Недельная глава Мишпатим (Исход 21-24)

И на избранников из сынов Израилевых не простер Он руки своей. И видели они Бога, и ели, и пили.

(Исх 24:11)

Сообщение о банкете, последовавшем за получением изрядной порции суровых законов и, более того, смертельно опасным лицезрением самого Законодателя, изумило бы любого читателя, только не израильтянина. Произнесенная перед тем знаменитая формула נעשה ונשמע (наасе ве-нишма), на протяжении веков порождающая бесчисленные толкования и переводы – «сделаем и будем слушать», или «услышим», или «будем послушны», или даже «сперва сделаем, а уже потом поймем, чего от нас хотят» – с точки зрения израильской ментальности вполне понятна. Такие близкие нам, в сущности, древние евреи, словно говорят: «Мы всё слушали, слушали, слушали! Сил больше нет! Всё это – слова Бога Живого, и никаких возражений быть не может – сделаем, как сказано. Но вникать во всё это сейчас мочи нет! Надо перекусить после такого потрясения. Впереди у наших мудрецов целые века на то, чтобы осознать всю глубину и сложность поставленных задач. А теперь... кажется, нам запретили варить козленка в молоке матери его? Ну так приготовьте быстренько что-нибудь кошерное!»

Жизнь у нашего народа такова, что обмен веществ происходит куда быстрее, чем у прочих народов, да и стрессы лечатся обжираловкой на скорую руку. Разве может человек посторонний понять, какое это было наслаждение, сняв противогаз после отбоя воздушной тревоги, закусывать холодными консервами и колбасой, пока штаб гражданской обороны решал, когда выпускать народ из герметизированных комнат! А приехавшая к соседям по центру абсорбции московская бабушка рассуждала вполне резонно: «Какая же это война, если в магазинах всё есть! Что ж я, войны что ли не видала? Это одно удовольствие, а не война».

Первое столкновение с этой стороной израильского коллективного бессознательного автор пережил еще до того, как ступил на Святую Землю. В венском аэропорту, где происходила пересадка вырвавшихся из советского фараонова плена евреев, Эли Валк, тогдашний представитель Сохнута в Вене, а ныне директор издательства «Алия» и «Еврейской энциклопедии», первым делом подкатил к нам тележку с йогуртами, булочками и бананами: «Замучились? Ну ничего, закусывайте пока! Я вас отправлю буквально через пару часов». Вся публика, летевшая с нами из Москвы, перекинулась в «американскую зону», и единственной спутницей, ожидавшей израильского рейса, оказалась старушка, отправлявшаяся к сыну в Кфар-Хабад. Она с каким-то невероятным остервенением уничтожала два круга некошерной «степной» колбасы, вывезенной из Ростова-на-Дону, приговаривая: «В последний раз в жизни ем нормальную колбасу. Если Боренька найдет – выкинет. Надо всю съесть. У них там даже мясное с молочным, говорят, есть нельзя».

С самолетом, в который нас вскорости погрузили, что-то явно было не в порядке, похоже было, что он развалится, не долетев и до середины Средиземного моря. Погибнуть в волнах, не добравшись до Земли Обетованной? Это был настоящий стресс. Просидев часа полтора среди шумной израильской публики во чреве сильно потрепанной серебряной птицы, очевидно пережившей тяжелые переломы и страдавшей атрофией летательных мышц, и успев даже помолиться в святом собрании, мы были снова выдворены в аэровокзал. Я пытался утешаться тем, что всякий исход дается кровью и потом. «Технические неполадки, – объяснил стюард. – Ну ничего, сейчас будет подан обед. Бесплатно! Вы понимаете иврит? Бесплатно!» Подавали, среди прочего, авокадо и артишоки в масле. Всё-таки этот Боинг не только взлетел, но и благополучно приземлился в аэропорту имени Бен-Гуриона. Там нас встречали друзья, как-то пробившиеся в помещение, где субъектов исхода страшно долго томили в ожидании оформления благословенного гражданства. Лекарством, врачующим травмы, и здесь была еда – кофе с кексами. Яблоки нам сунули с собой, «на дорожку». Таксист, гнавший по ночной земле, текущей молоком и медом, в ульпан Эцион, приговаривал: «Ничего, через два-три часа у вас завтрак!» В самом ульпане всё вращалось вокруг трехразовой кормежки. Приглашая к себе новых репатриантов, заботливые добровольцы говорили: «В эту субботу вы едите у меня!»

С тех пор прошло без малого два десятилетия. То, что поначалу удивляло меня, стало совершенно естественным. Еда оказывается на первом месте и в горе, и в радости. Всякое культурное событие, как сугубо местное, так и международное (сказано же: «Пришельца не обижай!»), от встречи премьер-министра с деятелями культуры до открытия декады бразильского кино, сопровождается банкетом, качество которого во многом смягчает неизбежный эстетический шок. На больших сборных художественных выставках особенным успехом пользуются съедобные экспонаты, вокруг которых оживленно толпится неравнодушная публика.

Старейший израильский поэт Хаим Гури, интересуясь ходом конференции по культурной интеграции выходцев из СНГ, спросил меня: «Хорошая была еда? Что ты смеешься? У нас это со времен צנע ( цèна, буквально: «скромность», «суровость» - режим экономии первых лет государства). Никак не проходит». И, отвозя нас на своей машине из Маале га-Хамиша домой в Иерусалим, специально дал крюка, чтобы показать, где в те годы находился санаторий, куда счастливчиков отправляли на два-три дня для прохождения «курса питания». «После такого курса знакомые спрашивали: ну как, сколько прибавил? (?בקמה עלית) Сегодня курсы проводят, в основном, чтобы скинуть лишнее, только они не так быстро помогают». После чего Хаим ещё завернул в Абу-Гош, запастись тамошним хумусом.

Вот что пишет о режиме экономии журналист Амнон Данкнер:

Ужасный период, во время которого на страну, столкнувшуюся с острым дефицитом валюты, был наложен строгий режим распределения. Едва дышащая экономика решала проблему абсорбции сотен тысяч олим. Министр распределения Дов (Бернард) Йосеф сразу же стал самой ненавистной фигурой в государстве. Почти ничего нельзя было купить без карточек, выдававшихся на всю семью. Тяжелый дефицит мяса, рыбы, молочных продуктов, мебель и одежда – только в распределителях «Для всех», находившихся в ведении пресловутого министерства. Отсюда произошло выражение פרצוף צנע, גוף לכול בחורת צנע (Бахурат цèна – парцуф цена, гуф ла-коль): «скромная девица – физиономия постная, а тело – для всех».
Разгул черного рынка. Мясо и яйца без карточек из-под полы. Поездки в деревни за незаконной сметаной. Механизм строжайшего надзора инспекторов министерства, устраивавших заставы на дорогах и шпионивших по домам и лавкам. Система пропаганды – плакаты и лозунги по радио: «Война черному рынку!» Когда это наконец осталось позади, душа едва держалась в теле.

Воистину, свежо предание, да верится с трудом.
Сколько всякой еды, пищи, жратвы и яств в наших нервных краях и как безотказно действует это старое испытанное средство!
Что же до израильского нетерпения, непоседливости, то это свойство имеет, конечно, свои негативные стороны. Вчитываясь в нашу Священную историю, мы еще не раз столкнемся с примерами того, как опрометчивый, порывистый и неусидчивый нрав избранного народа раз за разом ломал самые превосходные планы спасения мира. Но, с другой стороны, где бы мы сегодня были, если бы взвешивали каждый шаг по сто раз, если бы не восклицали поспешно: נעשה ונשמע!, «сперва сделаем, а потом поймем!», по разным существенным поводам? Нельзя же, на самом деле, утверждать, что Всевышний поторопился, выбирая себе народ...