в своём Иерусалиме, в своей реальности, пока толком не пересекаясь с израильской.

Другим местом сбора был "Идиотник". Вернее, официально он назывался "Центр Культуры Выходцев Из Бывшего СССР" или что-то в этом роде. Чтобы понять, за что он получил своё нелестное прозвище, надо вернуться к уже упомянутой стыдности русского происхождения. Для того, кто в те годы не был эмигрантом, это может быть не очевидно, но русские на фоне коренных израильтян выглядели, прямо скажем, неприглядно. Они были плохо (по-совковому) одеты, в подавляющей массе толком не говорили по-английски, смотрели исподлобья и все время жаловались. На то, что их былые заслуги не оценены по достоинству. Кандидат наук с метлой в руке стал символом русской иммиграции той эпохи. Ни на что лучшее большинство этих кандидатов не годилось. Русские подростки (те, которые не неформалы, то есть, получается, формалы) были ненамного лучше. Они, правда, не жаловались, а в основном просто материли тупых "изеров" (так на сленге назывались коренные израильтяне). И периодически ходили драться с ними стенка на стенку.
Понятно, что неформалам всё это претило. Бывших совков, особенно взрослых, они считали идиотами, а центр культуры, соответственно, стал "идиотником".
А так - это был небольшой, вполне уютный клуб с концертным залом и кафе-столовой. Здесь было относительно цивильно. Сюда приходили, когда денег было несколько больше, чем на бутылку "Синих Мужиков". Здесь же мы совершали первые попытки публичного исполнения блюзов.

"Каких блюзов?" - спросит читатель. И верно - я ещё мало сказал о музыке! А музыка была чуть ли не основой всего. Ведь альтернативное пламя в своих душах тусовщики поддерживали, если не считать гашиша и алкоголя, главным образом слушанием и распеванием подпольных гимнов. То есть - песен русских рок-групп, а впоследствии - и собственных им подражаний. Ведь им так хотелось, чтобы все было по-настоящему. А сильное хотение безрезультатным не остаётся - постепенно подростковые посиделки с гитарами вылились в свой Иерусалимский Русский Рок-Клуб. Так же как поначалу игрушечная иерусалимская ячейка разрослась и влилась в большую всеизраильскую тусовку - с поездками автостопом, вписками в других городах, рок-фестивалями, на которые съезжались со всей страны. Со своей мифологией, своими поэтами и прозаиками, фотографами и живописцами, сумасшедшими и самоубийцами. Нет, это не было явлением глобального масштаба - вы, скорее всего, читаете об этом впервые. Как это часто бывает с эмигрантской культурой, происходящее было странно и зачастую нелепо - представьте себе группу юных панков, орущих песню Егора Летова "Всё идёт по плану", но не в переходе под Невским проспектом, а где-нибудь у стен иерусалимского Старого города. И это было, потому что не могло не быть - подростки отстаивали своё "мы", постепенно и неизбежно становясь новыми израильтянами. Оттусовав своё, длинноволосые юноши стали папами, девушки - мамами. Их дети теперь говорят на иврите лучше, чем по-русски. Всё как и положено - хиппи превратились в яппи, панки в буржуа. Из Иерусалима многие переехали в центр страны, поближе к Тель-Авиву - там больше работы, да и жизнь поинтенсивней.

Я тоже нечасто бываю в Иерусалиме. И даже когда бываю, все никак не соберусь навестить площадь Когана. Но и сейчас, закрывая глаза, я все ещё вижу её такой, какой она была 15 лет назад. И опять вспоминаю, как здесь впервые в Израиле пел свои песни девчонке родственной души. Как, вернувшись в Израиль из путешествий, до беспамятства напился и убегал от наползающих на меня стен. Как, исследуя уголки своего сознания, мы с другом восторженно наблюдали здесь органические трансформации иерусалимского камня. Как озлобленными волчатами мы дрались с религиозными евреями за наше право курить в пост Судного дня. Как целовались, носили друг друга на руках, ели купленные на последние шекели фалафели, курили, пили, снова целовались, разговаривали ни о чём, как фотографировались на фоне закопчённых случайным пожаром стен. Эта крохотная площадь была нашим штабом. Здесь мы - новые подростки в старой стране - прятались, с удивлением, недоверием и жадностью изучая окружающий нас полный мистики город-негород, который понять невозможно. Можно только дать ему проникнуть в тебя и после этого всю жизнь нести его с собой. Как эту маленькую площадь, огороженную стенами с трёх сторон.


Фотографии с площади Коэна Алексея Шулепова (примерно 1992 год)

Еще на тему:
Русская субкультура в Израиле и ее будущее
О двойной идентичности
Как убедиться, что Вы - русский
Ханох Левин. Умереть на Святой земле