В этом и последующем разделах описаны два великих события исторического масштаба, определившие развитие еврейского мировосприятия на протяжении поколений: рассечение моря Суф и дарование Торы.

Рассечение моря Суф было явным чудом. Более того, в еврейской традиции оно воспринимается не столько как чудо, сколько как раскрытие будущего, как средоточие откровения. Наглядность вмешательства Творца в момент рассечения моря стала кульминацией Исхода, завершением процесса, начавшегося египетскими казнями и тем чудом, когда «отличил Г-сподь скот Израиля от скота Египта» (Шмот, 9:4). Евреев, не побоявшихся вступить в море, ожидает спасение, в то время как преследующие их тонут в его водах. Все происходящее выстроено так, чтобы максимально наглядно показать, что эти события даруются «дланью Г-спода», «десницей Г-спода». Рассечение моря — великое событие, имеющее огромное значение. Если к этому добавить песнь, которую евреи воспели Г-споду после своего спасения, если вспомнить все знамения и чудеса, которые были с этим связаны, можно себе представить, что произошедшее вызвало у народа ни с чем не сравнимое ощущение наступления великих времен. Не­уди­вительно, что в традиции рассечение моря Суф многократно упоминается как великое событие: «Даже младенцы в чреве матерей воспели песнь у моря» (Брахот, 50а).

Процесс рассечения моря принципиально отличается от прежних чудес, будь то превращение воды в кровь, нашествие лягушек или гибель первенцев. В ходе постигших Египет казней чудеса происходили как на земле, так и на небе, однако они носили локальный характер, затрагивали лишь внешнюю оболочку мироздания. То, что воды стали стеной, утратили свои свойства и обрели другие, оставаясь при этом водой, было воспринято совершенно иначе. Внезапно изменилась сама природа вещей, само мироздание словно утратило свою незыблемость, весь наш опыт ориентирования в реальности потерял значение. Море — уже не море, вода — не вода; суша тоже совсем не такая, какой была перед этим.

Говоря, что «рабыня у моря видела то, чего не видели Йешаяѓу и Йехезкель» (Мехильта де-рабби Ишмаэль, Бешалах, 3), мудрецы подразумевают, что тогда стали ощутимыми и осязаемыми для всех даже такие вещи, которые в обычных условиях трудно воспринять и самым великим людям. При рассечении моря стало очевидным, что материальный мир не являет собой замкнутую, фиксированную систему, что он может подвергаться кардинальным изменениям. Представление о природе как о неизменной упорядоченной структуре, как о совокупности константных законов потерпело крах. Подобное чувство должен испытать человек, который понимает, что все происходящее в привычном мире является театральным представлением, а дом, деревья, все, что он видит вокруг, — только сценические декорации. Когда расступилось море, они ушли куда-то в сторону; словно мир на мгновение утратил свою четкость, а потом вновь обрел форму, но совсем не похожую на прежнюю. То, что было водой, стало сушей, и возникло ощущение, будто в мире не осталось ничего стабильного, фиксированного, будто отныне возможно все.

А впоследствии…

Перед нами, безусловно, события эпического масштаба великих, изумительных деяний, но я хочу посмотреть на происходящее взглядом «снизу» — не со стороны пророка, а с точки зрения рядового еврея. Можно утверждать, что таким образом мы не сможем разглядеть главного, однако, в конце концов, Тору читаем именно мы, и такова точка зрения большинства из нас.
Итак, наш герой покидает Египет. Он никогда не занимает особого положения, а является просто одним из безымянных участников великих событий. Он идет вместе со всеми, в общем потоке. Что же с ним происходит? Примем рассечение моря как точку отсчета и рассмотрим последовательность дальнейших событий.

Народ должен был продолжать свой путь. Когда море вернулось в свои прежние границы, все внезапно завершилось и вновь надо было идти по пустыне. И вот этот еврей шагает в толпе. Еще недавно он был уверен, что стоит на пороге смерти, а вслед за этим неожиданно ощутил себя за гранью всего материального мира. Прошло какое-то время, и он рухнул с этих заоблачных высот, вновь очутившись в рамках привычной реальности. Что происходило с этими людьми, как они могли жить с этим двойным сознанием? Сразу же после того, как они перешли море и воспели великую песнь, «Моше повел Израиль от моря Суф» (Шмот, 15:22)? После всего пережитого народ смог сдвинуться с места только в результате активного вмешательства, понукания Моше. Люди, которые с трудом понимали, где они, и не знали, что с ними происходит, должны были вновь разбиться на порядки и отправиться в путь. Наш герой, только что вышедший из моря, не может отличить сон от яви. Мир стал другим.

Видимо, этот переход и является основным испытанием, описанным в разделе. Он повторяется здесь неоднократно: в Маре, когда выпал ман, в Рефидим, во время войны с Амалеком. Во всех этих историях видно, как трудно было людям вернуться из протеевского ⁽¹⁾×(1) Американский психолог Р. Дж. Лифтон, характеризуя феномен кризиса идентичности, ввел понятие «протеанизм» (от англ. protean — многообразный, изменчивый, разносторонний, многогранный), обозначающее процесс непрерывной и неизбежной трансформации идентичности человека ХХ века. мира, который всецело подстраивался под их потребности, в мир, управляемый фиксированными физическими законами.

То, что было пережито при рассечении моря, даст дополнительные силы на несколько дней пути, но в какой-то момент это перестает действовать. А окончательное осознание того, что чудо сменилось привычной реальностью, приносит глубокое разочарование: оказывается, мир все еще существует! Это не обязательно падение из заоблачных высот в бездну отчаяния. Возможно, никакой катастрофы не произошло. Однако проблема состоит в том, что приходится покинуть мир, лишенный всяких законов и основанный на чуде, и вернуться в мир, в котором даже вода порой оказывается непригодной для питья.

Ман соединяет в себе оба аспекта. Он относится как к фиксированной, так и к трансформирующейся реальностям. С одной стороны, он, по сути своей, является чудом: пища, появляющаяся в огромных количествах из ниоткуда, не может возникать в результате действия естественных законов. С другой стороны, он выпадает постоянно, день за днем, месяц за месяцем, год за годом. Постоянство появления лишает это событие ореола чудесного. Люди перестают ему удивляться, даже понимая, что перед ними чудо. Оно становится частью рутины: «так и должно быть», «так меня учили дома». Подобно тому, как в наше время ребенок знает, что утром он может зайти в магазин и купить булочку, ребенок, родившийся во время странствий в пустыне, знал, что утром надо выйти собирать ман; для него в этом не было ничего удивительного. Привыкают ко всему, и небесный хлеб не является исключением. Его появление кажется само собой разумеющимся, к нему начинают относиться как к обычному хлебу.

Вся жизнь в пустыне была построена на этом сочетании. Сразу же после Мары евреи прибыли в Эйлим, «а там двенадцать источников воды и семьдесят финиковых пальм, и расположились там при водах» (Шмот, 15:22). Текст допускает и иное прочтение, согласно которому речь идет не о семидесяти пальмах, а о семидесяти видах фиников, но в любом случае это число не случайно. Мидраш (Мехильта, там же, 1) поясняет: «Двенадцать источников соответствуют двенадцати коленам Израиля, семьдесят финиковых пальм — семидесяти старейшинам». Это подобно тому, как если бы в пустыне путешественник внезапно обнаружил, что на песке написаны его инициалы. После разочарования, пережитого в Маре, евреи прибывают на новое место, где двенадцать источников и семьдесят пальм придают им ощущение встречи с чем-то знакомым: им вновь начинает казаться, что окружающая их природа скроена по их мерке, что мир будет таким, каким они захотят. А затем они уходят оттуда, и им вновь предстоит путь по пустыне, голод и жажда. Этот цикл воспроизводится постоянно.

Необходимость иметь дело с сочетанием чуда и рутины касается каждого, на каком бы уровне он ни находился. И простому человеку, у которого нет ни времени, ни желания заниматься философией, приходится сталкиваться с вызванными этим вопросами.

Человек остается человеком

Мы знаем об испытании Ав­ра­ѓама, об испытаниях других праотцев и пророков, но что мы можем вынести из этого для себя? Видимо, мы вправе прийти к выводу, что проблемы человека, независимо от того, что ему довелось пережить, остаются теми же. Люди часто предъявляют претензии к Творцу: если бы мы видели откровенные чудеса, как наши предки, то давно бы раскаялись во всех грехах. Выясняется, однако, что это не так. Все чудесные события, описанные в разделе Бешалах, все происшедшие в нем откровения не помешали впоследствии простому еврею жаловаться, возмущаться, а затем и плясать вокруг золотого тельца. И в будущем ему не раз еще придется водить такие хороводы вокруг разных идолов. Все чудеса, сопутствовавшие евреям во время Исхода, не воспрепятствовали появлению Кораха и Зимри. Зимри питался маном с самого детства, но, как выяснилось, и небесный хлеб не защищает от соблазна. Собрав утром свою порцию мана, он отправлялся к мадиянитянкам.

Об этом сказано (Авот, 4:9): «Каждый, кто живет по законам Торы в бедности [в начале своей жизни], не оставит ее и в конце [жизненного пути], когда разбогатеет; а каждому, кому жить по Торе мешало богатство, в конечном итоге помешает жить по Торе бедность». Тот, кто не посчитает нужным соблюдать Тору, пойдет по этому пути, независимо от того, столкнется ли он с бедами и несчастьями или же, напротив, с явными чудесами. Тот, кто соблюдает Тору, не отступится от нее и в час страшных потрясений. Происходят чудеса или нет, мы все равно оказываемся перед испытанием. В каком-то смысле именно это имели в виду мудрецы в своем высказывании «Тора дана именно тем, кто ел ман» (Мехильта, там же, 2). Постоянства можно ожидать лишь от того, кто готов идти к цели и в окружении чудес, и без них. Именно на этом основано испытание, которое предстояло евреям по завершении пути, когда они, наконец, вошли в Землю обетованную.

Люди, подобные Ав­ра­ѓаму и другим праотцам, — а такими были многие из выдающихся людей нашего народа — пребывают в близости к Творцу, несмотря на ту тяжкую ношу, которую им доводится нести, несмотря на постигающие их беды, несчастья и конфликты. Но тому, кто не готов к испытаниям, не поможет и спокойная, безмятежная жизнь, даже чудо не изменит его природы. Возможно, ему удастся продержаться какое-то время, но настанет момент, когда природа возьмет верх. У пророка Йехезкеля (11:19) сказано, что в будущем Всевышний заменит нам каменное сердце на сердце из плоти, но до тех пор нам придется быть теми, которых «Ты испытывал в Массе», с которыми «Ты препирался при водах Меривы» (Дварим, 33:8).

Жестоковыйный народ

Можно ставить евреям в укор то, как они проходили через испытания, постигавшие их в пустыне, а можно, напротив, хвалить их за это. В ходе испытаний во главу угла ставится способность человека выстоять, в них проявляется свобода воли, которая и является той Б-жьей искрой, которая присутствует в душе каждого. Оказывается, что в конечном счете человека нельзя подкупить. Всевышний словно пытался сбить евреев с толку, окружая их постоянными чудесами, посылая ман и жаворонков — но, несмотря ни на что, они остались самими собой.

В этом смысле характеристика еврейского народа как жестоковыйного (Шмот, 32:9) может интерпретироваться и как похвала, аргумент в их защиту. В этом можно усмотреть и предмет гордости: нас не возьмешь голыми руками, как иные народы. Их представителям порой достаточно услышать проникновенную речь какого-нибудь проповедника, чтобы ощутить себя заново родившимися. А попробуй убедить еврея сдвинуться хотя бы на сантиметр — он из тебя всю душу вытрясет!

Человек имеет все основания гордиться свободой воли. Его независимый выбор подобен деянию Творца. Эта свобода может быть использована как во вред, так и во благо, но именно через нее пролегает наш путь к величию и славе. Внешние воздействия не могут заставить человека измениться по существу. Все чудеса, и даже хлеб с небес, не могут изменить внутренней сущности человека сами по себе. Она способна к трансформации, но исключительно в результате собственного волеизъявления.

Анонимный герой нашего раздела, самый обычный еврей, вышедший из Египта и ставший свидетелем рассечения моря Суф, не утратил присущей ему толики упрямства и бунтарства. С ним можно иметь дело, но он требует иного подхода. С чудесами или без них — тут есть чем заняться.
Итро

Совет Итро

Торжественно встретив Итро, его зять Моше возвращается к своей повседневной деятельности и начинает судить народ. Понаблюдав за происходящим, Итро приходит к нему с советом: так невозможно руководить народом, нельзя, чтобы все обращались непосредственно к вождю. Нужно создать упорядоченную систему правосудия.

Удивление вызывает то обстоятельство, что эта мысль не пришла в голову никому, кроме Итро. Может показаться, что наши предки были странствующими по пустыне кочевниками, не имевшими понятия о функционировании административной и юридической систем. Однако событиям, описываемым в нашем разделе, предшествовала многолетняя жизнь в Египте — в крайне бюрократизированном государстве, отличавшемся упорядоченной структурой и многовековой традицией управления. Когда государство создает африканское племя, можно предположить, что люди поначалу не будут разбираться в управлении страной или в функционировании системы правосудия. Однако Моше вырос во дворце фараона, он все свое детство провел при дворе. Несомненно, он прекрасно понимал, как управляют страной, в этом для него не было ничего нового. Почему же, став во главе народа Израиля, он создал ситуацию юридического хаоса? Зачем надо было дожидаться совета Итро? Что нового для него было в элементарной, казалось бы, идее создания упорядоченной судебной системы?

И с практической точки зрения непонятно, как Моше собирался управлять народом. Он был не только вождем, ему приходилось наставлять миллионы людей и в том, что касалось их частной жизни. Не говоря уже об особых случаях, которые неизбежно возникали. Избранный Моше вариант управления народом привел к монополизации: со всеми своими вопросами они могли обращаться только по одному адресу. Даже если предположить, что евреи в пустыне не ссорились из-за поиска пропитания, поскольку каждый получал свою порцию мана, между ними наверняка возникало немало раздоров. Как все мы знаем, для конфликта между соседями особых причин не нужно.

Помимо этого, Моше был наставником и учителем. Даже если оставить в стороне ссоры и конфликты, а также все имущественные проблемы, все равно останется непонятным, как он мог отвечать на ѓалахические вопросы. Почти у каждого человека находится, что спросить: считается ли такая кастрюлька мясной или нет, как именно надо понимать некий закон. Ответами на эти вопросы можно заниматься круглосуточно, но времени все равно не будет хватать. Рассказывают, что, когда дочь одного раввина в маленькой общине выходила замуж, она попросила внести в брачный договор требование, чтобы ее муж не становился раввином. Дом ее отца с утра и до поздней ночи был полон людей, и она не хотела и дальше вести такую жизнь. А когда община насчитывает шестьсот тысяч мужчин, даже если вопросы будут возникать лишь изредка, их количество окажется огромным. Можно отвечать на все вопросы краткими «да» и «нет», как это зачастую делают предводители хасидских течений, но и тогда ответить на тысячи обращений попросту невозможно. Теоретически говоря, у Моше не должно было оставаться времени ни на что, непонятно даже, как он смог встретить своего тестя — о чем рассказывается в начале раздела. Разумеется, такое положение дел было невыносимым и для людей. Можно представить себе, какая очередь выстраивалась перед аудиенцией и сколько времени приходилось ждать. Как же Моше мог продолжать эту практику?

«О если бы все в народе Г-спода были пророками!»

Моше движим отнюдь не прагматическими соображениями, а идеологией; его подход носит принципиальный характер. На прагматическом уровне он согласен с тем, что предложенная Итро система управления является более эффективной. Вопрос, однако, в том, нужно ли создавать иерархическую систему в принципе. Итро, в сущности, предлагает разделить народ. Каждый должен задавать вопрос вышестоящему, а над тем есть следующий вышестоящий, и так далее вплоть до самой верхушки пирамиды. Так возникает ситуация, при которой кто-то выше, а кто-то ниже. Моше изначально не хотел создания такой структуры — она противоречила и его личным склонностям, и его убеждениям.

Возникающая здесь проблема проявляется и в других эпизодах Писания. Так, у горы Синай евреи просят Моше: «Говори ты с нами, и мы будем слушать, и пусть не говорит с нами Б-г, а то умрем» (Шмот, 20:19). В книге Дварим эта история рассказана подробнее, там мы видим, что сам Моше отнюдь не считал это предложение само собой разумеющимся. Чтобы согласиться на него, ему понадобилось одобрение Творца: «Хорошо все, что они говорили» (Дварим, 5:24). Для Моше каждый еврей стоит на высшей ступени, каждый должен стремиться к максимуму. Он хотел, чтобы каждый еврей получил Тору непосредственно, во всей ее полноте — так же, как получил ее он сам.

Схожим образом Моше реагирует на сообще­ние о том, что Эльдад и Мейдад пророчествуют в стане: «И прибежал парень, и так сообщил Моше: “Эльдад и Медад пророчествуют в стане!” И отозвался Йеѓошуа, сын Нуна, служитель Моше, из избранных им, и сказал: “Господин мой, Моше, заключи их!” И сказал ему Моше: “Уж не за меня ли ты ревнуешь? О, если бы все в народе Г-спода были пророками, лишь бы возложил Г-сподь дух Свой на них!”» (Бемидбар, 11:27–29). Он говорит это не из скромности, не отдавая дань вежливости, таков был его взгляд на вещи. Моше искренне хотел бы, чтобы в стане пророчествовал каждый, не только Эльдад и Мейдад.

Это желание является не просто личным стремлением Моше. Именно так описывает еврейский народ Тора: «Как мудр и разумен этот великий народ» (Дварим, 4:6). Определение «мудр и разумен» имеет принципиальное значение для народа Израиля. Практически в каждом обществе и в каждой культуре сохраняется разделение на образованные и невежественные слои населения. Иногда это иерар­хическое разделение даже считается идеалом. В еврейском народе доминирует обратная концепция: каждый должен стремиться стать «мудрым и разумным», каждый должен стремиться подняться ввысь. Настолько высоко, насколько это возможно. В этом смысле налицо принципиальная разница между еврейским народом и другими культурами. В еврейском обществе для рядового человека нет никаких границ; никто не устанавливает ему пределы допустимого знания. Даже у горы Синай присутствовали все евреи, и Откровение было обращено в равной мере к каждому из них.
Эта тема в том или ином виде находит свое выражение в самых разных контекстах. К примеру, в Тана де-бей Элияѓу (Элияѓу раба, 10) говорится: «Да будут тому свидетелями небо и земля. Мужчина и женщина, раб и рабыня — все согласно нис­посланному им духу святости». Каждый человек может достичь той ступени, когда на него снизойдет дух святости.

Моше последовательно придерживается принципа равенства, согласно которому все евреи имеют одинаковую ценность. Для
него иерархическая система означает разрушение равенства между людьми. Он стремился сам судить народ, полагая, что, если кто-то хочет обратиться непосредственно к нему, значит, он не должен ставить между ними преграду в виде иерархической системы начальников. Для него был важен каждый, и поэтому всякий, кто хотел его видеть, должен был получить такую возможность. Моше не устанавливает иерархию не потому, что это не приходит ему в голову, а потому, что он этого не хочет. Он прекрасно понимает, что создание разных общественных слоев приведет к появлению не только высших, но и низших групп людей, что даже высоко стоящие люди будут все равно ощущать свою ограниченность той ячейкой, которую они занимают в системе. Все это противоречит концепции, согласно которой «вся община, все святы, и среди них Г-сподь» (Бемидбар, 16:3).

Вера в душу

Идея введения иерархических ступеней в народе настолько не по душе Моше, что он готов выносить любые тяготы («истощишься окончательно») и рисковать полным крахом всей системы. Как можно заметить, этот крах неизбежен; ее существование в реальности попросту невозможно, и Моше, стремясь не преступить важного для него принципа, может лишь тянуть время, насколько это в его силах.

Прагматические соображения победили: административный аппарат и система правосудия были построены, согласно совету Итро. Тот мыслит в практических категориях, он видит, что Моше пытается достичь невозможного. Концепция Итро представляется крайне логичной: невозможно построить государство равных. Разве могут все люди находиться на одинаковом уровне? Сам по себе идеал равенства противоречит здравому смыслу. Подобно этому анализ концепции демократии, построенной на принципе равенства, показывает, что, в сущности, она совершенно нелогична и неэффективна.
Это важно отметить, поскольку в наше время демократия стала «Демократией» с большой буквы, поскольку ее учат в школах.

Однако если подумать, нетрудно понять, что демократическая система управления абсурдна. Люди становятся ее сторонниками скорее по велению эмоций, чем в силу разумных доводов. Рациональный анализ должен был бы сделать нас противниками этой идеи. Когда у человека что-либо болит, он не проводит опрос случайных людей, не обращается в парламент, не устраивает голосования. В парламенте на эту тему могут высказаться десятки депутатов; даже если бы все они оказались мудрыми и разумными людьми, нам все равно следовало бы прислушаться не к их мнению, а к точке зрения врача. Разум подсказывает нам, что в любом вопросе, в первую очередь, следует обратиться к профессионалу, специалисту.

Это верно не только в случае с медицинским вопросом, но и с проблемами гораздо более крупного масштаба. Идея, что каждый человек может выступать экспертом по оценке способностей кандидатов принимать решения в запутанных вопросах государственных взаимоотношений или экономических проблем, в основе своей нелепа. Идеал всеобщего равенства противоречит тому, что мы видим собственными глазами. Люди отличаются друг от друга и не одинаковы ни по росту, ни по внешнему виду, ни по уму, ни по образованию.

На чем же все-таки основывается пресловутый принцип равенства? Убежденность Моше в равенстве всех людей основана на его вере в душу, которая не связана с рассудочной логикой. Душа — это абстрактная, духовная и — это главное — святая сущность. Души не поддаются количественному измерению, которое могло бы установить, какая из них выше, а какая ниже, и по их поводу можно сказать, что «вся община, все святы, и среди них Г-сподь».
Никто не защищен от критики

Распределение полномочий, введенное по совету Итро, носит преимущественно технический характер. Распределение людей по группам является практической необходимостью, однако отнюдь не является выражением реально существующих принципиальных различий. Действительно, в обществе появилась иерархия, но назначение человека на должность тысячника вовсе не означало, что он в сто раз умнее десятника. Возможно, он вообще не умнее его. В мире практических действий мы вынуждены создавать иерархические ступени, потому что иначе воцарится полный хаос: «Истощишься окончательно и ты, и этот народ, который с тобою» (Шмот, 18:18).

Из этого прямо следует, что в рамках создаваемого Торой общественного порядка ни один человек не стоит выше критики, никто не защищен от вопросов. В Талмуде (Кидушин, 30б) сказано: «Даже отец и сын, учитель и ученик во время занятий Торой становятся врагами». Талмуд мог бы привести гораздо более простой пример: двух друзей, которые вместе изучают Тору и так спорят между собой, что стены дома начинают дрожать. Однако приведенные здесь примеры не случайны. Ведь сын обязан выказывать уважение отцу, а ученик — учителю, но, тем не менее, они не обязаны с ними соглашаться. Обязанность человека почитать родителей и учителей понуждает его быть вежливым и почтительным по отношению к ним, но не подразумевает, что он не должен задавать им трудных вопросов. Их следует задавать в вежливой форме, и чем более открытым является обсуждение, тем внимательней надо следить за характером возражений, тщательно их формулировать. Но все эти обязательные предосторожности отнюдь не означают, что существуют люди, защищенные от вопросов и возражений.

Спор между великими законоучителями Шамаем и Ѓилелем по поводу размеров микве (Шабат, 15а) был решен, когда появились два ткача, сидевшие у Мусорных ворот, которые засвидетельствовали, что Шамайя и Автальон, два великих мудреца предыдущего поколения, придерживались по этому поводу третьего мнения. Решающим оказалось именно свидетельство ткачей. Вдумаемся в эту ситуацию: два человека, занимавшихся мало уважаемым в то время ремеслом, сидевших в наиболее презираемом в Иерусалиме месте, выступили против двух величайших мудрецов Израиля того поколения. И все-таки мудрецы приняли решение, основываясь на их свидетельстве, а не на мнении Ѓилеля или Шамая.

Таким образом, слова «как мудр и разумен этот великий народ» — приобретают практическое значение. Они означают, что вопросы может задавать каждый, что никто не защищен от возражений. Даже если человек в течение семидесяти лет прилежно, вдумчиво и в святости изучает Тору — надо думать, он знает, что говорит, но это не значит, что он вправе монополизировать...
С этой точки зрения, хотя совет Итро и был принят, следуя ему, были установлены лишь практические нормы, а не система ценностей. Мы следуем его совету, однако в конечном счете тот принцип, на котором настаивал Моше, остался в силе. Если бы это только было возможно, общество должно было бы существовать согласно его идеалам. В сущности, к нему действительно должны были обращаться все, начиная от маленького ребенка, нашедшего сладости и пришедшего узнать, надо ли ему разыскивать их владельца, и заканчивая главой колена, чей вопрос влияет на судьбы множества людей. Косность действительности не позволяет такого устройства общества, но все-таки это не отрицает ценности того, что Моше делал в начале. И, даже помня об установленной иерархической структуре, мы не можем не восхититься подходом Моше.