Первый раз я перехватила "Хазарский словарь" на почитать у питерского приятеля. И, разумеется, возжелала такую книгу себе. Это был год 96-й, в Москве про Павича никто толком не слышал, и проще всего было заказать его в Питере.
Туда как раз поехала моя знакомая, и мне дали телефон в Питере, по которому ей можно было дозвониться (разумеется, ни разу не мобильный). Звоню вечером – чтоб застать, говорю: "Позовите, пожалуйста, Лену из Москвы". Долгая пауза, наконец эта Лена прибегает вся в мыле и как только слышит мой голос, выдыхает: "Слава богу, я думала, что-то с моими домашними случилось". Оказывается, она остановилась в какой-то общаге, единственный телефон был у коменданта, и ее разыскивали по двум этажам.
Этот поздний звонок, видимо, внушил девушке Лене, что покупка "Хазарского словаря" для меня – дело важное. Потом через пару дней, помню, она звонила и жаловалась, что в центровых питерских магазинах в отделах словарей все продавцы хором утверждают, что хазарского у них отродясь не было, а я извинялась и говорила, что это роман так называется. В итоге малознакомая, но ответственная Лена мне все-таки привезла из Питера вожделенный покетбук, за что ей огромное спасибо.
Не знаю, про Павича эта история или про девяностые.
Анна Диордиева
Как и многие в середине-конце девяностых, я очень радовалась «Хазарскому словарю». У меня была мужская версия. Смутно помнится, что в русских книжных Израиля этих «Cловарей» было немного, и женскую версию я не нашла.
Когда знакомый сказал мне, что у него, наоборот, есть женская версия, а мужской нет, я очень обрадовалась. Знакомый был мальчик интеллектуальный и творческий. Он немедленно предложил мне «устроить перформанс». (В Иерусалиме тогда было модно говорить «перформанс», мне каждый раз становилось немного неловко.)
В общем, мы сделали ровно то, что предлагается, – встретились в университетском кафе на горе Скопус и сверили версии. Я была разочарована. Разница - в одном пассаже, и я не понимала, почему столько шума вокруг конкретно этого места. И потом, никакого чуда не случилось. Соловьи не запели, розы не расцвели, мы со знакомым мальчиком как друг друга романтически не интересовали, так и продолжали не интересовать. И никого другого мы в этом кафе заинтересовать тоже не могли. Это же университет: все сидят с книгами и конспектами. Вот если бы мы принесли, например, черепаху — тогда другое дело.
Павич был ни в чем не виноват, но с того случая он у меня прочно ассоциировался с обманутыми надеждами. Ведь то, как он писал, заставило меня на некоторое время поверить в магию текста вне текста. Не так, как мы все где-то верим, а буквально. Что, конечно же, было ошибкой. По крайней мере, в отношении книг Павича. После «Хазарского словаря» я читала «Пейзаж, нарисованный чаем» и «Внутреннюю сторону ветра», с нарастающей грустью понимая, что чуда по-прежнему не происходит. Стиль был хорош, но быстро приелся. А в остальном...
Я перестала читать Павича. Просто руки не доходили. И потом, было столько ещё, например, не прочитанного модернизма, Павич мог и подождать.
А на самом деле поиск книги, после которой можно сказать: "В тот день мы больше не читали", - это как поиск Святого Грааля. В смысле, искать нужно внутри. А не надеяться на чудеса извне. И уж тем более - не употреблять по этому поводу слово "перформанс".
Теперь можно и вернуться, и перечитать, и почитать ещё. Как раз зима наступает. Павич, мне кажется, — это такое чтение для дождливой погоды, для чая-кофе-печенья-пончиков и воображаемого камина. Тогда он будет читаться как сказка, а не как обманная рекламная кампания иной реальности, куда простым смертным хода нет.
А время было хорошее, чего там. :)
Дина Альперович
Отчетливо помню ощущения от первого чтения Павича: вот, ухватил человек суть приемов Маркеса, да и привил их в своей Восточной Европе. Но при этом: и хорошо, потому что пусть Маркеса будет больше, пусть даже и в России кто-нибудь что-нибудь такое напишет. И про то, как частные козы с блядскими глазами суккубок доятся разноцветным (совершенно необязательно черным - по Павичу) молоком в зависимости от настроения и ассоциаций, и о людях с... ну вот, например, с маленькими ушами вместо ногтей на пальцах ног - и они ходят в Зал Чайковского и там незаметно разуваются, чтобы интенсивнее радоваться музыке.
И это все будет не плагиатом, а постмодернистскими аллюзиями: потому что, повторюсь, пусть Маркеса и Павича будет много: не прохановские же сущности умножать.
Николай Борисович
«Хазарский словарь». Словосочетание в первый раз произнесли при мне два ученых каббалиста и один профессор, специализирующийся на изучении хазарского племени.
Я, как всегда, пропустила все мимо ушей и скептически отнеслась к их предложению прочитать книгу Павича.
Купила себе уже сама, через два года после того разговора - обе версии сразу. И очень хорошо помню дрожь в руках, которую трудно было унять, и детективный сюжет, склеивающийся со всей моей тогдашней жизнью. Ощущение было не на интеллектуальном уровне - "вот, прочла книжку", а такое, будто открылось окно и я снова начала чувствовать. Так было после "Ста лет одиночества", а в третий раз - когда я за полдня прочитала второй том "Словаря русского мата" Плуцера.
Я купила еще две книги Павича, и они стоят на полках флаконами живительной воды. Для случая.
М. Бен-Сандер
"Каждая душа забирает тот кусок времени, который ей больше всего подходит, если при дележке успеет до него дотянуться...". Это из "Варшавского угла". Просто открыла книжку и выписала то, что больше всего понравилось. "Хазарский словарь" читала в одном варианте, не помню точно в каком, в электронной версии. Для меня "Хазарский словарь" - символ инвариантности интерпретаций жизни. Звучит заумно, но ощущение вполне себе экзистенциальное. Слишком важные для нас события часто воспринимаются нами в контексте вчитываемых в них интерпретаций (типа Таргум), а если их заметили другие, то их интерпретации будут инакими (опять заумь, но просто по-русски не получается) относительно моих. Причем сумма данных интерпретаций и вычленение из них чего-то общего не дает единую для всех правду, а только очередной субъективный взгляд. И из множества правд я выбираю свою.
Юлия Матушанская
В 2000 году Павич был книгой на Йом-Кипур - "Пейзаж, нарисованный чаем". Ничего не помню, кроме того, что про Афон и что понравилось значительно больше, чем наспех пролистанный и всеми расхваленный "Хазарский словарь". Спи спокойно, славянский Эко.
Наталия Беленькая
Мне подарили "Хазарский словарь" на день рождения, по-видимому, в 1997 году. Он тогда еще даже не был модным. Это было первое ("киевское") издание, с необычным рисунком на обложке. Искал этот рисунок сейчас в Интернете, не нашел, зато огорчился, увидев, с какими обложками его издают теперь. Тогда Интернета (в нынешнем смысле) не было: слова "женская версия" обращали на себя внимание, но неоткуда было узнать, есть ли мужская, и, если да, то насколько сильно они различаются (в эпилоге романа я это как-то проглядел).
Я купил несколько экземпляров: кому-то дарил, кому-то давал почитать. Потом найти "Хазарский словарь" в "киевском" издании стало труднее. Один экземпляр у меня остался, а предпоследний я отдал малознакомой девушке, которую встретил в автобусе. Автобус был из Тель-Авива в Хайфу; девушка сделала мне необычный комплимент: сказала, что у неё такое чувство, будто она разговаривает с Льюисом Кэрроллом, и от радости я выдал ей отобранный у кого-то другого "Хазарский словарь". С тех пор я её не видел - можно считать, что я подарил ей "Хазарский словарь" за Льюиса Кэрролла.
Потом Павича стали издавать много - бывало, заходишь в книжный магазин, а продавщица делает большие глаза и говорит: "У нас новый Павич". Что-то меня коробило в этой формулировке (не только относительно Павича). Кажется, вторая его книга, которую издали по-русски, была "Пейзаж, нарисованный чаем" (если эту книгу переводили на белорусский, то она должна называться "Краявiд, намаляваны гарбатай"). Потом появились "Внутренняя сторона ветра" и "Последняя любовь в Константинополе". В воздухе был слышен восторг: "После книги-словаря Павич написал книгу-кроссворд!! И книгу - пособие по гаданию!!!" Скептически настроенный Т. язвительно вопрошал, не написал ли Павич книгу-телефонный справочник. Какое-то время я еще покупал книги Павича - некоторые нравились меньше, некоторые больше, но как "Хазарский словарь" - ни одна.
В конце "Хазарского словаря" девушке, "которая почувствует себя одинокой, читая этот словарь", предписывается посетить кондитерскую на главной площади города, чтобы встретиться с юношей - он уже будет её там ждать, и они вместе поищут разницу между мужской и женской версиями. Я вполне представлял, о какой кондитерской идёт речь - она называлась «hа-Уга» («Пироги»*) и была в начале улицы Герцля в Хайфе. Неудивительно, что встреча юноши и девушки должна была произойти именно там, поскольку это была единственная в городе кондитерская, где по-настоящему хорошо делали Marmorkuchen (он же marble cake). Бывало, заходя туда, я надеялся увидеть юношу и девушку с бутербродами, велосипедами и Хазарскими словарями, но так ни разу и не увидел. Кажется, я знаю, почему: в мужской и в женской версиях «киевского» издания были разные редакции одного и того же перевода. В одной рассказ переливается по причастным оборотам, в другой застревает в сложноподчиненных предложениях. Сравнивать было нечего, "в одно целое, как партия в домино", книга сложиться не могла - а кондитерскую потом закрыли.
Андрей Асиновский
* Вольность переводчика.
