Minha jangada vai sair pro mar,
Vou trabalhar, meu bem querer,
Se Deus quiser quando eu voltar do mar
Um peixe bom eu vou trazer.
Meus companheiros também vão voltar
E a Deus do céu vamos agradecer.


***
Оказывается, в Израиле любой гражданин может чувствовать себя защищенным — хотя бы на бытовом уровне.
Я осознала это, когда увидела бездомного: он прилег отдохнуть на лавке на улице Ахад ха-Ама в Тель-Авиве, а туфли свои снял и под лавку поставил. Мне вспомнился Купа Купыч Гениальный из «Республики ШКИД» — как он обувал перепавшие ему от расстрелянного под Каховкой батьки американские штиблеты на ножки кровати, чтоб их ночью не стащили. Если его израильский коллега не опасается подобной неприятности, значит мы вполне можем гордиться нашей страной.

***
— Мадам! Дайте мне шекель на обед! — Он шел за мной уже целый квартал. Совсем не молодой и довольно упитанный для бездомного, он очень старался не отставать. Я демонстративно его не замечала, но он продолжал с завидным упорством требовать денег: — Мадам! Дайте мне шекель на обед! Я сегодня, между прочим, не обедал. Вот вы! Вы наверняка обедали! У вас такой сытый, довольный жизнью вид! Я по вам вижу, что вы даже завтракали. Мадам! Да дайте же вы мне шекель на обед!!! — Я считаю, он честно заработал полученные от меня десять шекелей.

***
Они сидели на асфальте, вытянув поперек тротуара худые ноги в обрезанных черных шортах и тяжелых ботинках на рифленой подошве. Совсем молодые, от силы лет двадцать. Один светленький, может, даже русский. Бледная кожа не терпит израильского солнца. Нос вон уже покраснел. В светлых волосах, которых на полувыбритой голове осталось не так уж много, крашеные темные пряди. Второй — чернокожий. Вместе они напоминали картинку из советского букваря, символизирующую дружбу народов, только на современный лад. Пирсинг, куча колечек и шариков, кажется, будто металл просто везде. Цепи на шее, на запястьях, на поясе. Некоторые массивные, в палец толщиной. В зоомагазинах такие для собак продают.

Они сидели посреди улицы, о чем-то переговариваясь, словно шум проезжающих машин вовсе не мешал их разговору и словно не замечая прохожих, спешащих с утра на работу. Но на самом деле не пропуская ни одного. Жители каменных джунглей всегда безошибочно определяют, к кому обратиться. Не пропустили они и меня. Проходя мимо, я старалась на них не пялиться. А они, казалось, на меня не смотрели. Но стоило мне удалиться на полметра, как светленький меня окликнул. Я не слышала, что он сказал, но решив, что это было по-русски, переспросила: «Что?»
Светленький толкнул черненького в бок.
— Дайте денег покушать! — проговорил тот на почти чистом русском языке.
Есть люди, которые принципиально не подают попрошайкам, считая, что те обязательно потратят деньги на наркотики. Но у меня сжимается сердце, когда просят на еду, и я не могу развернуться и уйти.
Пошарив в кошельке, я нашла двадцатишекелевую купюру. Этого должно хватить на два пакета «Шоко» и булочки в супермаркете.
Увидев, что парни не собираются отрывать свои задницы от асфальта, я подошла к ним и опустила двадцатку в ладонь чернокожему.
— Пожалуйста! — сказал он. Но, заметив мое удивление, тут же исправился: — Тьфу! Спасибо!

***
— Как ваши дела сегодня?
Хотелось ответить, что только его мне сегодня и не хватало.
Начнем с того, что я не люблю район автовокзала. Из-за относительной дешевизны его облюбовали гастарбайтеры и приехавшие в последние годы беженцы из Африки. Здесь меня сразу одолевает чувство, будто я уже не в Израиле, а, скажем, в Панаме, где обитает более ста этнических групп. Грязь на улицах. Лица всех цветов и оттенков, незнакомая, режущая слух речь, непонятные буквы на вывесках. Суданец, ворующий у китайца велосипед…

Сегодня к тому же не работал светофор, и это лишь добавляло картине аутентичности. Машины ехали кто как хочет, не соблюдая никаких правил. Никто из водителей не собирался останавливаться. Я уже минут пять не могла перейти на другую сторону. А тут еще, как в старом анекдоте про лягушку и крокодила, ко мне прицепился этот бомж с вопросом о моих делах.
— Если б я могла перейти эту чертову дорогу, было бы значительно лучше, — процедила я в ответ.
— Сейчас! — бросил он мне и выбежал на проезжую часть.
Визг покрышек, сигналы. Он стал поперек пешеходного перехода, широко расставив ноги и разведя руки в стороны.
— Переходите! — крикнул он. — Не бойтесь! Вас не задавят. В крайнем случае задавят меня…

***
— А где это мы уже едем? — Сидя в автобусе на полу, в окружении целлофановых пакетов со всеми своими пожитками, он задирал голову, пытаясь выглянуть в окно. Очень немолодой, морщинистое лицо с седой щетиной, теплая куртка не по сезону, на коленях толстая книга. Наверняка Танах или что-то вроде. Многие бездомные прикидываются религиозными, рассчитывая на бо́льшую порцию сочувствия.
— Мы повернули на Ибн-Гвироль, — ответила я.
— Благодарю покорно. Можно я возле вас присяду? — Ухватившись за поручень, он подтянулся и встал.
Вот так, ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Но я все же не смогла ответить «нет».
— Пожалуйста. Только давайте поменяемся местами, мне скоро выходить.
Я встала со своего места у окна, и он тут же занял его. Рядом я так и не села.
— Ой, мне неудобно, что я поднял вас! — Интеллигентный бомж. Такое бывает. Наверняка у него высшее образование, может, он даже кандидат наук. В Израиле в его возрасте и без знания языка он мог рассчитывать только на неквалифицированную, низкооплачиваемую работу. Жена, устав от такой же работы и безденежья, ушла к израильтянину. А он вскоре оказался на улице.
— Ничего страшного. Мне скоро выходить.
— Знаете, что я читаю? — Я не знала и знать не хотела. — Русско-китайский словарь. Мечтаю переехать в Китайскую народную республику. Это единственное место, где построили правильный коммунизм. Советский человек может жить только там.

Я не стала его разочаровывать и объяснять, что в Китае никакого коммунизма не осталось.

— И язык у них презанятный. — Он протянул мне свой фолиант. — Хотите почитать, пока едем? — В благодарность за место у окна он готов был поделиться самым дорогим, что у него было.

***
Я слышала, как он зовет ее Лока. Они сидели рядом на грязном асфальте, он укутывал ее в свое рваное одеяло и кормил кусочками шуармы из питы, купленной на дневную выручку. А еще повязал ей на шею свою бандану, ведь без ошейника по закону нельзя, а на настоящий ошейник денег наверняка нет. Нищие часто используют детей. В Израиле, правда, дети милостыню не просят, иначе их сразу подберет социальная служба и отправит в приют. Но многие попрошайки пишут на своих табличках о больных детях или родителях. Это всегда оставляет неприятный осадок. Но собака… Животные не врут. Лока провожала меня влажными умоляющими глазами. А когда я опустила мелочь в грязную коробочку, ткнулась мне в ладонь своим мокрым носом.

***
Недавно я узнала, что бразильцы сняли новых «Капитанов песка». Тысячи зрителей по всему миру будут рыдать над судьбой Педро Пули и Доры, точно так же, как несколько поколений зрителей до них рыдали над «Генералами песчаных карьеров», «Дорогой», «Небесами обетованными», «Полуночным ковбоем» и «Детьми с Таймс-сквер». Но выйдя из кинотеатра и вытирая слезы, опустят ли они монетку в ладонь нищего?

И другие социальные случаи:
Логика и судьба израильских безработных
Кто будет работать при коммунизме?
Хинди-руси бхай-бхай и компьютер с добрым сердцем