В самом начале раздела Моше призывает к себе Йеѓошуа, чтобы передать ему бразды правления — в сущности, с этого момента Йеѓошуа становится руководителем народа Израиля. Вместе с тем главным героем заключительных глав Торы по-прежнему остается Моше: они являют собой торжественное завершение целой эпохи, в центре которой песнь и благословение.

Помимо двух заповедей — собираться в Храме по окончании седьмого субботнего года для публичного слушания Торы и написания свитка — наш раздел посвящен двум основным темам. Первая из них излагается в самом начале: это описание вступления в Страну Израиля: «Г-сподь, твой Б-г, — Он пойдет перед тобой, Он уничтожит эти народы, и ты изгонишь их. Йеѓошуа — он пойдет перед тобой, как говорил Г-сподь. И сделает Г-сподь с ними то, что сделал Он с Сихоном и Огом, царями эмореев, и с их страной, когда Он уничтожил их. И отдаст их Г-сподь вам, и вы поступите с ними так, как я велел вам» (Дварим, 31:3–5). Вторая тема появляется при завершении речи Моше: «Ибо я знаю твою строптивость и твое упрямство; если, пока я еще живу с вами сегодня, были вы строптивы пред Г-сподом, тем более [будете строптивы] после моей смерти» (Дварим, 31:27).

Такая концовка очень странна. На протяжении всей книги Дварим Моше высказывает евреям все, что у него на душе: излагает историю Исхода, разъясняет законы, подбадривает, предлагает благословения и проклятия. Но, завершая, он словно говорит: «Я сказал вам все то, что вы должны знать, но я-то знаю, что вы собой являете на самом деле. Если вы и в эти сорок лет меня не слушались, то что же будет после моей смерти?!» Трудно было ожидать, что Моше сочтет нужным завершить свои слова столь мрачным аккордом: «Ибо я знаю: после моей смерти вы развратитесь и сойдете с пути, который я указал вам, и вас настигнут в конце дней бедствия, ибо будете делать зло в глазах Г-спода, досаждая Ему делами ваших рук» (Дварим, 31:29). Откуда столь глубокий пессимизм? Почему Моше заканчивает свою речь на этой ноте?

Вынесу и буду терпеть

Оптимизм может выражаться по-разному. Некоторые люди, по природе своей, склонны верить в лучшее завтра. Другие идут еще дальше: они смотрят на мир, во всем находя хорошую сторону. Положительная сторона этого качества состоит в том, что уверенность в хорошем исходе, несомненно, придает человеку силы во многих жизненных ситуациях. С другой стороны, такие люди легко ломаются, и этот момент, как правило, наступает довольно рано.

Оптимистический подход словно погружает в теплицу: исходно предполагается, что все будет безопасно и хорошо. Такой человек, даже столкнувшись с негодяем, будет уверен, что у того золотое сердце. Иногда на обнаружение последнего может уйти семьдесят лет, но, в конечном счете, каждый человек хорош. Ребенку, который придет в детский сад с подобным отношением к жизни, скоро достанется по первое число; если не там, то в младших классах его непременно отлупят. В сущности, каждый, кто рос в тепличных условиях, рано или поздно приходит к кризису. Такой человек беззащитен и крайне уязвим при столкновении с реальной жизнью. Зачастую ему так и не удается преодолеть потрясение, вызванное этим событием.

Ребенок, который рос в изолированной от внешнего мира среде, возможно, будет быстрее развиваться, потому что все вокруг стерильно и нет никаких микробов. Но как только в защите появятся первые прорехи, он тут же зара­зится какой-нибудь случайной болезнью, и самое легкое недомогание окажется для него смертельно опасным. Так, на Крайнем Севере не было некоторых микробов, и, когда эскимосы впервые столкнулись с белыми людьми, случалось, что их убивал подхваченный насморк, против которого у них еще не был выработан иммунитет. Замкнутый мир может быть всем хорош, пока остается уверенность в том, что окружающие его стены никогда не рухнут.

Тора не пытается предложить или построить утопию. Она не скрывает суровой правды о жизни и окружающем нас мире.

Неутешительный вывод о человеке: «…Потому что с юности побуждения сердца человека — зло…» (Берешит, 8:21), — содержится на первых страницах Торы, а на последних ее страницах сказано: «вы развратитесь и сойдете с пути». От Берешит и до Дварим Писание честно описывает суровые реалии нашего мира, не щадя и праведников.

В словах: «Ибо я знаю: после моей смерти вы развратитесь и сойдете с пути…» — можно увидеть трагедию. Моше сорок лет трудится в поте лица, но на исходе дней ему приходится признать, что плоды его труда недолговечны. После него пришел Йеѓошуа, и, хотя вплоть до смерти последнего люди воочию видели во всем происходящем с ними длань Г-сподню, вскоре после этого предсказание Моше сбылось.

Можно считать подобные высказывания проявлением пессимизма или выражением отчаяния. Но в действительности Моше предоставляет народу Израиля силы и возможность преодолеть будущие трудности. Если бы мы не слышали этого предупреждения, нам бы показалось, что все рухнуло. Когда вначале все идет хорошо, а потом наступает период сплошных неудач, можно подумать, что это полный провал и конец всему. Такое ощущение часто возникает через какое-то время после первоначального успеха значительного, важного начинания.

Здесь Тора пытается совершить непредставимое: заранее подготовить народ к возможности падения. Говоря: «Ибо я знаю: после моей смерти вы развратитесь и сойдете с пути…», — Моше хочет не напугать, а научить народ идти по пути, полному взлетов и падений. Понятно, что он видит мир отнюдь не в розовом цвете, но, в сущности, это тоже разновидность оптимизма. В целом, Тора оптимистична, поскольку она свидетельствует о постоянно существующей возможности исправления. Однако она также показывает, как это сложно, и заранее предупреждает, что надеяться на то, что все пойдет гладко, не следует. Прощаясь с народом, Моше предостерегает: «Знайте, пока вам все давалось легко, и вам кажется, что после вступления в Страну Израиля ваши испытания окончатся, но мир устроен не так. Будьте готовы к трудностям и падениям».

В разделе сказано: «Возьмите этот свиток Учения и положите его возле ковчега союза Г-спода, вашего Б-га, и пусть он будет там у тебя свидетельством» (Дварим, 31:26). Слова Моше превращаются в формальное свидетельство, он заранее предвидел будущие трудности и падения, и, хотя, в конечном счете, все они будут преодолены, это не произойдет без изнурительной борьбы. Моше говорит это не для того, чтобы похвастаться своим предвидением, это знание не поможет избежать трудностей, однако оно даст возможность преодолеть самый тяжелый период.

Можно привести следующую аналогию. Катастрофа была страшным бедствием для всего еврейского народа, однако тяжелее всего она поразила тех, кто не допускал того, что такое может случиться. Для многих евреев Европы она стала двойным ударом: не только физическим, но и духовным. Как может цивилизация, давшая миру Гете и Бетховена, породить такие ужасы? Если я считал, что такого быть не может, происшедшее не поддается никакому объяснению. Если я заранее знаю, что подобное возможно, происходящее не станет менее болезненным, но у меня больше шансов выстоять.

Это проявляется в самых разных областях. В войне побеждает та армия, которая преодолевает трудности; в бизнесе остаются те, кто заранее готов к тяжелым временам и умеет перенести потери.

Человеческая жизнь полна спусков, падений и бед. Никто не просит о них, но они все же приходят, и мы должны быть готовы к ним. В своих прощальных словах Моше не стремится выступить в роли провидца и не пытается отменить сказанное им ранее; он только хочет подготовить еврейский народ к грядущим бедам, потому что, если они нахлынут внезапно, людям покажется, что весь мир рухнул.

Будь тверд, и да будет мужественным твое сердце

В Торе есть немало повелений, которые не относятся к числу шестисот тринадцати заповедей, однако это не означает, что их не следует исполнять и к ним не надо серьезно относиться. К числу подобных повелений относится неоднократно повторяемый в Писании призыв: «Будь тверд и мужественен». Этот же мотив появляется в псалме «Г-сподь мой свет и мое спасение» (Теѓилим, 27), который произносят в течение месяца элул перед Рош ѓа-Шана и на протяжении Грозных дней: «Уповай на Г-спода, будь тверд, и да будет мужественным твое сердце, уповай на Г-спода!» Уповать на Него надо до того, как начались беды, и после того, как они закончились, а в разгар несчастий от человека требуется мужество и твердость.

Проявить мужество означает стойко переносить трудности и не сломаться под гнетом бед. Самое опасное для человека — это опустить руки в тяжелую пору. В жизни мы сталкиваемся с войнами и многообразными напастями, и самая страшная опасность, как на войне, так и в повседневной жизни, состоит в том, что человек окажется не в силах держать удар и продолжить свой путь.

Неоднократное повторение Писанием призыва к твердости и мужеству имеет и дополнительное значение. На иврите слово «мужество» происходит от того же корня (אמצ), что и слово «старание». Таким образом, речь идет о непрестанных усилиях, позволяющих держаться и не отступать. Как сказано: «Семь раз упадет праведник, но встанет» (Мишлей, 24:16). Праведник — это не тот, кто не падет, а тот, кто встает после падения. Злодею достаточно и одного падения; после него ему уже не подняться. Возможно, он и не был вначале злодеем, но станет им, ибо, однажды оступившись, уже не выйдет на прямой путь. Тот же, кто следует предписанию «будь тверд, и да будет мужественным твое сердце», вынесет почти все, многого достигнет и добьется успеха.

В Талмуде (Сукка, 52а) сказано, что «в будущем Г-сподь приведет дурное начало и зарежет его перед праведниками и перед злодеями. Праведникам оно покажется подобным высокой горе, а злодеям — подобным волоску. И те, и эти зарыдают. Праведники заплачут, говоря: “Как мы смогли преодолеть столь высокую гору?!” Злодеи заплачут, говоря: “Как мы не могли одолеть этот волосок?”» Одно из объяснений этого образа состоит в том, что все мы проходим через испытания, и каждое из них подобно волоску. Праведник преодолевает один волосок и сталкивается со следующим; со временем их становится столько, что вместе они подобны огромной горе. А злодей застревает уже на первом этапе. Когда они оглядывают прожитую жизнь, глазам праведников открывается совокупность всего, что им довелось перенести, а злодеи видят тот самый первый волосок, на котором они «сломались».

В это время, накануне начала нового года, принято принимать на себя различные обязательства, как в само Новолетие, так и в десять дней раскаяния. Одни обязуются что-то исправить, другие — добавить к тому, что они и так делают. Несомненно, каждый, хотя бы в течение короткого времени, всерьез собирается это исполнить. Однако год продолжается, а как отмечает Талмуд (Йома, 20а), гематрия слова «сатана» на иврите (ѓа-сатан) составляет 364, что соответствует 364 дням в году (за исключением Йом Кипура), в которые нас подстерегает дурное начало — в нашей среде и в нашем обличье.

Тому, кто принимает на себя разные обязательства, надо сказать: «Не бойтесь, не трепещите перед ними и не ужасайтесь их» (Дварим, 20:3). Проблемы непременно будут. Ведь если бы все люди придерживались данного ими слова, то мир выглядел бы совсем иначе. Однако и на протяжении десяти грозных дней люди думают одно, а делают другое; даже за краткие мгновения, отделяющие завершающую молитву Йом Кипура от вечерней молитвы следующего дня, человек успевает забыть о том, что только что себе обещал.

«Будьте тверды и мужественны» — это подобно сказанному: «Если пошатнется, не упадет» (Теѓилим, 37:24). Падение — неотъемлемая часть реальности, но при этом человек не должен валиться наземь, словно подрубленное дерево. Это и хочет передать Моше в конце нашего раздела: что бы ни было, сколько бы падений вам ни довелось пережить, все-таки не падайте духом — «если пошатнется, не упадет».

Когда человек совершает грех, ангел-губитель торжествует: не столько из-за самого греха, сколько из-за того, что у человека опускаются руки, он теряет мужество и уверенность в себе. Иногда подобный кризис может означать потерю всякой надежды. Исправить можно все, нарушение любого запрета и повеления Торы. Однако когда человек падает духом, он не в состоянии выйти из кризиса, и тогда с этим нельзя ничего поделать.

Наш раздел не оптимистичен в обычном смысле этого слова. В нем нет мощи, гимна, ликования. В нем, в частности, сказано: «Вы наверняка развратитесь». Этот раздел читают в субботу перед Рош ѓа-Шана или после него. Цель этого —достичь осознания, чтобы и после того, как слова Моше сбудутся, можно было двигаться дальше.

Один праведник был много лет торговцем. Его дело шло с переменным успехом, и он имел обыкновение говорить: «Если ты понес убытки, ты потерял деньги, а это не так страшно. Но если ты лишился мужества, ты потерял все». Подобно этому, и наш раздел требует от человека — что бы его ни ожидало в жизни, падет ли он или останется на ногах, развратится или нет — именно твердости и мужества.
Ѓаазину

Песни Моше

Этот раздел содержит песнь Ѓаазину, которая во многом подобна «Песне моря». Оба эти произведения Моше схожи и своим поэтическим языком, и своим охватом. Их характеризует образность и особый эпический стиль, отличающийся необычными языковыми формами. Тот факт, что обе эти песни занимают в Торе особое место, находит свое выражение и в том, что они записываются в свитке особым образом, не так, как прочий текст Торы; графическая форма подчеркивает их поэтическую структуру. Этот способ записи изначален; он упоминается еще в Мишне (Масехет Софрим, 12:7–9).

Отличительная черта этих двух произведений в сравнении с остальным текстом Торы, в большинстве своем являющим собой прозу или поэтическую прозу, — это их поэтический характер, который проявляется, в первую очередь, в четком ритме. В этой связи особенно заметно отличие Торы от книг последних пророков и некоторых Писаний: те, в большинстве своем, составлены из поэтических фрагментов, в то время как в Торе образцы поэзии являются исключением (хотя и в Торе иногда появляются краткие поэтические отрывки, как, например, «Песнь о колодце» в разделе Хука).

Эти поэтические произведения по своей святости ничуть не уступают прочим частям Торы, однако они стоят особняком и выделяются присущим им личностным отношением. Во всей Торе Моше выступает в роли писца, скрупулезно записывающего диктуемый ему Свыше текст. Он совершенно самоустраняется и не вносит в текст личного отношения. Однако в песнях, как и в других пророчествах, написанных под влиянием Б-жественного откровения, сказывается личный стиль, присущий пророку. Именно по этой причине пророчества идентичного содержания у каждого пророка обретают особый, присущий именно ему язык; в определенной степени можно сказать, что именно уникальность стиля и является доказательством аутентичности пророчества.

В песнях Моше проявляются определенные свойства его личности; поэтому они выражают не только некое содержание, но и его ощущения в то время, когда они были произнесены. Поэтому эти две поэмы отличаются друг от друга не только по содержанию, но и по общим идеям, выраженным в них, и по своему настрою. Видно также, что обе они стоят особняком, отличаясь от прочих песней Писания — например, от песни Дворы или песни Давида. Хотя и в этих пророческих произведениях во главе угла стоят темы милосердия Творца и величия Его деяний, они содержат в себе немало упоминаний о самом авторе. Однако образ Моше совершенно отсутствует в его песнях — и в Ѓаазину, и в «Песне моря». Он и здесь пытается быть исключительно проводником Б-жественного влияния, а не поэтом.

Ѓаазину и «Песнь моря»

«Песнь моря» — это, в первую очередь, победный гимн, прославляющий избавление, ниспосланное Творцом. Песнь Ѓаазину подытоживает прошлое и обращена к будущему. Воспевание спасения на море, в основном, относится к происшедшим событиям, однако в этой связи приводятся также надежды и пророчества, связанные с грядущим. В отличие от этого, песнь Ѓаазину устремлена в будущее, хотя и в ней присутствует немало воспоминаний о былом. Попытавшись определить характер этих песен, можно сказать, что «Песнь моря» была произнесена Моше от имени всего Израиля и для него, в то время как Ѓаазину носит более личный характер и содержит в себе его послание народу.

Моше воспел «Песнь моря» вместе со всем народом: «Тогда воспел Моше и сыны Израиля» (Шмот, 15:1). Тем или иным образом (среди мудрецов существуют разногласия по поводу того, как именно это происходило — см. Сота, 27б) весь народ принимает участие в благодарении и прославлении Творца. Еще один аспект «Песни моря» придает ее видению будущего оптимистическую направленность. Она была создана в тот час, когда евреи окончательно приняли главенство Моше, как сказано в стихе, предваряющем «Песнь моря»: «И поверили в Г-спода и в Моше, Его раба» (Шмот, 14:31). Поэтому Моше возносит песню вместе со всем народом. К тому же в этот период жизни он был окружен близкими людьми: с ним Аѓарон и Мирьям, которые были для него не просто братом и сестрой, но единомышленниками и ближайшими соратниками. Они также принимают активное участие в происходящем; особая роль Мирьям отмечается Писанием отдельно. Но главное — это то, что «Песнь моря» знаменует собой начало пути, который, казалось, будет вести все выше и выше, от горы Г-сподней к Земле обетованной. Поэтому песнь выражает надежды, не омраченные никакими опасениями или беспокойством о будущем.

Ѓаазину — это песнь конца пути. Она была сложена через сорок лет, после долгих скитаний по пустыне, в момент прощания Моше с народом. Поэтому она, в сущности, являет собой прощание Моше и его наставления на будущее. В ней проступают и нотки печали. Моше, хотя и смирился со своей судьбой, все-таки не рад ей. Как видно из Дварим, он хотел бы закончить свою жизнь на Святой земле, в иной ситуации.

В центре песни Ѓаазину находится грядущее. Она посвящена не только ближайшему времени, но охватывает весь ход еврейской истории, являясь одновременно и пророчеством, и свидетельством; Моше призывает небеса и землю быть свидетелями на века. Как пророчество Ѓаазину является, по сути своей, обращением к народу. Пророк говорит не от имени Израиля, а от имени Г-спода, возводя тем самым стену между собой и народом. Он не представляет народ, а обращается к нему.

Ѓаазину — величие поставленной задачи

Однако эти отличия между поэмами, определяющиеся разным настроем и контекстом, бледнеют перед основным — содержательным — отличием. «Песнь моря» является хвалебным гимном и потому должна говорить о хорошем. Ѓаазину подчинена иной задаче. Она содержит в себе видение будущего, подчеркивающее, помимо всего прочего, и уверенность (высказанную Моше ранее в прозаической форме) в том, что народ Израиля не сможет все время планомерно продвигаться вперед, от победы к победе.

Моше — верный пастырь Израиля, стоящий на страже своей паствы и именно потому прекрасно знающий, что являют собой его подопечные. Он понимает, что в будущем слишком многие факторы станут толкать народ к поражениям, способствовать падению. Хотя национальная память имеет огромное значение для народа Израиля (возможно, большее, чем для какого-либо иного народа), она проявляется не всегда, время и погруженность в повседневную жизнь влекут за собой забвение; а с другой стороны, в периоды успеха подстерегает иная проблема — самодовольство.

Как отдельный человек, так и народ в целом, стремятся к нормальности — к обычной упорядоченной жизни, не сопровождаемой особыми грезами и требованиями. В песне Ѓаазину говорится не только об этом, но, в первую очередь, о том, что Творец не позволит народу Израиля стать таким же, как окружающие его народы. Здесь проявляется та же идея, что и в книге Йехез­келя, когда пророк описывает стремление евреев уподобиться язычникам. Эта тенденция вызывает резкую отповедь: «Жив Я — слово Г-спода Б-га! Силой и мощью, и яростью изливающейся Я воцарюсь над вами» (Йехезкель, 20:33). Эта тема является лейтмотивом поэмы Ѓаазину, которая не только рассказывает о спусках и падениях, о наказаниях и муках, но и напоминает о том, что Всевышний ведет Свой народ по дороге, полной трудностей и страданий, через «пустыню народов» к спасению и избавлению. Обещая избавление, песнь неоднократно говорит и о мести.

Моше велит евреям выучить наизусть Ѓаазину (надо отметить, что некоторые мудрецы считали это требование особой заповедью). Правда, ее центральная идея неоднократно находит свое выражение в Торе, а ее содержательная сторона полнее представлена в двух отрывках, включающих в себя укоры и проклятия. Однако основным преимуществом поэмы является ее форма. Разумеется, мы можем помнить и прозаические предостережения, и они время от времени всплывают в наших мыслях, но есть разница между воспоминанием о том, что написано в книге, и непосредственным воспроизведением поэтического текста. Поэтому, хотя Моше действительно не раз поднимает эти темы, именно здесь он предваряет их изложение особым повелением: «А теперь напишите себе эту песнь, и научи ей сынов Израиля, вложи ее в их уста, чтобы эта песнь была Мне свидетельством о сынах Израиля» (Дварим, 31:19). Недостаточно записать поэму в книге, которую время от времени достают из шкафа; слова ее должны быть у нас на устах. Именно поэтические, временами загадочные образы отложатся в памяти и не утратят своего звучания.