Праведники не знают покоя
Комментируя начало недельного раздела, Раши приводит мидраш (Берешит раба, 84:3): «Яаков хотел пожить спокойно, и тотчас же обрушились на него тяжкие испытания с Йосефом. Если праведные хотят жить спокойно, Святой, благословен Он, говорит: “Мало им того, что уготовано для них в мире грядущем, так они хотят еще и безмятежности в этом мире!”». Яаков постоянно пытается наладить спокойную жизнь, но ему всякий раз приходится сталкиваться с очередными проблемами.
В истории Яакова, как и в историях жизни многих других праведников, кроется вопрос: насколько вообще праведникам позволено рассчитывать на покой? Речь идет не о физическом состоянии. Так, Яаков почти не испытывал ранений или физических недугов за свою жизнь; его испытанием были душевные тяготы. Обстоятельства жизни словно объявили войну его душевному покою.
Когда рабби Янай говорит (Авот, 4:15): «Нам не дано знать причины благоденствия злодеев и мучений праведников», — он откровенно признает, что зачастую злодеи благоденствуют, а праведники страдают. Страдания — часть их мира, интегральная составляющая их бытия. Им обещано (Брахот, 64а): «У праведных не будет покоя ни в этом мире, ни в грядущем», — и это отнюдь не объяснение задним числом известного явления. Речь идет о принципиальном подходе, согласно которому покой не относится к числу тех даров, которыми Г-сподь наделяет верных Ему. Схожее утверждение содержится в Талмуде (Санѓедрин, 72а): «Сон грешников хорош и для них, и для мира», в то время как сон праведников «плох и для них, и для мира». Они не знают отдыха; и если они хотят пожить спокойно, Творец не дает им такой возможности, как бы говоря: «Ты не вправе так жить. Это противоречит самой сути праведности».
Душевный покой
В нашем мире душевный покой стал расхожим товаром. Он пользуется большим спросом, и отнюдь не только среди пациентов психологов. В душе каждого человека живут свои демоны, и это особенно верно в наши дни, когда жизнь стала гораздо более динамичной, энергичной и стремительной. Поэтому в современном мире все ищут покоя. Когда люди обращаются к психологу или погружаются в наркотический дурман, они зачастую пытаются сбежать из окружающей их реальности, которая приносит столько волнений и страданий. Человек хочет спокойной жизни и даже готов платить за это большие деньги.
Для многих новообращенных приход к вере — это попытка прежде всего обрести душевный покой. Многие скажут, что именно это стремление привело их и в лоно иудаизма, поскольку мир веры воспринимается как остров стабильности и чистоты, в котором нет места для суетности и погони то за одним, то за другим, присущей современному стилю жизни. В этом представлении есть определенная доля истины. Достаточно посмотреть на курящих. В течение недели курильщик не может провести и получаса без сигареты, но в субботу, когда курение запрещено, он оказывается в состоянии легко продержаться без него целые сутки, не особенно нуждаясь. Почему так происходит? Потому что в этом мире поведение человека диктуют стереотипы. В субботу курение переходит из области возможного в область запретного, и человек успокаивается.
Это применительно ко многим элементам структуры заповедей, основанной на разделении запретного и разрешенного. Страсти и желания особенно сильно преследуют человека тогда, когда их объекты находятся в пределах досягаемости. Как только он понимает, что об этом нечего и думать, что это невозможно, страсть успокаивается. Ибн Эзра в комментарии к стиху: «Не возжелай» (Шмот, 20:14), — приводит интересный пример. Он пишет, что, подобно тому, как бредущему по рынку крестьянину не придет в голову захотеть принцессу, человеку религиозному не должно прийти в голову желать чужую жену. Крестьянин не мучается мечтами о прекрасной принцессе, его это вообще не занимает. Мысли о ней, возможно, посещают принцев и придворных, но не простого мужика. Нам не свойственно всерьез обдумывать то, что находится за пределами возможностей. Это просто не приходит в голову, а потому не возникает ни соблазна, ни борьбы. Таким же должно быть отношение и к «дому ближнего», и к «жене ближнего»: они находятся за пределом возможностей, в области однозначного запрета.
По правде говоря, переход к жизни, основанной на Торе и соблюдении заповедей, требует исходного принятия принципиального решения, которое поначалу кажется весьма нелегким, однако постепенно приводит человека в состояние душевного равновесия. Если проанализировать это глубже, можно сказать, что, когда мы живем в мире, в котором присутствует Творец, мы обретаем чувство определенности. В противном случае теряются ориентиры, и мир становится безвыходным лабиринтом.
Мир, полный вопросов
Говоря о покое и жизни, основанной на Торе и соблюдении заповедей, нельзя не задать вопрос: действительно ли мир, в котором все гораздо яснее и определенней, является таковым на самом деле? Он представляется цельным, но идет ли речь о подлинной, внутренней цельности или только о внешнем впечатлении?
Видимо, ответом на этот вопрос и является утверждение, что «праведники не знают покоя». Можно воспринимать эти слова как объяснение известного феномена задним числом, однако мы видим, что в будущем мире обещано то же самое. Невозможность покоя коренится в глубинной сути вещей, этим свойством обладает и идеальное мироустройство.
В сущности, каждый, кто хоть сколько-нибудь разбирается в вопросах веры, знает, что в реальности все не так просто. Тихая жизнь, лишенная сомнений и мучительных колебаний, далеко не всегда является уделом верующего. Можно предположить, что библейский стих: «Ибо семь раз упадет праведный, но поднимется» (Мишлей, 24:16) — указывает не на препятствия, стоящие на пути, а на естественный характер эволюции. Кризис является интегральной частью жизни и жизненной силы праведника; падения — одна из предпосылок его роста. Это немного напоминает замечание Талмуда (Гитин, 43а), согласно которому «человек начинает понимать слова Торы, только если потерпит в них неудачу». Один из комментариев, который, в сущности, следует буквальному смыслу сказанного, состоит в том, что процесс познания, по самой своей природе, состоит из взлетов и падений. Успешная учеба подразумевает и неизбежные неудачи.
Часто возникают вопросы по поводу оптимальных форм и методов изучения Торы. Ответ, в сущности, наглядно дан в Талмуде, а также во всей еврейской религиозной литературе разных времен. Какое место в ней занимает полемика — с каверзными вопросами, указанием на неувязки в позиции оппонента, предложением альтернативных объяснений? В определенном смысле Талмуд куда в большей степени основан на постановке проблем, чем на их разрешении. Поэтому дать ответ на вопрос об оптимальной форме изучения очень просто: надо беспрестанно спрашивать.
В словаре мудрецов есть большой запас слов для передачи всех оттенков понятия вопроса. Это изобилие вызывает определенные проблемы, потому что семантические оттенки не всегда поддаются переводу на другие языки. Видимо, ни в одном другом языке нет стольких слов для передачи этого понятия. У эскимосов есть десятки слов для обозначения разновидностей и оттенков снежного покрова. Это неудивительно, поскольку они всю жизнь окружены снегом. Поэтому у них появляются тонкие разграничения касательно его состояния: обильный, слежавшийся, рыхлый и т. п. — и каждый его вид передается отдельным словом. В нашей стране снег обычно выпадает раз в год, и в иврите нет стольких слов для его обозначения. Пребывая в мире иудаизма, я окружен вопросами, и наличие богатого словарного запаса для передачи оттенков этого понятия вполне естественно.
В этой связи надо отметить уникальную в иудаизме попытку Рамбама изложить содержание Устной Торы без вопросов и ответов на них. В конце предисловия к своему великому труду Мишне Тора он пишет, что хочет избавить учащихся от сомнений, и утверждает, что всякий, кто прочтет Писание и его книгу, может опустить все промежуточные стадии. Он не был готов заменить Тору или Танах, но предлагал кардинально изменить форму передачи Устной Торы. Зачем тратить свою жизнь на перекрестные вопросы, объяснения, сопоставления? Не лучше ли ясно и четко изложить материал, избавившись от полемики?
Однако даже попытка гения не достигла этой цели. Сам Рамбам писал (Игрот ѓа-Рамбам, ч. 2, 444–445), что не привел ссылок на источники, дабы избежать дискуссий, однако впоследствии, увидев, что получилось, он пожалел об этом. Должно быть, он пожалел бы об этом еще больше, если бы узнал, как в итоге обошлась с его трудом еврейская традиция. Вместо того чтобы стать спокойной гаванью, мирным пристанищем для уставших, он превратился в неиссякаемый источник новых вопросов и проблем. Книга, которая должна была принести покой, стала восприниматься как источник полемики.
Наша жизнь основана на спорах, поскольку ее не построить на вопросах, заданных задним числом. Это мудрец задает вопросы — у невежды их нет. Говоря по существу: даруя нам Тору, Всевышний лишил нас душевного покоя. Но такова награда за соблюдение ее заповедей. Тот, у кого не осталось вопросов, у кого нет сложностей, сомнений и проблем, отнюдь не достиг совершенства. Напротив, он полностью оторвался от мира.
От имени ребе Симхи-Бунима из Пшисхи передают следующее высказывание: «Каждый человек должен представить себе, что он положил голову на плаху, а за ним стоит дурное начало с топором в руках. Еще секунда — и голова будет отрублена». Один из его учеников спросил: «А если человек не может себе это представить?» Ребе ответил ему так: «Значит, дурное начало уже снесло ему голову». Если человек перестал испытывать душевные терзания, если он уже достиг блаженного покоя, значит, он умер. Ему уже отрубили голову, и только поэтому он ведет тихую, безмятежную жизнь.
Это не слишком радостный и, разумеется, совсем не успокаивающий вывод. Спокойная жизнь, конечно, гораздо комфортней, но она отнюдь не лучше. Правильный выбор не влечет за собой покой и отсутствие проблем; это выбор жизни, в которой есть место страданию.
И вечный бой
Яаков хотел пожить спокойно — старый еврей, проживший долгую тяжелую жизнь, говорит: «Хватит. Я столько лет работал, учился, боролся и страдал. У меня четыре жены, много детей. Теперь я хочу отдохнуть». Действительно кажется, будто после встречи с братом Яаков всерьез поверил, что сумеет прожить остаток дней безмятежно. Но Всевышний отвечает на это: «Разве праведникам недостаточно того, что уготовано им в грядущем мире? Они хотят в этом мире жить в покое?!» Праведники лишены покоя не в качестве наказания за грехи, но потому, что покой — это тот самый сон, который «плох и для них, и для мира». Этот мир полон проблем и страданий — если все это не выпадает на долю праведника, значит, с ним что-то не так.
Верно, что тот, кто живет в мире Торы, избавляется от многих душевных переживаний и дилемм, но целью этого является вовсе не обретение покоя. Если он думает, что, спасшись от Эсава и Лавана, своих великих недругов, он сможет мирно и спокойно жить на земле, текущей молоком и медом, то попросту ошибается. Погружаясь все глубже и глубже в мир иудаизма, человек отнюдь не достигает постепенно убивающего его и лишающего существование всякого смысла душевного покоя — он должен только сменить вопросы. Предлагая кому-либо ознакомиться с иудаизмом, не стоит манить его отдохновением. Честнее сказать ему: «Ты приблизишься к Торе и Творцу. Но в награду можно обещать только осмысленность существования и бесконечные вопросы. И если ты честен перед собой, то у тебя каждый день будут решаться три малых вопроса и рождаться три больших!»
Загробное существование также не принесет праведникам покоя. И там они «идут от свершения к свершению» (Теѓилим, 84:8). Когда праведник выполняет свою задачу в этом мире, его переводят в другой. Что он выигрывает от этого? Получается, что он вечно служит. Но в процессе ему открывается новый вид вопросов. Правда, они сложнее, чем раньше, но зато связаны с новым, иным миром. Возможно, теперь он займется более возвышенными вещами. Но все-таки он по-прежнему продолжит решать вопросы. Видимо, от нас всех требуется именно это. Не покой.
