Создание святости

«Если кто даст обет Г-споду или поклянется клятвою, положив зарок на свою душу, то он не должен нарушать своего слова; все, как вышло из его уст, он должен исполнить» (Бемидбар, 30:3). Сама по себе постановка вопроса уже странна. Откуда вообще берутся эти понятия — клятвы, обеты, зароки, устанавливающие, что самостоятельно принятое человеком решение не совершать того или иного действия является настоящим запретом? Почему «все, как вышло из его уст, он должен исполнить»?
Наказание того, кто нарушает данный Всевышним закон — ест свинину или совершает работу в праздник, — вполне логично. Но оказывается, что человек может практически сам себя высечь. Для этого ему надо лишь клятвенно запретить себе какую-то книгу, а потом углубиться в ее чтение. Почему же правило не «нарушать своего слова» имеет столь принципиальное значение? Каким образом у частного лица оказываются полномочия наложить запрет — причем такой, что суд должен будет подвергнуть его наказанию за нарушение его же собственных слов?

В сущности, так возникает некая новая система обязательств. Помимо тех заповедей, которые возлагает на меня Творец, я могу самостоятельно создать и принять на себя множество дополнительных запретов и повелений. С помощью клятв, зароков и обетов я могу построить систему, которая будет меня обязывать в такой же мере, как и Тора, полученная на Синае.

Мудрецы (Недарим, 13а) объясняют, что, давая обет, следует брать в качестве модели не заповеди Торы, а добровольные обязательства наподобие решения принести жертву. Эта концепция сближает идею обетов с концепцией посвящения Храму. Человек способен как взять на себя обет, так и объявить что-либо святым — принадлежащим Храму. В последнем случае также встает аналогичный вопрос: как могу я, простой, заурядный человек, не отличающийся мудростью, богобоязненностью или святостью, сделать ту или иную вещь сакральной? Как формируется святость?

В качестве примера приведу историю про одного выдающегося человека. Как видно из его книг, посвященных как экзотерическим, так и эзотерическим материям, он был крупным знатоком Торы, и после смерти его учителя присвоили ему титул главы хасидского движения — ребе. Однажды он встретил главного раввина города. Тот был противникам хасидизма и отличался крайней придирчивостью и к себе, и к другим в том, что касалось соблюдения закона. «Реб Аврум, — спросил его главный раввин города, — я не могу понять одной вещи. Раньше вы были обыкновенным человеком, как все, а теперь стали святым ребе. Как это вышло?» Тот ответил в присущей ему манере: «Это так же, как с пожертвованиями. Одно пшеничное зерно ничем не отличается от другого, оно выглядит таким же. Но после того, как еврей берет его в руки и объявляет своим пожертвованием, оно становится освященным, и на него распространяются законы пожертвования. Подобно этому, когда евреи выбирают человека и говорят ему: “Ты будешь стоять над общиной”, — он становится святым». Кстати говоря, его собеседник не полез за словом в карман и ответил ссылкой на Мишну (Трумот, 1:1): «В вашем подходе есть один недостаток. Ведь известно, что глухонемые, неразумные и малолетние не могут отделять пожертвования».

Эта история поднимает все ту же проблему, которая действительно имеет огромное значение. Вопрос о статусе выдающихся раввинов начинается с простого пшеничного зерна: как можно наделить его святостью? Я беру зерно, объявляю его святым, и тут же осуществляется трансформация? Как это возможно?

Вопрос об истоках имеющейся у нас способности освящения носит не ѓа­ла­хический, а гораздо более широкий характер. Каковы корни той силы, что позволяет, объявив тот или иной предмет святым, изменить его сущность? Если я стукну кулаком по столу и провозглашу: «Отныне этот стол будет сделан из чистого золота», — каждый, кто меня услышит, не сможет удержаться от смеха, и его реакция будет совершенно оправданной. Сказать-то можно все, а что толку? Однако если я заявлю: «Отныне этот стол будет святым», — мои слова не пропадут втуне и повлияют на объективную реальность: стол действительно станет святым. Теперь мне придется относиться к нему совсем иначе. То же самое происходит и с пожертвованиями. Раньше это зернышко было обычной пшеницей, а теперь я должен демонстрировать, что оно носит особый статус.

В той модели, при которой сакральность спускается свыше, я могу, следуя традиционному подходу, сказать, что святое берет свое начало в святом. Существует святое само по себе, идея святости. Она-то и наделяет сакральностью те или иные объекты. Такой подход позволяет объяснить святость свитка Торы. Он создан человеком, но писец — лишь орудие. Свиток сакрален не из-за стараний писца, а благодаря тому, что на нем написано, он черпает свою святость в запечатленном на нем тексте. Однако эта схема не затрагивает присущей нам способности самостоятельно делать святым любой объект.
Система святости

И в обетах, и при посвящении находит свое выражение способность человека распространять на различные объекты действие системы святости. Оказывается, святость — это не жесткая, фиксированная сущность, ограниченная определенным временем, местом и народом. В наших силах самостоятельно расширять сферу сакрального.

Эта способность проявляется в самых разных формах святости, относящихся к месту, времени и даже к народу Израиля. Что касается сакрального пространства, как сообщается в талмудическом трактате Санѓедрин (14б), возможно расширить территорию Храма и его дворов. На этом примере видно, что, в принципе, можно расширять границы святости. Для этого требуются царь, пророк и две жертвы благодарения. Закон не препятствует и расширению святости Иерусалима. Если захотеть, границы города могут раздвинуться до Дамаска. Надо только осуществить это намерение с соблюдением всех соответствующих правил.

Мы постоянно расширяем и сакральное время, удлиняя субботу, праздники, Йом Кипур. Иерусалимский обычай состоит в добавлении к субботе более значительного временного интервала, чем в других местах. К тому же каждый желающий может принять на себя субботу еще с астрономического полудня пятницы.

Удивительно, что и святость народа Израиля также поддается расширению: мы можем принимать прозелитов. Представители других народов, которые прекрасно знают, кто они такие, внезапно превращаются нами в евреев. Как мы этого достигаем? Напомним, что не только в традиционных книгах последнего времени, но и в каббалистической литературе встречается понятие «душа Израиля». Для того чтобы стать прозелитом, нееврею требуется пройти обрезание, но эта операция сама по себе не превращает никого в еврея; достаточно вспомнить распространенную практику обрезания по медицинским соображениям. Прозелит должен также совершить ритуальное омовение в микве, но, разумеется, и оно не делает его евреем. Иначе каждый купающийся в море автоматически увеличивал бы собой численность еврейского народа. Этого человека делает евреем наше решение распространить и на него святость народа Израиля. Это действительно происходит, и он не просто ассимилируется в нашем народе, но становится настоящим евреем.

Подобно тому, как можно давать обеты и созидать святость, существуют и обратные процедуры: освобождение от обетов и ретроактивная отмена посвящения (Арахин, 23а). Это тоже часть способности человека создавать святость. Так, можно отменить объявление части урожая пожертвованием и десятиной (Недарим, 59а). Человек может прий­ти к мудрецу и сказать: «Я сказал, что это будет моим пожертвованием, но передумал». Он решает взять свои слова обратно, и то, что ранее было пожертвованием, перестает им быть; то же самое происходит и с имуществом, посвященным Храму.

Один из вопросов, который задают по этому поводу, связан с запретом зарезать вне Храма животное, предназначенное для принесения в жертву. Казалось бы, тот, кто так делает, может зад­ним числом отменить свое посвящение животного, и, таким образом, его будет не за что наказывать: животное не посвящено, стало быть, закон не нарушен. По этой логике, можно отменить многие запреты. Так, согласно закону, статус посвященного Храму важен настолько, что даже один предназначенный для жертвоприношения бык, затерявшийся в стаде из тысячи голов, делает все стадо непригодным к обыденному использованию. Почему бы нам и здесь не разрешить все проблемы, задним числом отменив его посвящение? В самом деле, многие занимались вопросами, связанными с попыткой установить границу нашей способности отменить освящение: возможно, в каких-то случаях этот принцип не действует или даже оказывается грехом.

Обеты поддаются отмене, поскольку это обратная сторона нашей способности их принимать. Подобно этому, я могу взять обратно осуществленное мной посвящение. В наши дни, к счастью, мы уже не даем обеты направо и налево, как это было когда-то. Проблемы, связанные с принесением обетов, существуют до сих пор, но они уже не столь серьезны, как прежде. И все-таки перед наступлением Дней трепета и в молитве Коль нидрей, знаменующей собой наступление Йом Кипура, мы освобождаем себя от обетов. Это показывает, что реальность можно менять задним числом.

Сила созидания и разрушения

Концепция обетов указывает на наличие у человека силы созидать и разрушать свое творение. Некоторые полагают, что способность освящать и давать обеты связана с имманентной святостью народа Израиля, проистекающей из сказанного: «Будьте же Мне святы» (Ваикра, 20:26). Но, в сущности, эта сила присуща отнюдь не только евреям; она носит универсальный характер. Все люди сотворены по Б-жьему образу и подобию (Назир, 62а), и в этом состоит источник силы. Человек может делать предметы сакральными, ибо он сам связан со святостью. Благодаря этому он совершает то, что, казалось бы, под силу только Творцу.

Требуя: «Все, как вышло из его уст, он должен исполнить», — Тора демонстрирует нам крайне важную особенность человека. Так, в Талмуде (Санѓедрин, 65б) сказано, что праведники, если бы они захотели, могли бы сотворить мир. Оказывается, обычные люди, хотя и не в состоянии сделать нечто подобное, тем не менее в силах своими словами создать новую действительность. Нам присуща способность устанавливать связи между разными сущностями и таким образом трансформировать бытие. За законодательной стороной этой практики стоит основополагающий вопрос: что есть человек? Как видно из законов принесения обетов, человек обладает силой созидания и разрушения. Он может, исключительно силой своих слов, сотворить целый мир, а потом его разрушить; создать новую действительность и положить ей конец.

Очень немногие разделы Торы начинаются так, как этот: «И говорил Моше главам колен сынов Израиля, сказав: вот, что повелел Г-сподь» (Бемидбар, 30:2). Мудрецы (Сифрей, Бемидбар, 153) отмечают, что здесь содержится указание на уникальный пророческий дар, которым он был наделен. Пророчества, ниспосылаемые другим людям, вводятся словами: «Так сказал Г-сподь», — а пророчество Моше: «Вот, что повелел Г-сподь». Таким образом, именно в рассматриваемых нами вопросах проявляется особый уровень пророчества Моше, который связан с полнотой и совершенством всего сущего. Тема, вводимая словами «вот, что повелел», имеет первостепенное значение.

Тот, кто принес обет, словно построил жертвенник на возвышении

Мудрецы резко осуждают принесение обетов. «Рабби Меир говорит: “Лучше не давать обета, чем дать и не исполнить” (Коѓелет, 5:4) — лучше всего не приносить обетов вообще» (Тосефта, Холлин, 2:17). Человеку, взявшему на себя тот или иной обет, следует обратиться к знатоку Торы с тем, чтобы его отменить, ибо «тот, кто принес обет, словно построил жертвенник на возвышении, а тот, кто его выполнил, словно принес на нем жертву» (Недарим, 59а). Это сравнение нуждается в разъяснении.
Почему люди приносят обеты? Часто это импульсивное решение. Разругавшись с кем-то в пух и прах, я провозглашаю, что отныне у нас нет ничего общего и моей ноги не будет в его доме. Немало обетов принимается во гневе. Меня вывела из себя собака, и я в сердцах поклянусь больше не подходить к ней. В доме не открывается дверь, и я тут же дам обет. Приносящий обеты подобным образом «пойман словами уст твоих» (Мишлей, 6:2). Ты что-то сказал, и этим установил новую реальность.
Принося обет никогда больше не бывать в доме бывшего друга, я создал новую сакральную структуру, совершил «посвящение». Но кому именно я посвятил свой обет? Да, я возвел жертвенник, но кому предназначена приносимая на нем жертва? Это жертвоприношение собственной гордыне и обиде, моему неумению совладать со сложившейся ситуацией. Так и получается, что человек, создав в своей душе «святыню», в действительности кадит Ваалу, какую бы форму тот ни принял. Это может быть Ваал чревоугодия, Ваал гнева и множество других языческих божков. «Тот, кто принес обет, словно построил жертвенник». Это сравнение можно понимать двояко. Либо речь идет о жертве языческим богам, либо о недозволенной жертве Творцу, совершенной за пределами Храма. Итак, принесение обета в лучшем случае подобно принесению жертвы вне Храма, но вполне может оказаться и языческим культом.

Поэтому мудрецы говорят, что раз уж ты со­орудил алтарь, лучше всего его разрушить. Поспеши к знатоку Торы и отмени обет. Отменив обет, ты выкорчевываешь из земли сооруженный тобой жертвенник, а это богоугодное дело. Так боролись с жертвоприношениями вне Храма благочестивые цари Израиля, а ведь возводимые по всей стране алтари были зачастую посвящены вовсе не Ваалу, а Всевышнему.

В нескольких местах книги Млахим (см., например, Млахим 1, 22:44) сказано: «Народ еще совершал жертвоприношения и воскурения на возвышениях». Но оказывается, что и сегодня люди совершают жертвоприношения и воскурения на самых разнообразных возвышениях. Их заповедано разрушить, и, разумеется, Всевышнему не угодно принесение на них жертв. Выполнив данный мной обет, я принесу жертву на возвышении. Мало того, что я построил алтарь — к тому же неизвестно кому, теперь я еще и совершил на нем жертвоприношение.

Что остается нам?

В наше время мы не совершаем жертвоприношения, но все-таки у нас есть возможность посвящения. Когда человек хочет посвятить что-то Творцу, он способен вызвать к жизни особую святость в самых разных сферах. Я могу так распорядиться своим временем, что оно станет по-настоящему святым. Правда, при этом может возникнуть вопрос, является ли это клятвой или обетом и что из этого следует, но достаточно мне сказать, что я определенное время буду учить Тору, чтобы данное время стало святым. Достаточно сказать: «Я посвящу это место изучению Торы; здесь я буду сидеть и учиться», — чтобы данное пространство стало сакральным. Эта удивительная возможность показывает, что нам по-прежнему присуща сила созидания святости.

Тот, кто хочет пойти еще дальше, может сделать святым и себя самого. В нашем разделе приводится перечень трофеев, доставшихся евреям после войны с Мидьяном: крупный и мелкий скот, ослы, пленники. Тора указывает, какая доля захваченного на войне была посвящена на нужды служения в Святилище. Мы можем применить сказанное к своей душе. С кем бы я ни счел правильным себя сравнивать, с человеком или с ослом, я могу посвятить часть себя Г-споду. Мы с трудом справляемся со многими из стоящих перед нами задач, но оказывается, что у каждого есть силы для создания подлинной, объективной святости. Когда я скажу: «Я сейчас сяду и стану учиться», — возможно, мои занятия будут не на самом высоком уровне, но и тогда принятое мной решение и затраченное время вызовут к жизни определенную святость, подобную святости жертвенника. Когда я буду выполнять это обещание, что-то во мне изменится. Даже если мы не в состоянии пойти по дороге, ведущей к Храму, и построить настоящий жертвенник, этот небольшой алтарь мы все-таки можем соорудить.