В данном разделе дважды возникает тема смерти праведников: в нем рассказано о смерти Мирьям и Аѓарона. Казалось бы, эти смерти сведены в один раздел в результате исторической последовательности событий, однако мудрецы (Моэд катан, 28а) предлагают иное объяснение: «Почему о смерти Мирьям рассказано после изложения законов рыжей коровы? Дабы ты знал, что как пепел рыжей коровы искупает, так и смерть праведников искупает». Здесь следует, в первую очередь, понять, каково значение смерти праведника, а затем уже разобраться в том, что общего между этим событием и заповедью о рыжей корове. Ведь, казалось бы, рыжая корова вообще не искупает, поскольку не является жертвой, а только используется для очищения от ритуальной скверны. Между тем, говоря о смерти праведников, имеют в виду именно искупление.

Потеря сущности

Во всякой смерти, и в том числе в смерти праведника, присутствуют элементы личной скорби и потери. Уход человека, который жил с нами в этом мире, создает настоящий вакуум. Возникающая пустота ощущается особенно остро, если покойный был опорой для многих, если люди в нем нуждались. В этом смысле смерть праведника — это действительно потеря для всего мира. Тора описывает кончину многих праведных людей, иногда довольно бегло, иногда развернуто, и складывается впечатление, что этому событию придается особое значение, помимо того, которое есть у смерти каждого человека.

Чем же столь важна смерть праведников? Возьмем, к примеру, Мирьям: она почти не упоминается в Торе; почему же ее смерть имеет такое значение? Не забудем, что во время пребывания еврейского народа в пустыне, еще до кончины Мирьям, умерло немало значительных людей: главы колен, предводители общины, отпрыски знатных родов. Но Тора не сообщает о смерти ни одного из них по отдельности.

В этой связи и мудрецы различают два вида потери, вызванной смертью. Первый из них — это смерть человека, потерю которого можно, хотя бы в каком-то смысле, оценить. Можно понять, чего именно недостает, насколько недостает. Такой недостаток, в принципе, может быть восполнен. Говоря об этом, мудрецы прибегают к образу «заполняет место своих отцов» (см., например, Шабат, 51а), когда дети продолжают начатое человеком, покидающим этот мир. По этому поводу известно насмешливое высказывание, которое приписывают Наполеону: «Кладбища полны незаменимых людей». Образующийся вакуум заполняется естественным образом.

Разумеется, люди отличаются друг от друга, каждый из них действует по-своему; и невозможно в точности заполнить место другого человека не только в частной жизни, но и на общественном поприще. Человек сотворен по образу и подобию Творца и «сотворен единичным» (Тосефта, Санѓедрин, 8:4), поэтому потеря каждого пьяницы, валяющегося под забором, является невосполнимой утратой. У каждого человека есть собственное, присущее только ему значение; каждый — это особая, уникальная личность, которую невозможно воспроизвести в ее индивидуальности. Ведь в противном случае этого человека было бы незачем создавать. И все же, несмотря на вышесказанное, если рассматривать общие рамки нашей деятельности, можно говорить о том, что роль, которую прежде исполнял покойный, теперь возьмет на себя кто-то другой.

Однако бывают и иные потери, которые совсем нельзя возместить. Человек умирает, и его место невозможно занять. Эта ситуация возникает при смерти праведников, поскольку никто не может в полной мере исполнить роль покойного. Возможно, я смогу делать те же вещи, что и он, но я не буду обладать его неповторимой индивидуальностью. В этом случае и сын, не уступающий отцу ни в мудрости, ни в богобоязненности и занявший его место, никогда не будет в точности таким, как он.
Мы отнюдь не хотим принизить значение продолжателей. Дети вполне в состоянии сменить своих родителей в некоторых амплуа. Отцы играли определенную роль в мире, и сыновья могут более-менее в нее вписаться. В таком случае, несмотря на все значение уникальной личности покойного, ощущение пустоты не носит столь тотального характера. Однако, когда этот мир покидает праведник, речь идет не о роли, для которой не находится исполнителя, но о потере сущности. Не каждый человек является такой личностью, которой совершенно не может быть замены, чье место никак нельзя занять.

Поминальные речи по выдающимся людям и мудрецам Торы обычно строятся по общему образцу. Можно найти золото и серебро, можно найти все, но «где находится ум и где место разума?» (Иов, 28:12). Человек умер, и кто займет его место? Кто придет ему на смену? Но, в сущности, лишь немногие действительно находятся на таком уровне. Подлинные масштабы личности выявляются с течением времени. Охватывая взглядом давно прошедшие времена и всю пеструю мозаику, состоящую из разных людей и их деяний, мы видим, что величие большинства из них было органично связано с эпохой. В минуту утраты часто возникает ощущение, что все пропало, что потеря невосполнима. Однако проходит время, и становится ясно, что подобные потери случаются. Лишь очень немногим совсем нет замены. И когда место человека действительно не может быть занято другим, это означает, что в мире не стало особой сущности. Такова смерть праведников.

Праведник может не занимать ключевого поста и не являться общественным деятелем, однако если он представляет собой некую неповторимую сущность, тогда срок его смерти действительно имеет значение. Когда человек такого уровня уходит в мир иной, дата и время его смерти имеют значение не только в жизни отдельного человека, но и в жизни всей общины, а иногда и целого народа. Тора особо сообщает о том, что такой-то ушел из мира, лишь в том случае, когда он действительно являл собой уникальную, невозместимую сущность, и никто не может занять в точности его место, заполнить образовавшийся вакуум.
В случае Мирьям и Моше это очевидно. Их дети не могли прийти им на смену. Однако первосвященником после Аѓарона становится его сын, и Тора, рассказывая о смерти Аѓарона, показывает, как произошла эта смена поколений. Однако Элеазар, даже надев одежды первосвященника, не может стать еще одним Аѓароном. Можно назначить нового первосвященника; в определенные исторические периоды эту должность попросту раздавали приближенным. Однако невозможно создать еще одного Аѓарона, и даже не потому, что он был первым, а потому, что он был особенным.

Праведники не умирают

Уходя, праведники оставляют после себя не только субъективное ощущение пустоты; возникающий в результате вакуум столь реален, что нельзя даже в полной мере сказать, что они умерли. Это недвусмысленно говорится по поводу Яакова. Талмуд (Таанит, 5б) рассказывает странную историю о том, как рав Ицхак, приехав из Страны Израиля в Междуречье, сообщил раву Нахману, что праотец Яаков не умер. Рав Нахман, который всегда был несдержан на язык, язвительно поинтересовался: «Значит, зря бальзамировали, оплакивали и хоронили?» Тора ведь повествует не только о смерти Яакова, но рассказывает и о бальзамировании тела, и о похоронах. Как можно сказать, что он не умер? В другом месте Талмуда (Бава батра, 58а) имеется еще одна необычная история на эту тему: рабби Банаа, спустившись в пещеру Махпела, видит, что Ав­ра­ѓам, словно живой, разговаривает с Сарой. Можно привести и другие примеры.

Это относится и к образам семи пастырей — духовных отцов народа Израиля ⁽¹⁾×(1) Авраѓам, Ицхак, Яаков, Йосеф, Моше, Аѓарон и Давид. Хотя и не обо всех о них сказано, что они не умерли, но, согласно традиции, все они продолжают существовать в общине Израиля на протяжении поколений. Так, Рамбам в предисловии к своему комментарию Мишны предпочитает не писать, что Моше умер, всячески избегая такой формулировки. Поэтому он пишет: «И было это смертью по отношению к нам, ибо его не стало с нами, и жизнью по отношению к нему, в том, куда он возвысился. И говорят о Моше, мир ему (Сота, 13б), что он не умер, но вознесся и служит Б-гу в небесах». Это означает, что такой человек вообще не может умереть. Сказать, что такой человек мертв, значит, признать, что мир ущербен, поскольку ему не хватает элемента, являющегося интегральной частью его бытия. Все умирают, а мир продолжает существовать, но, когда речь идет об отдельных исключительных личностях, чья уникальность имеет особое значение, мы не можем сказать, что они совершенно покинули бытие. Поэтому о них говорят, что они и умерли, и живы; в каком-то смысле они продолжают существование.

Смерть и жизнь: скверна и чистота

Можно указать и на иной аспект смерти праведников. В различных источниках (см., например, Зоѓар, Ѓаазину, 296.2) смерть праведников называется арамейским словом ѓилула, означающим «веселье», «праздник». Сегодня в некоторых местах принято устраивать в день смерти праведника настоящий праздник (нельзя не признать, что при этом зачастую теряется всякое чувство меры), который иногда превосходит по своему масштабу то оплакивание, которое происходило после его смерти. Это связано с тем, что в смерти праведника есть аспект искупления.

Мудрецы (см., например, Шмот раба, 35:4) много говорят о том, что страдания праведника искупают грехи поколения. Мы по ряду причин (некоторые из них вполне разумны) не слишком часто занимаемся анализом 53-й главы Йешаяѓу, однако простое прочтение текста допускает понимание, при котором пророк, рассказывая об участи раба Б-жьего, показывает, что праведник действительно может нести на себе мучения других и искупать грехи своих современников. Итак, смерть праведника искупает грехи всего поколения.

Чтобы лучше это представить, остановимся вначале на понятии скверны — побочного продукта смерти. Один из базисных принципов законов ритуальной чистоты и скверны состоит в том, что степень скверны, присущей тому или иному объекту, прямо пропорциональна его связи со смертью и, соответственно, обратно пропорциональна его жизненной силе. Это соотношение проявляется в подавляющем большинстве законов о ритуальной нечистоте. К примеру, понятно, почему у мужчины в результате семяизвержения или у женщины в период месячных возникает ритуальная скверна: в обоих случаях речь идет о смерти малых масштабов, пусть она даже и не распространяется на весь организм. Однако исключением среди всех прочих видов скверны является ритуальная нечистота роженицы. Казалось бы, она никоим образом не связана со смертью; напротив, рождение — это создание новой жизни, противоположность смерти. Поэтому первоначальную формулировку надо несколько уточнить.
Оказывается, ритуальная нечистота возникает в моменты перехода между жизнью и смертью, и это может быть как лишение жизни, так и ее возникновение. В крайне поверхностной форме можно заключить, что в миг рождения душа входит в тело, а в миг смерти — покидает его. Если рассматривать наш мир как замкнутую систему, то рождение и смерть окажутся точками входа и выхода. Эти события схожи, поскольку они знаменуют кардинальные изменения в комплексе, объединяющем душу и тело.
В этом смысле можно сказать, что искупление строится по той же модели, что и скверна. Представляется, что смерть не только приносит с собой скверну, но и создает точечный источник чистоты и искупления. Искупление также возникает на сломе, в результате мимолетного возникновения связи между мирами. И чем более полон жизнью был покойный, тем совершеннее окажется возникшая в момент его смерти чистота. Принято говорить о том, что смерть праведников искупает, но, в сущности, искупает каждая смерть. Это относится не только к праведникам, но и к злодеям, как написано: «Не будет прощен вам грех этот, пока не умрете» (Йешаяѓу, 22:14). Сказано также, что для приговоренных к казни смерть является искуплением грехов (Мишна, Санѓедрин, 6:2). Итак, самые тяжелые грехи искупаются смертью, и, видимо, тяжелая смерть обладает в этом смысле большей силой: казнь преступника оказывается несравненно большим искуплением, чем спокойная смерть в своей постели.

В народе принято называть каждого человека, погибшего от рук неевреев, святым, хотя у этого обычая и нет явных источников в Законе. Так говорят не только о евреях, погибших ради освящения Б-жьего имени, — они-то, разумеется, относятся к числу святых, — но и о казненном преступнике. Иногда так могут назвать даже жертву дорожной аварии, и в его смерти есть определенное искупление, она способствует тому, что его душа поднимется ввысь очищенной. Смерть, таким образом, может искупать не только совершенный грех, но и всю прожитую жизнь, поскольку она меняет определение сущности жизни.

Смерть праведника искупает грехи поколения, потому что чем выше стоял человек, покинувший этот мир, тем значительнее является порождаемая этой трансформацией чистота и тем большим потенциалом обладает сопутствующее ей искуп­ление. Поэтому, когда умирает праведник, прорыв разделяющей миры преграды оказывает особо сильное влияние — он меняет самую суть бытия. Как мы отмечали выше, «малая смерть» также вызывает скверну, хотя и не столь значительную по своей мощи, как смерть человека. Подобным образом можно говорить и о том, что «малая смерть» иного рода порождает чистоту: в самом деле, по словам мудрецов (Йома, 86а), искупающей силой обладает не только смерть праведников, но и их страдания.

Почему в Храме наши грехи искупались именно кровью жертв? Почему ради искупления приходилось убивать живых существ? Неужели нельзя принести Г-споду дар, не лишая животное жизни? И как понять искупление посредством козла отпущения? Согласно закону, козел отпущения искупает все грехи — как случайные, так и преднамеренные, и искупительная сила этого обряда больше, чем у всех прочих жертвоприношений. Между тем, козла отпущения лишали жизни, сбрасывая со скалы в пустыне. Все стало бы на свои места, если бы от нас требовалось, скажем, отпустить козла на волю, так что можно было бы и искупить грехи, и получить награду от общества охраны животных. Неужели обязательно увязывать искупление с убийством несчастного животного?

Грехи искупаются кровью жертвы, поскольку именно смерть, уход из этого мира, создает качественную трансформацию, затрагивающую самую суть бытия, и порождает феномен чистоты и искупления. Так возникает двойной парадокс перехода. С одной стороны, рождение создает скверну; с другой — смерть влечет за собой искупление. В обоих случаях границы нашей реальности размыкаются, и осуществляется переход — внутрь или наружу: кто-то рождается на свет, а кто-то уходит в мир иной.

Две стороны смерти

Мудрецы сравнивают между собой искупление пеплом рыжей коровы и искупление в результате смерти праведников, потому что действительно налицо базисное сходство между двумя явлениями. Царь Шломо сказал по поводу законов о рыжей корове: «Подумал я: “Стану мудрым”, — но мудрость далека от меня» (Коѓелет, 7:23; Мидраш зута Коѓелет, 7). Суть этой заповеди непонятна; она полна парадоксов и кажущихся противоречий даже на уровне деталей законов (так, например, вода с пеплом рыжей коровы очищает того, кто был ритуально нечист, однако другим, напротив, передает скверну). При этом основной вопрос, который вызывает процесс очищения посредством пепла рыжей коровы, связан именно с рассматриваемой нами темой.

Когда человек соприкасается со скверной, причем в наиболее сильной ее форме, вызываемой мертвым телом, необходимым элементом обряда искупления, или очищения, является пепел рыжей коровы, остающийся после того, как ее лишат жизни, а потом сожгут тушу. Искупление происходит благодаря тому, что скверна стирается в порошок, перестает существовать. Можно было бы легко понять практику очищения посредством окропления «живой водой». В родниковой воде и скверне смерти несложно усмотреть две символические противоположности. Однако то обстоятельство, что очищение от вызванной смертью скверны и само не может обойтись без смерти, является фундаментальной проблемой заповеди о рыжей корове, выходящей за пределы отдельных странностей в деталях законов.

Этим можно иначе объяснить элемент искупления, содержащийся в смерти праведников. Смерть праведников — это трагедия. Когда праведник уходит из жизни, мир становится темнее. Этот человек озарял мир своим светом, но теперь наступила тьма. Схожее ощущение темноты возникает при сравнении Моше и Йеѓошуа: «Лик Моше подобен солнцу, а лик Йеѓошуа подобен луне» (Бава батра, 75а). Но иногда бывает и так, что лик учителя подобен солнцу, а лик ученика — луне в момент лунного затмения. Иногда «сын подобен стопам отца» (Эрувин, 70б), а иногда он и на это не тянет. Уход действительно оставляет тьму, но, с другой стороны, в нем есть и свет освобождения, нового рождения, свет жизни. Когда ребенок рождается, он покидает один мир и вступает в другой. Смерть — это обратный процесс: покидая наш мир, человек возвращается в мир иной. Точка перехода и создает парадокс, объединяющий скверну и искупление.

Некто описывал свои личные впечатления от перехода между мирами. Он был тяжко болен и в забытьи предстал перед небесным судом. Ему привиделось, что небесный суд приговорил его к выздоровлению и его повели обратно. На дороге валялась какая-то туша, и он должен был в нее зайти. Он кричал и плакал, но это не помогло, а забравшись внутрь, он проснулся и обнаружил, что вернулся к жизни. Интересно, что это описание строится по той же модели, что и процесс рождения. Чистая душа, дарованная Б-гом, должна войти внутрь тела. В сущности, душе приходится покинуть свою вселенную и уйти в мир иной — в наш мир.

Почему Моше и Аѓарон умирают на вершине горы? Почему Аѓарон восходит на гору, на которой он должен умереть, в одеждах первосвященника? Ответ состоит в том, что для этих праведников смерть является не спуском, а подъемом. Умирая, Аѓарон словно еще раз вступает в Святая святых, как он делал ежегодно в Йом Кипур, искупая грехи всего народа. Смерть Аѓарона — это, по сути своей, то же принесение жертвы: что-то прекращает свое существование. И, поскольку Аѓарон был облачен в одежды первосвященника, совершая жертвоприношения, он надевает их и сейчас — когда ему предстоят подъем и последняя жертва.

Здесь снова возникает тот аспект, о котором мы уже говорили: почему так поступает именно Аѓарон? Почему не каждый первосвященник и не все знатоки Торы поднимаются на горные вершины? Одна из причин состоит в том, что тот, кто являет собой единственную в своем роде сущность, подобно Моше и Аѓарону, — это праведник не только по сравнению с другими или по отношению к своему времени; он праведник сам по себе. Уход такого человека также являет собой исключительный феномен. Поэтому у каждой подобной смерти есть своя дата, и о ней надо отдельно рассказывать. Она не только оставляет за собой пустоту, но и трансформирует реальность.

Поэтому Тора рассказывает и о смерти Мирьям. Неважно, какую роль она исполняла; возможно, она просто сидела дома и вязала, однако с ее смертью мир навсегда лишился неповторимой, особой сущности. Такое событие, как смерть праведника, оставляет след в мире, оно словно вытесано на скрижалях времени. Иногда этот след тянется одно поколение, иногда ограничивается теми или иными географическими координатами. Случается и так, как в нашем разделе, и тогда событие продолжает влиять на протяжении веков, из-за той единственной в своем роде сущности и из-за того, что не может быть возврата.