«Ты дашь истину Яакову»

Принято считать, что Яаков связан с понятием истины, как сказал о нем пророк: «Ты дашь истину Яако­ву» (Миха, 7:2). Однако из историй о Яакове видно, что на практике, в житейских ситуациях, он зачастую прибегал к различным уловкам. Так происходит в разделах Толдот, Вайеце и Ваишлах. В следующем недельном разделе, Вайешев, мы увидим, как в результате события поворачиваются к нему не­ожи­данной стороной. А в нашем недельном разделе эта проблема предельно ясно выражена в описании поведения его сыновей: «И отвечали сыновья Яакова Шхему и его отцу Хамору с хитростью…» (Берешит, 34:13). Правда, классический перевод Онкелоса на арамейский интерпретирует здесь слово мирма как «мудрость», но даже если так, то речь в данном случае идет об изощренности ума, но отнюдь не о мудрой прямоте. Складывается впечатление, будто слова: «Ты дашь истину Яакову» — вызваны тем, что именно истины ему немного недостает.

Обратимся в этой связи к известному утверждению о том, что три имени Яакова: Яаков, Израиль и Йешурун — выражают разные уровни, имеющие отношение к истине. Почти диаметральная противоположность имен Яаков и Йешурун проявляется в стихе: «И станет крутизна (аков) равниной (мишор)» (Йешаяѓу, 40:4). Видимо, в задачу Яакова входит трансформация в Йешуруна.

Мир лжи

Одно из определений лжи состоит в том, что это — искажение подлинных связей между внутренним содержанием бытия и его внешним проявлением. Ложь — это разрыв между подлинным и его представлением, между объектом и тем внешним впечатлением, которое он производит. Часто такие определения, как «лжецы», «обманщики», обозначают людей, которые совсем не такие, какими пытаются себя представить.

Один из наиболее базисных видов лжи — это ложь, проистекающая из самого существования общественной жизни. В определенной мере вся она основана на этом. Необходимым условием существования социума является то, что человек не высказывает вслух все, что думает по поводу окружающих. В сущности, общество не может существовать без лжи, при этом правда известна всем. Каждому понятно, что поведение человека в обществе строится по определенным правилам, и он не может объявить во всеуслышание все, что у него на сердце. Эта же идея содержится и в термине «правила приличия», механизме общественной лжи, без которого общество, в сущности, могло бы и обойтись. Все начинается с того, что я хочу оказать уважение какому-то человеку.

Правила приличия определяют, что именно я скажу, а чего не скажу, какими словами я воспользуюсь, а какими нет. Если посмотреть на маленьких детей, то становится очевидным, что часто их проблемы проистекают как раз из-за того, что они говорят слишком много правды. Это не значит, что взрослые сознательно и целенаправленно лгут, они просто не всегда говорят всю правду, и это является частью системы общепринятых социальных норм. В этом смысле можно уподобить ложь одежде, функция которой состоит в сокрытии тела.

В рамках некоторых общественных тенденций эта идея воспринимается как нечто само собой разумеющееся и доводится до крайности. К примеру, некоторые люди, к числу которых относятся и нудисты, считают, что одна из разновидностей борьбы против лжи — это война против правил скромности. Они провозглашают: «Я вправе появляться перед людьми в своем естественном виде!» Сама идея скромности, во всех своих проявлениях, в духовном и физическом аспектах, кажется им ложью. На их взгляд, без одежды мир станет чище. В конце концов, первые одежды людей были результатом греха. Если бы Адам не согрешил, одежда ему бы не понадобилась.

Следующий уровень лжи, также являющийся выражением несоответствия между содержанием и его проявлением, связан с дистанцией, которая отделяет страсти, кипящие в душе человека, от того поведения, которое он себе позволяет. Здесь складывается положение, при котором соотношение (или его отсутствие) между внутренним и внешним является гораздо более глубоким. И такая ложь также в значительной степени является результатом общественного давления. Тот, кто живет в одиночестве, подобно отшельнику на острове, может позволить себе все, что хочет. Между тем в человеческом обществе люди лишены такой возможности, потому что их желания далеко не всегда получают легитимацию. Многие из философов кладут в основу своего учения ответ на вопрос о характере взаимоотношения (если оно вообще имеется) между объектом самим по себе и тем, каким он представляется извне. Сформулируем эту проблему острее. Может ли быть в мире что-то подлинное? Присутствует ли в мире истина? К примеру, Раба (Санѓедрин, 97а) полагал, что в сотворенном мире вообще «нет истины».

Человеческое бытие, в самых разных его аспектах — страстях, дурных и хороших сторонах его характера, — держится на наличии у него охранительной системы, которая включают в себя вежливую ложь во имя поддержания приличий; ложь, состоящую в сокрытии правды; разницу между внутренним миром человека и тем, каким он предстает. Этот мир требует от нас не быть честными, и это требование заложено в нашей природе.

Некоторые объясняют утверждение Мишны (Окцин, 3:12) о том, что «в будущем Всевышний предоставит каждому праведнику 310 миров», следующим образом: высшая награда праведникам состоит в предоставлении каждому из них возможности создать свой собственный цельный мир — мир, который полностью ему подходит, соответствуя его желаниям и мечтам. Оказывается, для того, чтобы это было возможно, нельзя ограничиться одним миром. Человек нуждается в 310 мирах, чтобы реализоваться полностью, побывать во всех ролях, которые он хочет исполнить, — всякий раз в новом мире. А в окружающей нас реальности множество людей борется за один-единственный мир, притесняя и ограничивая друг друга, так что в итоге им приходится сосуществовать в мире, где внешнее не соответствует внутреннему. Это мир лжи по своей сути, по тому, как он устроен. В сущности, выбора между правдой и обманом в мире лжи не существует. Поэтому мы, как правило, не задаемся вопросом о том, надо ли стремиться к полному и искреннему самовыражению, ведь у нас все равно нет такой возможности. В реальности мы стоим перед иным выбором. Он гораздо менее драматичен, нежели противостояние абсолютной истины и полной лжи, однако несравненно более прагматичен. К какой доле истины нам прибегнуть: к полуправде, к четверти правды, к трем четвертям правды? Как лучше это оформить? В наших силах лишь выстроить систему приоритетов, которая определяла бы, как именно говорить неправду.

«Очень хорошо» — это дурное начало

Как ни удивительно, дурное начало в душе человека далеко не всегда толкает его ко лжи; иногда оно проявляется и в стремлении достичь истины, причем последнее может быть гораздо опаснее. Оказывается, человек может сломаться не только на пути к тому, что кажется полным злом, но и в результате резкого движения в противоположную сторону. Дурное начало толкает человека к такому восприятию окружающего, в котором присутствует однозначный выбор между полным доб­ром и абсолютным злом. Противостоять такому влечению гораздо сложнее, чем обычному соблазну. Оно не искушает человека страстями; напротив, показывает ему четкую и однозначную картину мира. Проблема в том, что человек не в состоянии выдержать такое восприятие, и это не медлит сказаться.

Мудрецы (Берешит раба, 73:3) соглашаются, что ангел, с которым борется Яаков, — это ангел Эсава, он же дурное начало, он же ангел смерти. Иными словами, это персонифицированное зло. Однако по поводу того, в каком именно обличье ему явился этот ангел, существуют разногласия: некоторые считают, что он показался ему в виде идолопоклонника, другие полагают, что Яаков увидел перед собой разбойника. Однако, согласно одной из точек зрения, «он предстал перед ним мудрецом» (Хулин, 91а; Берешит раба, там же).

Мы легко узнаем ангела Эсава, когда он появляется в облике разбойника. Он откровенен: «Радуйся, юнец, своей молодости, и пусть веселит тебя сердце в дни твоей юности» (Коѓелет, 11:9). Тут все просто: я встречаюсь со злом и получаю прямое предложение встать на его путь. Мне не пытаются всучить высокие ценности, меня не хотят обмануть мудростью и нравственными поучениями.

Предлагаемый товар не упакован в красивую обертку, и условия сделки предельно ясны. Борьба с этим злом не всегда проста, но тут, по
крайней мере, все понятно. Однако когда зло принимает облик мудреца, даже знатока Торы, то тут мы слышим совсем иные речи: на сей раз нам пытаются продать не этот, а грядущий мир. При этом, разумеется, возникает естественный вопрос: если наш собеседник так хорош, так мудр, почему же он «ангел Эсава»?

Оказывается, некоторые люди оступаются и покидают путь святости совсем не потому, что сворачивают к логову разбойников, а просто из-за того, что увлекаются беседой с мудрецом. Их падение становится результатом ошибки: они ставят перед собой высокие стандарты, которых невозможно придерживаться. Дурное начало вводит их в мир, предъявляющий к ним невыполнимые требования, что в итоге приводит их к внутреннему кризису. В мир, который ставит перед ними вопрос, зачастую оказывающийся одним из основополагающих в человеческой жизни: кто я — праведник или злодей? Честный человек или нет? Я обязан быть или одним, или другим, а раз я не вписываюсь в эту дихотомию, значит, для меня нет места в мире.

Сталкиваясь с этими вопросами, человек обнаруживает в себе черты, которые не соответствуют образу праведника или тому пути, по которому он идет. Тогда он говорит себе: «Я лжец и лицемер. Я обманываю и себя, и других. Так не может продолжаться». Причем это отнюдь не чисто теоретическая картина. На многих людей такие мысли оказывают куда более значительное влияние, чем «стандартное» дурное начало, оперирующее соблазном. Этот подход действует на них именно потому, что у них чистые души и им трудно смириться с ущербностью и несовершенством. Для такого человека обычный соблазн дурного начала менее опасен, чем радикализация своего отношения к действительности.

Падение Элиши бен Абуйи, получившего прозвище Иной, частично было вызвано именно его неготовностью смириться с таким противоречием, с тем, что этот мир несовершенен по сути своей. Оказавшись перед лицом подобной действительности, человек падает, он катится вниз, и ничто не может ему помочь, поскольку он не в состоянии примириться с несовершенством бытия.
«И увидел Б-г все, что Он создал, и это очень хорошо» (Берешит, 1:31). Мидраш следующим образом интерпретирует этот стих: «“Хорошо” — это жизнь, а “очень хорошо” — ангел смерти; “хорошо” — это доброе начало, а “очень хорошо” — это дурное начало». Там же говорится: «И нашли записанным в Торе рабби Меира: “Вот: очень хорошо” — “Вот, хороша смерть”». Дурное начало ставит столь сильный акцент на «очень хорошо», что отрицает все сущее. Ведь реальный мир почти ни когда не бывает «очень хорош», поэтому «очень хорошо» — это ангел смерти. Полное совершенство не может реализоваться в окружающем нас мире; это вотчина ангела смерти.

Дурное начало, привычное в обличье разбойника или идолопоклонника, выступает здесь в образе знатока Торы. Подобно тому, как однажды оно воплотилось в змее («он же дурное начало, он же ангел смерти») (Бава батра, 16а), оно порой выступает в облике «очень хорошо», однако все эти личины ведут в одну сторону.

Сыны Яакова — Израиля

Какая бы реальность нас ни окружала, наше мировоззрение — и это относится даже к по-настоящему великим людям — неминуемо подвергается испытанию несовершенством, ущербностью сущего. В этом мире невозможно достичь ни полного совершенства, ни полной истины, ни полного добра. Действительно, нам приходится все время жить полуправдой, ограничиваться компромиссом. В этом мире абсолютная истина существует лишь в теоретических построениях, но не на практике. Подобно этому в физическом мире ни одно вещество не бывает на сто процентов чистым. Такое состояние ни разу еще не было получено и, скорее всего, никогда и не будет, поскольку наш мир, по самой своей сути, не допускает этого. Таким образом, задачей часто оказывается не разграничение истинности и ложности, а определение того, какую долю истины мы в силах передать. Такова наша борьба за правду! В реальности, в которой мы существуем, кратчайший путь между двумя точками — не всегда прямая. Для того чтобы вый­ти из комнаты самым кратким путем, теоретически говоря, я должен пробить дыру в ближайшей стене. На практике мне предстоит сделать несколько лишних шагов к двери.

В этом аспекте мы дети Яакова — в том смысле, что его образ в душе указывает нам путь. Проблема «Даст истину Яакову» понятна в контексте нашего мира: это наша жизненная борьба, которую мы ведем подобно праотцу, некогда отстаивавшему свою дорогу, проходящую между разбойником и мудрецом. «А Яаков пошел своим путем…» (Быт., 32:2). Он не пытался каждый раз проложить свой путь по максимально краткому маршруту, без всяких отклонений. Он постоянно петлял, отступая то в одну, то в другую сторону, но в этом и состоит принципиальная особенность истинного поступательного движения. Прямые линии существуют лишь в геометрии, в реальном мире нам приходится иметь дело с кривыми. Наша задача именно в том, чтобы сохранять заданное направление, несмотря на все отклонения. Найдя дорогу, которая пройдет между разбойником и мудрецом, мы должны следовать по ней. Эта «истина Яакова» включает в себя его поведение и с Эсавом, и с Лаваном. Это не абстрактная правота, но то, чего можно достичь на практике, и это часть нашего служения.

Не всегда есть возможность пробиться сквозь обступившие человека преграды, но можно попытаться их обойти, отклониться в сторону, чтобы затем выйти из их сетей целым и невредимым, отступив при этом от идеала. Поэтому Яаков, который выделяется из всех праотцев именно своей связью с понятием истины, говорит о Лаване: «Я его брат по обману» (Бава батра, 123а). Он говорит это не потому, что уподобился ему, а потому, что ради защиты своей правды в мире Лавана ему порой приходится использовать приемы последнего.

В Брахот (14б) рассказывается о человеке, который, завершая молитву Шма, не один раз, а дважды произнес слово «истинно». Талмуд замечает по этому поводу: «Его охватила вся истина», а Раши объясняет эти слова так: «Жажда истины завладела этим человеком».

Иными словами, им овладела безумная страсть к истине. Дурное начало заставляет его стремиться к тому, чего он не в силах осуществить. В этом смысле Яаков словно говорит, что все, что он может сделать, неразрывно связано с окружающим его миром.

Поэтому он вовсе не обманщик. Этот «мир разделения» (см. Зоѓар, Вайеце, 155.1; 158.1) не допускает полного совершенства и прямоты. Да, в обещанном нам грядущем мире все пути станут прямыми, как сказано: «И станет крутизна равниной, и горная цепь — долиной» (Йешаяѓу, 40:4). До тех пор нам предстоит идти извилистой тропой.

Идя по дорогам жизни и пытаясь предельно приблизиться к истине, мы должны научиться сосуществовать с множеством вещей, далеких от совершенства. Только так мы сможем подняться и достичь максимально доступного в этом мире уровня.