«Если по установлениям (бехукотай) Моим будете поступать и заповеди Мои соблюдать и исполнять...» – вот первая фраза этого раздела. Всевышний продолжает Свой начатый ранее монолог. Недельные чтения – это не изолированные друг от друга блоки: Тора едина.

Раздел Бехукотай, исполненный гнева, страстности и любви, почти полностью посвящен оппозиции: «Если будете... заповеди Мои соблюдать и исполнять...» – «Если... не будете исполнять все заповеди эти...» (26:14).
В полную силу звучит тема, начатая ранее: Всевышнему принадлежит земля, и Он кому хочет дает ее, но дает на Своих условиях. Действие в Бехукотай разворачивается в драматически напряженном поле, определяемом отношениями троих: Всевышнего, народа Израиля и Страны Израиля. В первой части рисуются идиллические картины их единства, во второй – ужасные картины разделенности. Причем страдает не только не исполняющий заповеди народ, но и земля, приходящая в полный упадок и запустение – столь великие, что новые «пришельцы и поселенцы» дивятся, да как вообще здесь можно было жить раньше (26:32). И это сказано о земле, «текущей молоком и медом» – библейское определение, ставшее визитной карточкой Страны Израиля. Однако бедствия, которые описываются с выразительностью визуализации, временны, ибо эта земля и этот народ предназначены Богом друг для друга. Возможность раскаяния всегда открыта, а союз евреев с Всевышним – нерушим (26:44,45).

Обрамленный законодательными фрагментами, этот пророческий текст наполнен взрывной энергией. Как и другие библейские тексты, он обладает замечательной способностью впитывать новые смыслы. В разные времена он прочитывался по-разному: в эпохи бедствий – как ободрение и надежда, в эпохи благополучия – как профилактическое предупреждение типа «Не влезай – убьет».

Почти сто лет назад в Палестине побывал Бунин. Его очерки похожи на эпитафию.

«На Сионе за гробницей Давида видел я провалившуюся могилу, густо заросшую маком. Вся Иудея – как эта могила».&&
Еще повезло, что весной приехал, а то бы и маков не было. Бунин не одинок: другие путешественники тоже рисуют картину полного запустения. Общее ощущение: так будет всегда; невозможно ничего с этим поделать.
Бунинская «Иудея» предварена эпиграфом:

«И Господь поставил меня среди поля, и оно было полно костей».

Начальный фрагмент пророчества Иезекииля. Кости поднимаются из гробов, одеваются плотью, покрываются кожей, и Дух Божий животворит их (37:1-14). Текст этот понимается еврейской герменевтикой как пророчество о возвращении изгнанников в Сион и читается Девятого Ава, в горестный день разрушения Храма – в знак ободрения и надежды.

Бунин цитирует без ссылки и чуть неточно: писал, надо полагать, по памяти. Для того чтобы помнить, не надо было быть большим знатоком Священного Писания: в начале прошлого века этот текст знали многие: он из популярных, торжественно читается на утрени в Великую субботу перед православной Пасхой как пророчество о воскресении мертвых. В голове у Бунина сидело и при виде запустения святого места моментально отозвалось.

Эпиграф ограничен зачином рассказа. Не для того, чтобы мы сами дополнили его, завершив радостной кодой, но потому что кода эта невозможна. Сухие кости так навсегда и останутся сухими костями. Им не встать, не одеться плотью и кожей, и Дух Божий не оживит их. «Я» в этом тексте не только Иезеккииль – это сам Бунин. Это его поставил Господь на библейское поле.

Об Иерусалиме:

&&«Первобытно-простой по цвету, первобытно-грубый по кладке, без единого деревца – только одна старая высокая пальма на южной стороне <…> Он, воспетый Давидом и Соломоном, некогда блиставший золотом и мрамором, окружённый садами Песни Песней, ныне возвратился к аравийской и патриархальной нищете. Уступами сходящий к кремнистой ложбине Кедрона, к переполненной несметными могилами Иосафатовой долине, окружённой пустырями и оврагами, он кажется тяжким и грубым вретищем, одевшим славный прах былого <…>
Тёмным ветхозаветным Богом веет в оврагах и провалах вокруг нищих останков великого города. Или нет, даже и ветхозаветного Бога здесь нет: только веяние Смерти над пустырями и царскими гробницами, подземными тайниками, рвами и оврагами, полными пещер да костей всех племён и народов. Место могилы Иисуса задавлено чернокупольными храмами. Мечеть Омара похожа на чёрный шатёр какого-то тысячелетия тому назад исчезнувшего с лица земли завоевателя. И мрачно высятся возле неё несколько смоляных исполинских кипарисов...
“Се оставляется дом ваш пуст...”»

«Се, оставляется вам дом ваш пуст <…> пока не придет время, когда скажете: благословен Грядый во имя Господне!» (Лк. 13:35; также Мф. 23:38) – проклятие земле и народу, действующее до той поры, пока евреи не раскаются в содеянном и не примут христианство, до конца времен, стало быть.

Сильный христианский аргумент, почему сионизм в принципе невозможен. Деятельность сионистов оказывалась вызовом вере. И те, кто таким образом верил, а это были отнюдь не маргинальные единицы, предпочли бы, чтобы Страна Израиля до конца времен оставалась религиозно-историческим и природным заповедником, наглядным свидетельством гнева Божьего на жестоковыйный народ и землю, некогда текшую молоком и медом. Сказано, что оставляется пуст? Так вот и нечего: пусть пустым и остаётся!

Тут ещё есть эстетический, и эмоциональный момент. В стране этой пристало только молиться. Между тем мельтешащие со своими землеустроительными затеями евреи были несносны в посягательстве на ландшафт вечности, опошляли величественное бессмысленной суетой, отвлекали духовно продвинутых путников от благочестивых размышлений. Как можно! Какая пошлость! Пусть всё останется как есть: благородный арабский всадник в бурнусе, растворяющийся в пространствах пустыни, евреи, как и подобает им, плачущие у Стены Плача, Иерусалим, одевающий славный прах былого тяжким и грубым вретищем.

Но сионистский проект был вызовом не только христианской парадигме – уж о ней-то они думали меньше всего. Парадокс в том, что халуцим (пионеры), осушившие болота, насадившие в пустыне сады и леса на склонах гор, были людьми не только не исполнявшими «все заповеди эти», но сделавшими это неисполнение своим жизненным принципом. Тору, однако, они читали, уж в детстве-то точно читали и черпали из нее вдохновение для своего невероятного проекта.