В перестроечные журналы Горенштейн так и не попал. Его трехтомник вышел в издательстве «Слово» только в 1992 году, уже после того, как в 1989-м бестселлером самой читающей в мире страны стала брошюрка на газетной бумаге «Похождения космической проститутки» и выяснилось, что разные люди читают разное.
А может, даже и неплохо, что Горенштейна напечатали так поздно. Великий — без преувеличения — роман «Место», появись он в печати на пару лет раньше, был бы воспринят, наверное, как эпопея о тайнах советской истории. Советские 60-е: подпольные антисталинистские и сталинистские группировки, кровавые народные волнения с сильным антисемитским акцентом, террористы-самоубийцы, русский фашизм... Тем не менее, довольно быстро становится ясно, что «Место» («политический роман», по определению автора) — не антисталинская и антисоветская агитка, а историко-философская эпопея (a la «Война и мир») и одновременно роман-предупреждение (a la «Бесы»). А «Искупление» — не повесть о зверствах фашистов на оккупированной Украине, а шекспировская трагедия о любви и смерти. А «Псалом», сюжетная канва которого напоминает «Мастеру и Маргариту» (представитель потусторонних сил зла ходит по советской земле и карает грешников), на самом деле — попытка Евангелия.
"Отец, - сказала пророчица Пелагея, - а как же спастись гонимым, как спастись тем, кого ненавидят?"
Ответил Дан, Антихрист:
"Для гонителей Христос - спаситель, для гонимых Антихрист - спаситель".
("Псалом", роман, 1975).
Вслед за изданием трехтомника был перерыв в десять лет. Горенштейн жил в Германии (куда эмигрировал в 1980 году после публикации его повести «Ступени» в альманахе «Метрополь»), писал романы, киносценарии и публицистику. В 1992 году на волне читательского интереса «Место» выдвинули на соискание первого «Русского Букера», но премии роман не получил. Горенштейна печатали в Германии и во Франции, а в России его книг почти не было. Только в 2001 году «Эксмо» переиздало «Псалом», вошедший до этого в трехтомник 1992 года. Писатель объяснял то, что его игнорируют на Родине, интригами недругов из числа влиятельных «шестидесятников».
Может быть, кто знает… Горенштейн был «неудобным» человеком с трудным характером, довольно нестандартными и при этом глубоко продуманными взглядами (лютый антикоммунист и антифашист — но не либерал, глубокий религиозный мыслитель, писавший и о Христе, и о ветхозаветном Боге такое, что не всякий верующий выдержит). Жил он неуютно: в Москве скитался по чужим углам, ощущая себя гениальным бердичевским провинциалом среди столичных посредственностей («Мне не давали жить два врага - правительство и либеральная интеллигенция», - говорил он); в Берлине крутился в узкой эмигрантской компании, печатался в эфемерных журналах и жаловался, что «Берлин — не литературный город».
Лишь после смерти Горенштейна (он умер в 2002 году) в Москве пятитысячным тиражом вышла небольшая книжка — сборник «Шампанское с желчью» (ОГИ, 2004 г.).
«Я вообще детали и подробности в человеке люблю больше, чем самого человека в целом».
(«Попутчики», роман, 1983).
Федор Михайлович Достоевский, царствие ему небесное, как известно, евреев не любил. История литературы над ним посмеялась: главный (по-моему, чуть ли не единственный) его последователь в русской литературе XX века — Фридрих Горенштейн. Последователь-полемист, автор пьесы «Споры о Достоевском». Последователь-верный ученик, умевший, как Достоевский, изображать зло и злодеев с очень близкого расстояния: так, как их видят жертвы. (Один эсэсовец в «Попутчиках» чего стоит!) Горенштейн всегда смотрит на конкретные события истории (Холокост, голод на Украине в 30-х годах, сталинские репрессии) sub specie aeternitatis — но, как и у Достоевского, это отнюдь не означает бесстрастия. Горенштейна не стоит листать на ночь — он не щадит ваши нервы.
«Императора Петра Первого не стало, да страх его остался».
(«Детоубийца», пьеса, 1985).
Меньше всего Горенштейн был еврейским националистом. В Израиле он не бывал и его не любил: «Там меня не издают». Это не совсем правда: его произведения печатал тель-авивский журнал «Время и мы», в частности, в 1988 году там впервые появился отрывок из «Места». Но на иврит Горенштейна не переводили (в отличие от французского, немецкого, английского и венгерского).
«Величайшее благо человека - это возможность личного обособления от того, что ему неприятно... Но личное обособление возможно только тогда, когда нация скреплена внутренними связями, а не внешними загородками. Русский может лично обособиться от неприятных ему русских, англичанин - от неприятных ему англичан... Но для евреев это вопрос будущего».
("Бердичев", пьеса, 1975).
Не жаловал он и еврейскую прессу — со скандалом потребовал забрать из его дома номера киевского журнала «Егупец», привезенные в подарок кем-то из друзей. (Позднее, в 2004 году, именно в этом журнале вышел его роман-киносценарий о Тамерлане «Сны Тимура».) Еврей Горенштейна - это еврей диаспоры, точнее — российский еврей, еще точнее — советский, построивший себе из обломков великой древней культуры убогую хижину, чтобы переждать в ней историческую непогоду (сравнение из пьесы «Бердичев»). Но за ближневосточной политикой писатель следил пристально и за две недели до убийства Рабина напечатал в израильской газете «Вести» статью с осуждением его политики.
«Мы должны стать второстепенной державой, в этом наше спасение».
(«Место», роман, 1972-76).
Читать Горенштейна во всех отношениях нелегко. Прежде всего, нелегко найти его книги — трехтомник 1992 года стал букинистической редкостью, других книг, как уже было сказано, немного. Лучшая библиография писателя в Интернете — в библиотеке А. Белоусенко. Подборку воспоминаний опубликовал в 2002 году «Октябрь». Существует книга о Горенштейне, написанная его берлинской знакомой М. Полянской — издателем журнала, в котором Горенштейн печатал свою публицистику. Эту книгу («Я — писатель незаконный») ругали и еще будут ругать за субъективизм и неточности, но будем благодарны автору — она была первой и пока единственной.
Читать Горенштейна нелегко, но, мне кажется, нужно. Он был великий литературный мастер (слово, повторяющееся во всех воспоминаниях о писателе) и оригинальный мыслитель, знавший, казалось, о Боге и мире что-то такое, чего не знал никто. В перестройку все мы много читали, но мало что из этого я потом перечитывал. А вот Горенштейна — не раз.
А также:
Некоторые соображения о Достоевском на Jewish Ideas Daily