Как правило, раздел получает название по своему началу. Поэтому данный раздел назван Балак, хотя, по логике повествования в нем, его стоило бы назвать именем Бильама. Несомненно, Бильам — его главный герой. Весь раздел посвящен его личности и его действиям.

При чтении текста Торы без комментариев складывается впечатление, что, в конечном счете, Бильам был вполне достойным человеком. Тем удивительнее становится трактовка мудрецов, приписывающих ему всевозможные грехи. Ко многим мидрашам применимо следующее правило герменевтики: если речь идет о плохом человеке, все, что с ним связано в тексте, истолковывается в дурную сторону, если о хорошем — в хорошую. В целом, этот принцип довольно понятен. Что касается Бильама, это не просто предположения. Талмуд (Санѓедрин, 106б) четко говорит о том, что, хотя не следует увлекаться критикой тех, кто лишен доли в будущем мире, на основании интерпретации библейских текстов Бильам является исключением: все, что о нем сказано, должно быть истолковано, в каком бы свете эта трактовка его ни выставляла.

Достоинства Бильама

В Торе приводится лишь одно пророчество, которое было произнесено не самим Моше: это пророчество Бильама. Таким образом, понятны слова мудрецов (Бемидбар раба, 14:34) по поводу стиха: «И не было более пророка в Израиле, подобного Моше» (Дварим, 34:10): «В Израиле не было, а среди других народов был. Кто это? Бильам». Тора приводит исключительно слова Моше, а здесь в ней находится место для иного пророчества, стало быть, речь идет о чем-то значительном; оно не случайно заслужило этого.

Если задуматься над сказанным, мы поймем всю важность слов мудрецов. Ведь они сравнили Бильама даже не с Йеѓошуа бен Нуном, а с самим Моше. Моше не просто великий человек, не просто мудрец и предводитель народа. Он занимает совершенно особое место: «Устами к устам говорю я с ним, и явно, а не образами» (Бемидбар, 12:8). Он стоит на такой ступени, что говорит непосредственно с Творцом, от него ничто не сокрыто, он не блуждает в тумане. Поэтому, если оказывается, что находится еще один пророк такого же уровня, — это из ряда вон выходящее явление.

Пророчество Бильама важно и по своему содержанию. В нем нам открывается великая эсхатологическая эпоха еврейского народа, здесь вкратце описана вся наша история. Бильам заглядывает вперед не на день и не на столетие, он видит все грядущее вплоть до конца дней. Не Моше, а Бильам произнес знаменитые слова: «Встает звезда от Яакова» (Бемидбар,24:17). Бильам говорит и о том, что произойдет после наступления конца времен, каким будет славное будущее еврейского народа.

Надо отметить, что Бильам — не просто наделенный особыми душевными способностями человек: провидцами и ясновидцами могут быть разные люди, которых Всевышний наделил соответствующими способностями; для этого не требуется пророческого дара. Но Бильам — подлинный пророк, он находится в живой связи с Творцом. Когда посреди языческого мира появляется пророк такого уровня, это весьма необычно. Мудрецы говорят (Сота, 11а) о трех советниках фараона: Йове, Итро и Бильаме. Этих людей, столь одиноких в своем языческом окружении, объединяет проделанный ими путь к Творцу: каждому из них удалось, погрузившись в себя, путем долгих размышлений, прийти к вере в Единого.

Что же в итоге стало с Бильамом? Почему комментарии мудрецов выставляют столь выдающегося человека в таком негативном свете? Они заходят так далеко, что Раши, комментируя стих: «Имела ли обыкновение так поступать с тобою?» (Бемидбар, 22:30), — даже не приводит их слова, ограничиваясь ссылкой на трактат Авода зара ⁽¹⁾×(1) Талмудическое предание, приведенное в трактате Авода зара, 4б, комментируя эти слова Торы, сообщает, что Бильам был скотоложцем, днем он ездил на своей ослице, а ночью — спал с ней.. Как же мог этот великий человек столь низко пасть? Что с ним случилось? Почему мудрецы рисуют его исключительно в черных красках?

Значение своего Я

Чтобы в этом разобраться, нам надо понять, каким представлялся мудрецам образ Бильама. В трактате Авот (5:19) они противопоставляют учеников Авраѓама и учеников Бильама: «Тот, кто обладает тремя следующими качествами, — из учеников нашего праотца Авраѓама, а [тот, который обладает] тремя качествами [перечисленными еще ниже] — из учеников злодея Бильама. Ученики нашего праотца Авраѓама доброжелательны, просты в обращении и непритязательны. Ученики злодея Бильама завистливы, высокомерны и похотливы. Чем отличается [судьба] учеников нашего праотца Авраѓама от [судьбы] учеников злодея Бильама? Ученики нашего праотца Авраѓама вкушают [плоды своих добрых дел] в этом мире и получают вознаграждение [полностью] в мире будущем, как сказано: «...Чтобы дать в наследство то, что существует вечно, любящим Меня, и сокровищницы их Я наполню [в этом мире]». А удел учеников злодея Бильама — ад, и нисходят они в преисподнюю, как сказано: «А Ты, Всесильный, низведешь в преисподнюю людей кровожадных и коварных, не проживут они и половины жизни [отпускаемой обычно человеку]; я же буду полагаться на Тебя». Здесь мы видим, что Бильам — не просто частное лицо, участник описанных в Торе исторических событий. Значение Бильама выходит за пределы его собственной истории. Он основоположник целой школы, которая противостоит школе Авраѓама и является прямой противоположностью всему, что представляет собой Авраѓам.

Слова мудрецов о разнице между последователями Бильама и Авраѓама выделяют лишь некоторые из грехов первого. Перечисленные ими отличительные признаки его учеников объединяются особой ролью, которую придает такой человек собственному Я: «зависть, высокомерие и похоть». Вторые же являют прямую противоположность: «доброжелательны, просты в обращении и непритязательны», как говорит о себе сам Авраѓам: «Я прах и пепел» (Берешит, 18:27.)

Для того чтобы увидеть, какое значение придает Бильам собственной персоне, не обязательно анализировать косвенные указания текста, как то делают мудрецы. Достаточно обратиться к стилю его пророчеств. Ведь пророк всегда выражает переданное ему свыше содержание теми средствами, которые предоставляет ему собственная личность. При этом его духовная сущность не нивелируется и в самом процессе пророчества. Так, мудрецы утверждают, что пророческий дар покидает того, кто преисполняется высокомерия (см. Псахим, 66б). Они выводят этот принцип из песни Дворы. На определенной стадии она говорит: «Не стало открытых городов в Израиле, не стало их, пока не встала я, Двора, пока не встала я, мать в Израиле», — и в результате ее покидает дух святости, как видно из того, что ей приходится подбодрять себя: «Воспрянь, воспрянь, Двора!» (Шофтим, 5: 7, 12). Хотя сказанное ею является частью пророчества, конкретные слова, в которые оно облечено, в какой-то мере позволяют судить и о самом человеке.

В словах Бильама также сказывается, что нис­посланное ему свыше содержание получает конкретное выражение посредством его собственной личности, через самовыражение его Я. Казалось бы, он демонстрирует полную верность Всевышнему. Он говорит как настоящий пророк: «Если бы и дал мне Балак полный свой дом серебра и золота, не смогу преступить повеления Г-спода, Б-га моего, чтобы сделать что-либо малое или великое» (Бемидбар, 22:18). Его не подкупишь ни деньгами, ни почестями. Он не продается. Однако те образы, к которым он прибегает, свидетельствуют об алчной душе. Он не разменивается на мелочи; в качестве примера он приводит «полный свой дом серебра и золота». Это указывает не только на негативную черту характера; если вдуматься, здесь проявляется серьезная, принципиальная проблема.

Одно супротив другого содеял Г-сподь

Бильама можно определить как интеллектуала, теолога и философа. Его опыт показывает, сколь многого может достичь — даже в сфере пророчества — тот, кто погрузится в мысли о Творце. По­этому все те претензии, которые предъявляют ему мудрецы, следующие повелению тщательно анализировать все, что сообщает о нем Тора, имеют основой именно этот аспект.
Здесь налицо подлинное противостояние. Подход мудрецов к этой теме основан на дихотомии, в рамках которой Бильам противопоставляется Авраѓаму. Правда, время от времени они упоминают и различные детали, не относящиеся к делу напрямую, но то — второстепенные комментарии. Между Ав­ра­ѓамом и Бильамом пролегает та грань, которая разделяет силы святости и силы зла, «нечистые клипот», если прибегнуть к каббалистическому термину. Мудрецы выявляют корни этих явлений и пытаются установить, что именно определяет столь диаметральную противоположность. Их критический взгляд на Бильама учитывает именно этот аспект.

Всякому анализу и погружению в суть проблемы должна предшествовать определенная предварительная подготовка. Именно она и призвана определять будущие результаты: возможно, не выводы исследования сами по себе, но их оттенки, окраску, а главное — придаваемое им значение. Два человека могут работать с одними и теми же данными и прийти к схожим, по сути своей, результатам, однако они будут сильно отличаться друг от друга в иных аспектах.

Разница между учениками Бильама и учениками Авраѓама проявляется в выборе отправной точки для подготовки к исследованию. Отправной точкой верующего человека является то, что он служит Всевышнему и выходит на Его поиски. Отправная точка философа — сами поиски. Этим определяется огромная разница между ними. В конечном счете, они задают один и тот же базисный вопрос: если Творец и мир несоизмеримы, то как между ними может возникнуть связь, откуда возьмутся общие рамки? Если отбросить в сторону различные тонкости, окажется, что является основополагающим вопросом и верующего, и философа. Его можно задать двояко.

Философ начинает так: есть мир, но если это так, как может существовать Б-г? Каббалист движется в обратном направлении: есть Б-г, но если это так, как может существовать мир?

Противопоставляя Бильама Авраѓаму, мудрецы видят, что между ними действительно есть глубинное сходство: они оба самостоятельно нашли путь к Творцу. Однако их разделяет реакция на необъяснимое, на то, что, в принципе, не может быть выражено на языке рассудка. Когда Всевышний велит им сделать то, что противоречит их собственной сущности, они ведут себя по-разному. И Бильам, и Авраѓам оказываются в тяжелой, парадоксальной, по сути своей, ситуации. И в этих условиях каждый из них остается самим собой.

У Бильама есть свои интересы и собственные цели. Он продолжает стремиться к ним. Авраѓам, хотя и сталкивается с глубоким противоречием, которое для него куда страшнее, чем для Бильама, все равно готов двигаться дальше. Для Бильама вопрос сводится к тому, сможет ли он нормально заработать и еще немного прославиться. Для Авраѓама на карту поставлено все: вся его жизнь, во всех ее аспектах, внешних и внутренних, оказывается под знаком вопроса. Та ситуация, в которой он оказался, противоречит всему, что было до этого. Но, несмотря на это, Авраѓам продолжает свой путь: он готов и дальше идти с Творцом.

Можно представить себе, сколько логических неувязок, рациональных противоречий и проб­лем возникают в голове у Авраѓама в течение трехдневного пути, который он проделывает ради жертвоприношения Ицхака. Весь его мир рухнул. Речь идет не только о чувствах. Все, что у него было, и все, что он знал: дарованное ему обетование и собственные представления — от этого ни осталось камня на камне. У него остался только Всевышний. Здесь и возникает великий соблазн. Он мог бы сказать: «Владыка мира! Я так не могу. Если Ты хочешь убить моего сына, сделай это Сам. Ты хочешь, чтобы это сделал я?! После того, как я всю свою жизнь боролся с человеческими жертвоприношениями, ты хочешь, чтобы я сам это сделал?!» Но Авраѓам молчит, и в этом проявляется его сущность.

Мудрецы спорят между собой о значении стиха из книги Йова (Йов 13:15), в котором письменный текст отличается от традиции его прочтения. В тексте Писания значится: «Пусть Он убьет Меня, я не (לא) надеюсь», — а прочесть это следует так: «Пусть Он убьет Меня, я на Него (לו) надеюсь». Какое значение является правильным? В смертный час я перестану надеяться, или же и тогда я буду уповать на Него? На основании ничтожного, казалось бы, отклонения: вариации в одной букве одинаково произносимого слова — возникают две диаметрально противоположные возможности. Разница между ними кардинальна, поскольку она указывает на основополагающий подход человека к жизни, на то, как он отвечает Всевышнему.

Праведник верой своей будет жив

В словах мудрецов прослеживается и еще одно разграничение, возможно, носящее более четкий характер, чем предыдущее. Речь идет о разнице между абстрактной мыслью, не преступающей рамок теории, и стремлением жить по вере. Эта разница хорошо видна на примере Бильама. Он может пойти дальше всех в постижении Творца, он в состоянии постичь все тонкости теологии, но и тогда он остается все тем же Бильамом. Впрочем, для него здесь нет никакого противоречия. Об этом сказано в Талмуде (Нида, 31а) в связи со словами Бильама (Бемидбар, 23:10): «Кто исчислит прах Яакова и сочтет пыль Израиля?» «Он сказал: “Неужели Тот, Кто столь чист и свят и Чьи служители чисты и святы, станет смотреть на такое?!” Тут же он ослеп на один глаз, как сказано: “Речения мужа, чье око закрыто”» (Бемидбар, 24:3). Для этого человека в мире существует непреодолимая пропасть между абстрактной, возвышенной сущностью, чистой истиной и реальной жизнью, кишащей на нижних ступенях бытия. «Тот, Кто столь чист и свят и Чьи служители чисты и святы», не должен смотреть на это. Такой человек мысленно устанавливает четкую грань между двумя мирами. В одном мире — светлая душа, достигающая высшей, доступной ей ступени постижения Творца, которая служит Ему. Другой мир — это то, что человек делает «после работы». Он не готов к тому, чтобы между этими половинками его жизни была какая-то связь. Духовный взлет, полет абстрактной мысли — все это относится к чистому, совершенному миру. Как ни удивительно, грязь, накопившаяся в человеческой душе, не оставляет в этом возвышенном мире никакого следа.

Рассказывают, что ребе Менахем-Мендла из Коцка однажды спросили, как это возможно, что мудрецы (Бава батра, 15б) называют Бильама пророком? Разве такой мерзавец может им быть? Ведь нам доподлинно известно, каковы личные качества Бильама, мы помним, как повели себя впоследствии, по его наущению, дочери Моава, как он закончил свою жизнь. Но ребе из Коцка объяснил, что, действительно, для еврея постижение Б-га тесно связано с нравственными качествами, однако в иной культуре эта жесткая связь необязательна. Пророк может оказаться крайне несимпатичной личностью, но две эти стороны одного человека будут существовать независимо друг от друга. Потому что, когда познание Творца остается исключительно в сфере абстрактного теоретизирования, оно не оказывает на человека серьезного влияния. В сущности, это означает, что он не вкладывается целиком в поиск Всевышнего, в свою борьбу на этом пути, в отношения с Ним. Он посылает в сражение свой разум, и тот показывает себя с самой лучшей стороны. Однако этот подход оставляет в стороне эмоциональную жизнь, разрывая связь между разумом и чувствами; он затрагивает не суть человека, а исключительно абстрактные сущности.

Еврейский народ пребывает в зоне пересечения высшего и низшего миров, в области постоянного смешения материи и духа, попыток придать абстрактным сущностям конкретное воплощение. Мы не удовлетворяемся сферой чистого духа. Как известно, «у того, кто говорит: “Для меня нет ничего, кроме Торы”, — у того нет и Торы» (Йевамот, 109б); «Тому, кто учит Тору и не соблюдает ее, лучше было бы не родиться» (Танхума, Экев, 6). Это означает, что тому, для кого существует лишь абстрактная святость, нет никакого смысла существовать в этом мире. Мы смотрим на сущее совсем иначе: человек должен отдаваться тому, что делает, целиком, как сказано: «Все мои кости скажут» (Теѓилим, 35:10), подчинять все аспекты своего бытия поставленной цели.

Сфера интеллектуального постижения открыта и для язычника; мы отнюдь не хотим сказать, что Всевышний монополизирован иудеями. Язычник может быть настоящим гением и достичь интеллектуальных высот в области самых разных наук; не в этой сфере проявляется наша связь с Авраѓамом. Мы не пытаемся свести с пьедестала ни Гаусса, ни Архимеда. Подобно этому, философ, который обратит все свои способности на решение теологических проблем, в состоянии достичь впечатляющих результатов в этой сфере, продвинуться в постижении Творца.

Однако сфера интеллектуальной деятельности — это, в сущности, отчужденный мир, в котором пребывают лишь концепции, идеи, понятия. Высшая точка иудаизма состоит не в теоретическом познании Б-жественного, потому что для этого разум не нуждается в святости, что пронизывает душу человека.

Святость Израиля возникает из сочетания материи и духа, следствием которого является постоянный дискомфорт, как сказано: «Умножая знания, увеличиваешь боль» (Коѓелет, 1:18). Под словом «знания» (даат) здесь понимается не интеллектуальное постижение, а комплексное восприятие мира. А под болью имеются в виду страдания человека, который спрашивает себя: «Всевышний столько всего мне открыл. Что же мне теперь с этим делать?» Согласно этой концепции, мудрость влечет за собой ответственность. Каждая заповедь Торы словно теребит изучающего ее ученика, крича ему прямо в ухо: «Что ты со мной сделал?» В этом смысле все, что человек узнает, тут же становится ему укором.

Одно из толкований стиха: «Радуйся, юнец, своей молодости, и да веселит тебя твое сердце в дни юности, и иди, куда ведут тебя твое сердце и видение твоих очей, но знай, что за все это Б-г приведет тебя к суду» (Коѓелет, 11:9) — выглядит так: «“Радуйся, юнец, своей молодости” — Торе, как ты изучал ее в молодые годы; “да веселит тебя твое сердце в дни юности” — это Мишна; “иди, куда ведут тебя твое сердце и видение твоих очей” — это Талмуд; “знай, что за все это Б-г приведет тебя к суду” — это заповеди и добрые дела» (Коѓелет раба, 11:8). Иными словами, в грядущем мире с человека спросится за то, какие добрые дела он совершил на основе всего, что познал.

Влияние знаний на душу

Что дают ученикам Бильама все рассуждения о бесконечности, о душе, о познании? Бильам размышлял о Творце, но что он делал после этого? Изучая ту или иную теологическую проблему, будь то вопрос применения к Всевышнему определений или наличие частного Провидения, такой человек, как Бильам, может в течение нескольких часов концентрировать на этом все свои мысли, добиться впечатляющих результатов, а затем, повернувшись на кресле (или в бочке, где бы то ни было), воскликнуть: «Прекрасно, как красиво!» — и заняться другими делами.

Каждое достижение, к которому приходит такой человек в процессе изучения теологических проблем, лишь раздувает его значимость в собственных глазах. В хасидских книгах (см. комментарий Баал-Шем-Това к Торе, раздел Вайера) говорится, что имя наложницы Нахора, Реума (Берешит, 22:24), намекает на некое явление: это человек, который говорит: «Посмотрите, что (реу ма) я собой являю! Во мне что-то есть! Пусть это что-то незначительное, совсем маленькое «что-то», но все-таки… Вы только взгляните!» Ему не надо стоять на амвоне, он может провести жизнь и в аскетической бочке — главное, чтобы его увидели, чтобы его замечательные качества не пропали втуне, и все получили бы возможность оценить его смирение по достоинству.

В отличие от них, ученики Авраѓама следуют примеру Моше, который говорит: «А мы что?» (Шмот, 16:7). Чем больше видит такой человек, тем смиреннее он становится. Он кажется себе все меньше, все незначительнее. Его познания не дают ему покоя. Постигаемые им истины не остаются в сфере абстрактного бытия; они заставляют его меняться. Человек проверяется не верностью идей, а тем, по какому пути он идет. Ибо если это действительно стезя истины, то она должна оказывать самое что ни на есть ощутимое влияние, как на его внутреннюю жизнь, так и на его отношения с другими людьми, с родителями, с Творцом.

Ученики Бильама, как и он сам, — выдающие­ся люди, которым не удается преодолеть состояние «пустоты и воя пустыни» (Дварим, 32:10). В этой пустыне можно изучать строение всего мироздания, можно заниматься теологией и Талмудом, хасидизмом и каббалой. Некоторые проводят всю жизнь в математическом аду, выводя формулу за формулой, другие пребывают в пустыне интеллектуального вакуума, где возможно любое. Бильам живет в мире, в котором все, что связано с интеллектуальным постижением, не имеет практических последствий; этот подход он прививает и своим ученикам.

Бильам — это не заурядный обыватель, у которого вдруг заговорила ослица; он действительно способен отказаться от серебра и золота, он не станет пресмыкаться пред сильными мира сего. Биль­ам говорит: «Я мыслитель, я теолог. Для меня это правда, и я ей не изменю». Казалось бы, это прекрасно, однако за этим скрывается другая сторона его личности, неотделимая от его внутренней сущности, — полная противоположность святости.

Кудесник Бильам

В заключение коснемся еще одного момента, связанного со смертью Бильама. Как мы видели, он — великий пророк, способный охватить взглядом все будущие поколения, стоит на той же ступени, что и Моше. Но, в сущности, Бильам с самого начала своего пути падает в пропасть игр интеллекта. В сущности, на это и указывает повествование о его смерти: «И Бильама, сына Беора, кудесника, сыны Израиля убили мечом, в числе пораженных ими» (Йеѓошуа, 13:22). Внезапно Бильам перестает быть пророком, человеком Б-жьим. От всего этого остается только «Бильам-кудесник».

Бильам не был простым фокусником; он был настоящим чародеем в сфере интеллекта. Он жонглировал не разноцветными шарами, а идеями. И, подводя окончательный итог, Писание говорит не о пророке, а о кудеснике или даже всего лишь о фокуснике. Что от него осталось? Жил-был на свете Бильам, он «играл в бисер», а потом погиб на войне вместе с рядовыми обитателями Мидьяна. К необразованным мидианитянам прибавился один интеллектуал. Правда, Тора упоминает его в почетном перечне знатных жертв, вместе с царями Мидьяна (Бемидбар, 31:8), но это все, чего ему удается достичь.

История о Бильаме, рассказанная в разделе Балак, не заканчивается смертью ее героя. В сущности, здесь начинается новая история, потому что мы, как всегда, должны поставить вопросы: что делать дальше? как нам претворить в жизнь слова Торы? каким путем пойти? Поэтому Тора продолжается, и разные истории сменяют друга: Пинхас, Йеѓошуа и так далее, вплоть до последнего поколения.