Образ священника

«Пинхас, сын Элеазара, сына Аѓарона, священника, отвратил Мой гнев от сынов Израиля, возревновав ревностью Моей среди них; и не истребил Я сынов Израиля в ревности Моей. Посему скажи: вот, даю Я ему Мой завет мира» (Бемидбар, 25:11–12). Это сочетание: «возревновав ревностью» и «вот, даю Я ему Мой завет мира» представляется странным. За что Пинхас получает «завет мира»? За убийство?

Талмуд и сборники мидрашей неоднократно рисуют характер священников, коѓенов. Как правило, все описания такого рода можно разделить на две группы. В трактате Кидушин (70б) высказывается мнение, согласно которому тот, кому присуща агрессия, не может быть священником. Там рассказывается, что у Пашура, священника времен Ирмияѓу, было четыре тысячи рабов, и все они смешались с потомками Аѓарона, так что теперь, если священник злобен, это признак того, что он не настоящий коѓен, а его род восходит к одному из этих рабов. В Мишне также описываются некоторые характерные качества, необходимые для священника. Там дается следующее наставление: «Будь учеником Аѓарона — люби мир и стремись к миру, люби людей и приближай их к Торе» (Авот, 1:12). В сущности, эти слова Ѓиллеля не являются чем-то новым, они хорошо вписываются в тот образ священника, который возникает еще в Писании: «В мире и справедливости ходил он (левит) со мной и многих отвратил от греха. Ибо уста священника должны хранить знание, и Тору искать следует из уст его, ибо он посланник Г-спода воинств» (Малахи, 2:6–7).

Однако на основе Талмуда можно составить и совсем другой образ. Так, рассказывается (Бава батра, 160б), что из-за вспыльчивых священников, которые в гневе давали развод женам, был введен специальный вид разводного письма, которое должно быть особым образом написано, сложено и зашито. Здесь возникает ощущение, что вспыльчивость — это не чужеродная черта, а, напротив, органическое свойство священника. Настоящий священник должен быть вспыльчив.

Ревность проявляется еще у Леви во время взятия Шхема. Неслучайно он объясняет свой поступок словами, которые имеют определенное отношение и к происходящему в этом разделе: «Не­ужели он поступит с нашей сестрою, как с блудницей?» (Берешит, 32:31). В сущности, можно сказать, что каков Леви, таков и Пинхас. Сходство между ними этим не исчерпывается. Леви еще раз появляется в этой роли — на сей раз речь идет не об отдельном человеке, а о колене. Это происходит после греха золотого тельца: Моше нуждается в людях для наведения порядка, и он бросает клич: «Кто за Г-спода — ко мне!» «И собрались к нему все сыны Леви» (Шмот, 32:26). Они убивают грешников, движимые ревностью о Б-ге, как рассказывает об этом сам Моше в книге Дварим (33:8–9): «Твои Тумим и Урим благочестивому мужу Твоему, который говорит о своем отце и о своей матери: “Я их не видел”, — и своих братьев не узнавал, и своих сыновей не признавал, ибо они (левиты) соблюдают сказанное Тобой и хранят Твой завет». Получается, что левитов хвалят за то, что они убийцы, не помнящие родства. Правда, они действовали как ревнители, во имя Неба, но, в сущности, их хвалят именно за убийство. В благословении, которое Яаков дал своим детям перед смертью, также упомянуто это качество Леви и его брата Шимона: они вспыльчивы и гневливы. Возможно, они ревнители.

Каббалистическая литература (например, Зоѓар, Берешит, 266б) проводит четкое различие между качествами левитов в целом и отличительными чертами части колена — священников, коѓаним. Как правило, священник должен обладать таким качеством, как милосердие, а Леви — таким качеством, как стойкость. Однако если разобраться, мы увидим, что все не так-то просто. Ведь священник, в сущности, работает мясником. Его основная задача состоит в том, чтобы зарезать животное, собрать кровь, отнести ее к жертвеннику, окропить его. Священника постоянно окружает кровь убиваемых им животных. Между тем левиты поют песни, открывают ворота, несут почетный караул в Храме. Комментируя стих: «Порази чресла восстающих на него, и ненавистники его да не восстанут» (Дварим, 33:11), — входящий в благословение колена Леви на все грядущие поколения, Раши пишет, что это пророчество, которое рассказывает о маккавейских войнах. Тогда священники, сыны колена Леви, вновь встали во главе народа Израиля и повели его на войну. Таким образом, среди основных черт священника надо назвать и готовность к войне, и ревность во имя Б-жье.

Мы видим, таким образом, что в самой сути священства кроется парадокс. С одной стороны, перед нами предстает ревнитель, воин, который может пролить кровь. С другой стороны, это мирный и мягкий человек. Что же все-таки являет собой священник?
Подобные противоречия обнаруживаются и в образе пророка Элияѓу. Он является героем множества традиционных историй, в которых его основная черта — милосердие. Элияѓу всегда исполнит просьбу нуждающегося, придет на помощь попавшему в беду. Со времени Талмуда и до наших дней были составлены десятки и сотни таких историй про чудесное явление Элияѓу. Во всех них речь идет о милосердии.

Но мы ведь помним и иного Элияѓу! В Писании его отличительной чертой является отнюдь не милосердие. Про него рассказывается несколько историй. Во-первых, он возвещает о наступлении засухи: «Не будет в эти годы ни росы, ни дождя, разве лишь по моему слову» (Млахим1, 17:1). Фактически это Элияѓу приносит в страну голод, а голод чреват жертвами. Затем Писание рассказывает о том, что случилось на горе Кармель, и мы узнаем, что он обошелся с пророками Баала совсем не по правилам дипломатического протокола. Вначале он открыто и невежливо издевается над ними, а потом собственноручно убивает 400 служителей Баала. Таков Элияѓу в Танахе. Когда царь посылает за ним в погоню военный отряд, тот сжигает своих преследователей (Млахим, 1:9–12), а затем точно так же уничтожает новую группу солдат, брошенную на его поиски. Встречая Элияѓу, Овадия, который, согласно Талмуду (Санѓедрин, 29б), и сам был пророком, страшно пугается и падает ниц. Мы видим, что Элияѓу вызывает в людях трепет. Когда он поднимается на гору Синай и Г-сподь спрашивает его: «Что тебе здесь надо, Элияѓу?» — в ответе: «Весьма возревновал я о Г-споде» (Млахим1, 1:9–10) — раскрывается его сущность. Эзотерические источники (Зоѓар, Ки-теса, 90а) утверждают, что «Пинхас — это Элияѓу».

С другой стороны, уже в книге Малахи (3:23) мы сталкиваемся с совсем иным образом Элияѓу: «Вот, я посылаю к вам Элияѓу-пророка». Задача Элияѓу, который в своей земной жизни убил немало человек, состоит в следующем: «И возвратит он сердце отцов к сыновьям и сердце сыновей к их отцам» (Малахи, 3:24). Раньше Элияѓу вызывал у окружающих трепет, а теперь мы говорим о нем как о спасителе, который придет на помощь каждому и всегда выручит из беды.

Ревнитель имя Ему

Следует обратиться и к другому аспекту проблемы ревности о Г-споде. Что означают слова: «Возревновав ревностью Моей»? Здесь следует отметить, что у глагола «ревновать» в Писании есть разные значения, отличающиеся между собой, в частности, в зависимости от стоящего после данного глагола предлога. Я могу ревновать к кому-то, и это означает, что я хочу быть, как он; я могу и ревновать о ком-то — это означает, что у меня есть определенные отношения с этим человеком, что он мне не безразличен. Именно во втором значении использован глагол «ревновать» в истории о муже, ревнующем жену (Бемидбар, 5:14). В самом деле, за такой ревностью стоит не ненависть, а любовь, не качество стойкости, а качество милосердия.
Ненависть может проявляться по-разному, и далеко не всегда она проявляется в виде открытого нападения. Однако суть ненависти состоит в априорном отсутствии положительного отношения к ее объекту. Ненависть получает определение и в рамках еврейского закона. Ненавидящим называется не тот, кто проклинает ближнего и кричит на него, но «тот, кто из-за вражды не говорил со своим другом три дня» (Мишна, Санѓедрин, 3:5). Таким примером ненависти являются братья Йосефа, о которых сказано: «И не могли говорить с ним дружелюбно» (Берешит, 37:4). Когда я не могу с кем-то и словом перемолвиться, это значит, что я его по-настоящему ненавижу. В определенном смысле это верно и в рамках эзотерических категорий. Мера стойкости включает в себя и преодоление, и ненависть, и страх. В ее основе лежит обрыв отношений. Если я могу, то обрываю связь, а если нет — атакую. В сущности, я не могу его видеть, но иногда, чтобы этого добиться, приходиться поднапрячься.
Ревность о человеке проистекает из категории любви. В этом чувстве можно выделить несколько ступеней. Я могу испытывать удовольствие, когда ко мне нечто попадает, но, лишившись этого, я не испытаю тоску и не начну искать. Но когда отсутствие чего-либо вызывает у меня неудовлетворенность — это уже признак любви. Это может быть лакомство, деньги — все, что угодно: когда у меня нет любимой вещи, я ощущаю недостаток в ней.

Подобным образом строятся и отношения человека с Небом. Иногда человек приходит в синагогу в Рош ѓа-Шана или Йом Кипур. Все молятся, и он тоже молится. Но есть и более высокий уровень, о котором сказано: «Когда я вспоминаю о Тебе на своем ложе, в любое время ночи размышляю о Тебе» (Теѓилим, 63:7). Простой смысл этого стиха состоит в том, что человек просыпается ночью и вместо того, чтобы, сладко зевнув, повернуться на другой бок, погружается в размышления о Творце. Он вспоминает о Нем, потому что ему недостает Его присутствия. Безусловно, не каждый человек достигает этого уровня, но и такое бывает. Следующий уровень любви называется ревностью: человек не просто любит тот или иной объект, но не может вынести его пребывания у других. Эта страсть к исключительному праву обладания является стержнем такой любви. В ней тоже есть разные уровни, особо сильная любовь подразумевает, что мы не можем одинаково любить две вещи.

Ревность напоминает нам о сказанном в Шир ѓа-ширим (8:6): «Крепка, как смерть, любовь; как преисподняя, люта ревность». Эта фраза не порицает ревность, а, напротив, превозносит это чувство. Когда любовь крепка, как смерть, пламя ревности пожирает человека, подобно огню преисподней. Почему? Потому что ревность строится на том, что я готов только на личную связь, один на один; наличие других звеньев мешает и не дает мне покоя. «Возлюбил Я вас, сказал Г-сподь» (Мелахи, 1:2). Он настолько любит нас, что не простит нам, если мы направим свою любовь на других. Поэтому сказано: «Г-сподь — Ревнитель имя Ему» (Шмот, 34:14).

«Только вас Я признал из всех семейств земли» (Амос, 3:2) — это выбор любви. Интересно, что, с точки зрения еврейского закона, почти все авторитеты соглашаются с тем, что служение Г-споду, сочетаемое с идолопоклонством, разрешено язычнику и запрещено еврею. О последнем сказано: «Жертвующий богам, кроме одного Г-спода, да будет истреблен» (Шмот, 22:19). Что касается неевреев, тот, кто верит в истинного Творца, примешивая в эту веру элементы язычества, не называется идолопоклонником: определяющей является его вера в Г-спода. Но связь евреев с Всевышним особенно тесна, и на этом уровне привлечение в нее дополнительных элементов порождает ревность.

Завет Мой был с ним

Когда Пинхас убивает Зимри, «возревновав ревностью Моей», его поступок проистекает из того же источника, откуда возникает «завет мира». Его ревность порождается мерой милосердия, а не стойкости. Это объясняет и «раздвоение личности» у священников. Именно то особое значение, которое Творец имеет для Пинхаса, и пробуждает его ревность.

Корень ревности — в ощущении уникальности и незаменимости. Это связано именно с любовью, а не с ненавистью и гневом. Пророк Малахи в своем пророчестве священникам именно так, без тени сомнения, описывает завет, данный колену Леви: «Завет Мой был с ним — жизнь и мир» (Малахи, 2:5). Не случайно его слова основаны на стихе из данного раздела. Основная черта, характеризующая священника, — это любовь, которая может принимать самые разные формы. Иногда ее невозможно сдерживать, и тогда Элияѓу восклицает: «Весьма возревновал я о Г-споде!» И тот же самый Элияѓу «вернет сердце отцов — к сыновьям, а сердце сыновей — к отцам».

Этот подход объясняет, почему именно Элияѓу стал появляющимся на каждом обрезании «ангелом завета». Казалось бы, Авраѓаму эта роль подходит куда больше. Но ангел завета — все-таки Элияѓу, потому что вся его сущность — в основанных на исключительности отношениях, а обрезание подчеркивает нашу особую связь с Творцом, которая требует исключительности с обеих сторон. Как и у священников в их храмовом служении, в обряде обрезания объединяются кровь и любовь. Да, это завет на крови, но не крови ненависти. Как и всякий завет, он выражает исключительность, присущую любви.