Недельный раздел Вайеце (Быт. 28:10 – 32:2)

И снилось ему: вот лестница поставлена на земле, а верх ее касается неба; и вот ангелы Божии восходят и нисходят по ней. ... И пробудился Яаков от сна своего, и сказал: истинно Господь присутствует на месте этом, а я не знал! И убоялся, и сказал: как страшно место это!
(Быт. 28: 12, 16)

Есть в Иерусалиме, на бульваре Рава Герцога, такая уличная скульптура «Лестница Яакова» - работа скульптора Эзры Ориона. В ней, как положено, много ступеней, каждая из которых повернута под углом вниз, к грешной земле. Такое вот парадоксальное сооружение. Если верить устному рассказу писателя Леонида Гиршовича, когда-то, много лет назад, поэт Михаил Генделев ухитрился быстро взбежать по ней вверх ступеней на шесть-семь. Внизу его падшее тело подхватили восхищенные коллеги. А ветераны академии художеств «Бецалель» рассказывают студентам историю о том, что сперва лестница была сделана с обычными ступенями, но властям не понравилось, что горожане постоянно по ней лазают, и от скульптора потребовали внести изменения.

Жить в Иерусалиме вообще значит – жить по вертикали. Изо дня в день иерусалимцы и гости Святого Града с ангельским терпением поднимаются и спускаются, спускаются и поднимаются по его улицам. Можно, если есть склонность к символическому мировосприятию, видеть в этом глубокий духовный смысл. Можно, пожалуй, и возмутиться, как одна пожилая дама в Восточном Тальпиоте, карабкавшаяся по бесконечным крутым ступеням из центра абсорбции «Бейт Канада» в супермаркет и невзначай выдавшая на-гора парафраз праотца нашего Яакова: «Что за место такое ужасное, прости Господи!»

Я и сам провел в этом замечательном приюте новых репатриантов незабываемые дни первой иракской войны. Сирена воздушной тревоги, призывавшая нас в герметизированные комнаты, к родным противогазам, почему-то чаще всего приходилась на время вечерней прогулки с собакой. Внушительную лестницу в несколько десятков ступеней мы с ней преодолевали со скоростью хорошо натренированных горных козлов, а я при этом еще декламировал на скаку:
Жареные рыбки, ни мертвы, ни живы,
лестницу ладят для нетерпеливых,
лестницу ладят
без перекладин,
кто по ней поднимется, под ноги не глядя?
(Гали-Дана Зингер «Песенки о смерти для еврейских детей», 7)

В некоторых районах вечной и неделимой столицы добрая половина так называемых улиц более всего напоминает козьи тропы в иудейских горах, так что ступени, проложенные для связи низших социальных слоев с высшими достижениями израильского общества, все же являются цепочкой твердых шагов навстречу цивилизации и прогрессу.

В центре города есть сразу две улицы, именуемые улицами ступеней: Рхов hа-Маалот и Рхов hа-Мадрегот. На углу Рхов hа-Мадрегот находится моя мастерская, из окна которой можно до бесконечности тешить свой взор восхитительным видом ступенчатых каскадов одной из самых иерусалимских улиц Иерусалима, еще не подвергшейся разрушительной модернизации, которая калечит окрестный квартал. Еще отсюда хорошо наблюдать повседневную жизнь скромных обитателей улицы, значительная часть которой протекает непосредственно на этих ступенях. Несколько лет назад муниципальные власти установили на исторических улочках городского центра таблички с текстом, объясняющим происхождение их названий. Табличка на этой улице непритязательно и лапидарно гласит буквально следующее: «Улица Ступеней. В честь ступеней, находящихся на ней».

Хотя на Рхов hа-Маалот никаких ступеней нет - по крайней мере, в наши дни, но, поднимаясь в разгар летнего зноя по ее крутому склону, я то и дело начинаю непроизвольно напевать на святом языке 126-й псалом: Шир hа-маалот. бэшув адонай эт шиват цион hайину кэхольмим... («Песнь ступеней. Когда возвращал Господь узников Сиона, мы были как во сне...»).

Самый иерусалимский из иерусалимских писателей – Давид Шахар – не мог пройти мимо ступеней. В его «Лете на улице Пророков» звучит другая памятная всем «Песнь ступеней» - псалом 130-й. Причем звучит в пересказе члена Верховного Суда, кавалера Ордена Британской империи третьей степени Дана Гуткина, эсквайра, который в бытность юным ешиботником тайно пробрался в запретную и проклятую караимскую синагогу в Старом Городе:

В конце переулка, на границе мусульманского квартала, глубоко под землей находилась их синагога, и, когда я начал спускаться по сумеречным и холодным ступеням в тот самый тысячелетний молельный дом, где хранился самый древний в мире свиток Торы, прозванный «Микдашия», я чувствовал, что совершаю куда больший грех, чем в тот раз, когда заглянул в церковь Рождества. Я сбросил с ног башмаки и оставил их, по обычаю караимов, на верхней ступени, рядом с колодцем. [ ...] С каждой ступенькой я чувствовал, спускаясь, как растут вокруг меня волны страха, и ощущал правой пяткой с дыркой в носке леденящие поцелуи гладкого голого камня. Я знал, что каждая новая ступенька низводит меня на новую ступень нечистоты, и вместе с тем знал, что именно в греховных недрах ада, в которые я размеренно, ступень за ступенью, погружаюсь, кроется наша святая Тора, древняя и единственная в своем роде, свободная от любого толкования и ограды. И, очутившись в пугающей бездне, на полу синагоги, я знал, что лишь один Бог в силах спасти меня, и сердце мое взывало к нему в песни ступеней:
Из глубины взываю к Тебе, Господи,
Господи, услышь голос мой,
Да будут уши Твои внимательны
к голосу молений моих.
Если Ты, Господи, будешь замечать беззакония, -
Господи! Кто устоит?
Но у Тебя прощение,
да благоговеют пред Тобою.
И эта немая молитва в сердце, ведь даже сжатые губы мои не шевелились, была услышана. Разом стал я возноситься всё выше и выше, сквозь все слои греха и нечистоты, и почувствовал, что вдыхаю прозрачный и чистый воздух горних вершин, свободный от страха и угроз, от тревоги и гнета, от всякой необходимости молиться какому угодно Богу. В тот миг, когда он ответил мне, я не почувствовал даже необходимости его благодарить, ибо Бог сделал свое дело, Бог может уйти.

Спуск и стремительный взлет. Иногда падение и тяжелое медленное выползание из бездны. Истинно иерусалимское явление. Нечто весьма сходное мы встречаем в русских стихах иерусалимского поэта Савелия Гринберга:
Сначала надо вниз по лестнице.
Прильня.
И по лестнице круто вниз.
А потом с подэтажа взобраться снова.
И тогда на башню на башню на башню
на башенные верхотуры где небо гуляет.
(«В Двугороде»)

Едва ли не самая популярная лестница в городе, способная соперничать по своему вкладу в искусство кино даже с легендарной одесской лестницей, увековеченной Эйзенштейном, спускается с Хевронской дороги непосредственно в геенну огненную (Гай Бин-Хином), к зданию иерусалимской синематеки. Уж какие только коляски по ней не скатывались в тартарары! В этом году здание закрылось на перестройку, а любимое интеллектуально-художественной элитой учреждение временно переехало во Дворец Конгрессов. Руководство намекает на то, что не за горами день, когда киноманы с битыми коленками смогут спускаться в свое капище на лифте.

Да и вообще планов у столичного муниципалитета – громадье, размаха – шаги саженьи. С одной стороны всё роют – не унимаются, спускаясь в самые недра, словно к корням пробиться хотят, с другой – едва ли не к каждому дому новые этажи лепят, новые лестницы прилаживают. Пыль, грохот, прогресс. Одни считают, что тихий и нежный некогда город рьяно скачет вверх к мировым стандартам, враз перепрыгивая через несколько ступеней развития, другие – что он стремительно скатывается вниз по перилам шкалы гуманистических ценностей.

Что ж, по этому вопросу тоже существует «Песнь ступеней» - псалом 127-й, приписываемый царю Соломону:
Если Господь не создаст дома, напрасно трудятся строящие его; если Господь не охранит города, напрасно бодрствует страж.