Мир снаружи

В начале раздела Яаков покидает нажитые места и отправляется в Харан. В целом, даже несмотря на присутствие не слишком симпатичного братца, положение Яакова на родине кажется просто прекрасным. Его отец — великий человек своего поколения, пользующийся всеобщим уважением и обладающий немалым состоянием; надо думать, у Яакова есть все, в чем он нуждается. И все-таки он оставляет все это и отправляется в чужую страну. Можно предположить, что его первым впечатлением было острое ощущение отличия увиденного вокруг себя от привычного уклада. Его дом был полон святости и блага, но теперь у него совершенно иное окружение.

В свете этого Яаков, в частности, должен подвергнуть переоценке свой внутренний мир, ему приходится отстаивать свое внутреннее бытие. Этот опыт он не мог бы приобрести, оставшись в отцовском доме или в доме учения Шема и Эвера ⁽¹⁾×(1) Все наши праотцы: Ав­ра­ѓам, Ицхак и Яаков — учились у Шема и Эвера. Шем — один из трех сыновей Ноаха. После потопа отец дал ему благословение: «Пусть Всевышний пребывает в шатрах (Шема)». Он был специально выделен для того, чтобы сохранить и передать потомкам знание о Творце. Эвер был правнуком Шема и его последователем.. Там он не столкнулся бы с подобной необходимостью. Дом учения — это замкнутое место, где можно приятно проводить время в обществе людей, занятых богоугодным делом. Но, когда Яаков выходит наружу, выясняется, что во внешнем мире все устроено совсем не так, как в том мирке, который он покинул. Ему приходится бороться за свое место в мире, полном проблем, не имея возможности продолжать тот образ жизни, который он вел до сих пор. Ему предстоит испытание обществом Лавана («Я жил с Лаваном», Берешит, 32:5), его ждут и другие проблемы.

Как реагирует человек, покидающий привычное ему окружение, свой маленький мирок, и сталкивающийся с совсем иной реальностью? В конечном счете, рано или поздно с этой проблемой сталкивается каждый еврей, отправляется ли он в Харан или в другие края. Часто первая встреча с окружающим миром оказывается глубоким потрясением. Сидя в доме учения, я, как правило, встречаю только тех, кто находится внутри него. Выйдя за его стены, я вижу и тех людей, которые не заглядывают внутрь.

Человек может в течение долгих лет видеть только евреев, находящихся вместе с ним «внутри»: вхожих в его собственный круг, своих родных и единомышленников. Среди них могут возникать ссоры и споры, но, в конце концов, они живут в одном мире. Выйдя наружу и столкнувшись с людьми, которых не встретишь ни в доме учения Шема и Эвера, ни в доме Ицхака и Ривки, Яаков открыл для себя совершенно чуждый мир. Этот мир враждебен, он не желает понимать того, что лежит в основе жизни Яакова, что является побудительным мотивом всех его действий. Ему чужды его желания и стремления этого мира, его симпатии и антипатии.

Помимо этого, Яакову предстоит еще одно испытание, несравненно более горькое. Выйдя за пределы своего мирка, Яаков сталкивается со своим дядей, Лаваном, с племянником, Элифазом, с другими родственниками. Несомненно, при первой встрече он был поражен тем, что эти люди — его родня. Это часть его семьи? С таким мировоззрением, с такими принципами и обычаями? Это и есть самые близкие ему люди — после родителей?

Что делать тому, кто, встретив родного человека, обнаруживает, что перед ним Лаван? Это уже не борьба с окружающей средой, здесь возникает внутренний кризис. На месте не имеющего ко мне никакого отношения обитателя внешнего мира оказывается мой собственный дядя, моя плоть и кровь. И все-таки выясняется, что мы с ним живем в диаметрально противоположных, антагонистичных мирах. Эти люди принадлежат к моей семье, но, по своей сути, они мне чужды. Что делать с миром, который является своим именно для таких людей? Такова борьба, которую ведет Яаков, и она оборачивается элементарной борьбой за выживание.

От Яакова к Израилю

В конечном счете, контакты с Лаваном содержат в себе и положительный потенциал. Да, провести двадцать лет в его обществе совсем не просто. С другой стороны, именно эти отношения являются источником больших надежд, выраженных в словах: «С моим посохом я перешел этот Ярден, а теперь у меня два стана». (Берешит, 32:11). В этот мир вступил одиночка Яаков, а вернулся из него родоначальник Израиль. Разница не в количестве членов семьи и не в размере его станов. Яаков стал Израилем, потому что тот парень, который покинул отчий дом в Беер-Шеве, не был способен к жесткой борьбе. Увидев перед собой препятствие, Яаков пытался обойти его, на что указывает и само имя «Яаков» (происходящее от того же корня, что и глагол акав — «обошел»), он стремился избегать конфликтов. Когда появился его брат Эсав, Яаков убежал через заднюю дверь. Таков был стиль его поведения. Эсаву достаточно было пригрозить, и Яаков уже оказался в Харане.

С таким характером Яаков не мог выжить в окружающем мире, не говоря уже о том, чтобы стать основой для создания народа. Максимум — в рамках своей частной жизни, за закрытой дверью, мог он остаться честным человеком.

Яаков завоевывает себе несравненно более важное место в мире лишь тогда, когда сталкивается с ангелом: «Ибо ты боролся с ангелом и с людьми, и победил» (Берешит, 32:29). Яаков может стать Израилем только тогда, когда он твердо решит не уклоняться, а вступить в борьбу. Это начало народа, начало нашего национального бытия.

История поколений

Такого рода проблемы нам прекрасно знакомы, особенно в нынешней ситуации. Раши (к Берешит, 33:4) приводит изречение мудрецов: «Таково правило: Эсав ненавидит Яакова». Возможно, он ненавидел его с самого детства, однако в течение долгого времени между ними сохранялся определенный статус-кво. Они жили рядом, раздражая друг друга; один прибегал к обману, другой — к кулакам, но они все-таки обитали в одном доме, в одной семье, и это давало почву для развития конфликта. И вот однажды наступил момент, когда Эсав принял решение расправиться с братом: «Приблизятся дни плача по моему отцу, и я убью моего брата Яакова» (Берешит, 27:41). Это решение стало поворотным. До этого перед нами были два человека, которые, хотя и не любили друг друга, все же были способны жить вместе. Они держали при себе свою ненависть, не выражая ее явно: «Сердце не открывает устам» (Коѓелет раба, 12:10). А после этого случая, хотя Эсав и не убивает брата, изменение вполне реально: ненависть становится легитимной. Яков вынужден, хочет он того или нет, справляться с новым положением вещей, и он выходит из этого противоборства победителем: «Ибо ты боролся с ангелом и с людьми, и победил».

Это не только повествование в недельном разделе Торы, эти и подобные проблемы встают не только перед Яаковом. Перед нами вся наша история. Мы никуда не денемся от нее и тогда, когда один недельный раздел сменится другим, ибо мы живем, с ужасом осознавая, что являет собой окружающий нас мир. Вопрос в том, что делает современный Яаков перед лицом этих проблем. В раввинской литературе встречаются два термина: Исраэль, «Израиль», и Исраэль-саба, «дед Израиль». Говоря просто об Израиле, или о Яакове, мы имеем в виду конкретного человека, жившего в определенный исторический период. Говоря «Исраэль-саба», мы имеем в виду ту силу, что до сих пор живет в нас. Дух Израиля до сих пор живет в каждом из нас, и на каждого из нас возложена определенная задача.

В предшествующих поколениях мир для нас во многом являлся тем, чем были для Яакова отчий дом или дом учения Шема и Эвера. Для него были характерны сравнительная целостность и замкнутость. Сегодня мы попали в совершенно иной мир, который уже не позволяет нам оставаться в своем кругу, ограничиваясь обществом более-менее близких людей. Теперь почти никаких иллюзий не осталось, мы отчетливо видим, что окружающий нас большой мир полон ненависти и раздоров, что в нем действуют силы отчуждения и саморазрушения. В этом он вряд ли отличается от прежнего, но Яаков тоже уже не тот цельный Израиль, каким был когда-то: он раздроб­лен, и каждая из составляющих распадается на частицы дальше. Это надо знать, ибо таков мир, в котором мы живем. Он угрожающ и страшен, и предъявляемые к нам требования только растут.

«Никто из вас не болеет душой за меня»

Чего требует действительность от каждого еврея? В спокойные времена, когда жизнь упорядочена, каждый занимается своим делом. Человек работает долгими часами, делает то, что от него требуется, время от времени справляясь в Шулхан арухе, не нарушил ли он чего. Так и проходит жизнь. Но что делать тому, кто ощущает не только собственные проблемы и горечь, но чувствует болезни всего поколения? Ведь человек может воспринимать боль и страдания других людей, как если бы он испытывал их сам. Тогда он живет совсем иначе. Это состояние описывается в словах: «Но наши болезни он переносил, и наши боли терпел» (Йешаяѓу, 53:4).

Когда Шауль обращается к приближенным, говоря им: «Никто из вас не болеет душой за меня» (Шмуэль 1, 22:8), — он обвиняет их не в невыполнении приказа. Ведь, в конце концов, ради него эти люди шли на смерть. Он говорит им: «Верно, я не могу вас обязать делать это, но никто из вас не болеет душой за меня так, что не может жить, как ни в чем не бывало». Шаулю больно не из-за того, что они что-то сделали не так или чего-то не сделали, а потому, что им все равно. Если людям не все равно, дело обстоит иначе. Аѓарон говорит Моше: «Да не уподобится она (Мирьям) мертвецу, который выходит из чрева матери уже полуистлевшим» (Бемидбар, 12:12). Ведь все мы одна семья, единый организм. Поэтому нельзя сказать: «Рука отнялась, на ухе короста, но я совершенно спокоен». Когда человек видит, что какой-то из органов его тела поражен болезнью, он полностью меняет свое отношение к жизни.

Надо выработать осознание того, что время необратимо. Речь идет не о самодисциплине, а об ощущении, понимании недостаточности наших действий. Как можно позволить себе расслабиться? Как можно спать, когда мы находимся в такой страшной ситуации? Одна только мысль об этом может вывести из равновесия. Мы должны ощутить, что сделанное нами зачастую не оправдывает даже наше собственное существование, не говоря уже о помощи миру. Когда человек чувствует, что обязан немедленно что-то предпринять, то, даже если он искренне верящий во что-либо простой обыватель, а не общественный или религиозный деятель, он не может не породить резонанса разбегающихся вокруг себя волн. В этом смысле, хотя многое зависит от лидеров поколения, вопрос неизменно обращен к каждому конкретному человеку: как он относится к тому, что делает и во что верит, как он с этим живет.

«И снилось ему: вот, лестница установлена на земле, а ее вершина достигает небес, и ангелы Б-жьи поднимаются и спускаются по ней» (Берешит, 28:12). В мидраше (Берешит раба, 68:12) приведен спор по поводу интерпретации этого стиха: как именно восходят и нисходят ангелы — по лестнице или по самому Яакову? (Слово «сулам» — «лестница», на иврите мужского рода, в оригинале «по нему». — Прим. перев.) Там утверждается следующее: «Тот, кто сказал, что восходят и нисходят по Яакову, имел в виду, что хвалят и порочат его, собираются вокруг него и скачут через него, дразнят его: “…Израиль, которым Я прославлюсь!” (Йешаяѓу, 49:3), как бы говоря: “это твой образ запечатлен наверху?” Поднявшись, видят его облик, а спустившись, обнаруживают, что он спит».

Ангелы, собравшись вокруг спящего Яакова, дразнят его, перепрыгивают через него, щиплют и насмешливо говорят: «Ты тот самый Яаков, чей образ запечатлен на небесах, и ты спишь? Это и есть то, чем ты занят внизу, в этом мире?» Ангелы поднимаются и спускаются, а Яаков продолжает спать. Если бы его образ не находился под Престолом славы Всевышнего, если бы на Яакова карабкались не ангелы, то в его сне не было бы ничего предосудительного. Спит себе и спит. Но Яаков не может мирно спать, потому что по нему поднимаются и спускаются ангелы. Он и есть та лестница, которая соединяет небеса и землю, по которой восходит или нисходит все сущее.

Как выглядит эта проблема применительно к отдельному человеку? Я, Яаков, пустился в путь. Я достиг определенного этапа моей жизни, а теперь мне надо немного отдохнуть. И тут я внезапно вижу, что по всему мирозданию проходит линия, соединяющая миры, и понимаю, что она проложена через мою душу. «Это не что иное, как Дом Б-га, и это — врата Небес!» (Быт., 28:17). Яаков находится в точке перехода, и эта линия проходит как в его душе, так и в душе каждого из нас.

Надо иметь в виду, что, кем бы ни был очередной Яаков и где именно ни разворачивалась бы его история, его обязанности достигают небес, ибо его образ запечатлен в горних высях. Возможно, мне лично было бы достаточно того, что мой облик запечатлен в паспорте, но ничего не поделаешь — он есть и под Престолом славы, и это предъявляет ко мне серьезные требования.

Вершина лестницы поднимается к Самому Творцу, и потому я лишен возможности сослаться на собственную незначительность. Когда Яаков это понимает, начинается процесс, который превратит его в Израиля.

Яаков — это не только обобщенный образ народа Израиля, Яаков — это еще и конкретный человек, который покинул дом и теперь должен найти свой путь в мире. Он обязан, окинув взглядом мир, постичь верхнюю грань бытия, дойти до самого предела. Именно взгляд с субъективной точки зрения моего Я, когда оно становится средоточием мира, максимально увеличивает мои обязанности.

Хорошо, если человека донимают ангелы, но, на худой конец, можно обойтись и без них. Если я их не вижу, то могу сам подойти к зеркалу и сказать себе: «Ты ли Израиль, которым Я прославлюсь? Это ты и есть? Твой образ наверху, а тут, внизу, ты спишь?» Мой Яаков может ответить на это: «Что ты от меня хочешь? Я двадцать лет провел в доме учения. Этого мало?» И тогда появятся ангелы и скажут: «Что бы ты ни делал, этого всегда будет недостаточно».

Этот раздел рассказывает историю нашей жизни — как людей и как потомков Яакова. Проблема спящего человека носит общий характер. Яакову открывается такое видение: лестница, один конец которой достигает неба, а другой стоит на земле. Он может убедиться в истинности видения, лишь покинув отчий дом, поскольку этому будет способствовать именно внешний мир. В доме учения он не видел восходящих и нисходящих ангелов, потому что тогда еще не знал, в какой степени мир зависит от конкретного человека — от него, Яакова. Ему казалось, что он может выжить в своей среде и все будет в порядке, а мир продолжит существовать благодаря Шему и Эверу, другим праведным людям.

«Весь мир создан ради того, чтобы это повелеть» (Брахот, 6б). Целый мир указывает на него и говорит: «Этот человек должен стать оправданием сущего, должен дать миру смысл. Ибо в этом весь человек» (Коѓелет, 12:13). Каждый из нас несет ответственность за существование всего мира, и если что-то разладилось, то это значит, что слова: «Это Израиль, в котором Я прославлюсь», — еще не осуществились.

От человека требуется, чтобы он, внизу, соответствовал своему облику наверху. Это очень трудное, крайне суровое требование. Даже тот, кто целиком вкладывается в работу над этим, посвящает данной задаче все свои душевные силы, окажется перед вопросом: «Действительно ли это тот Израиль, в котором Я прославлюсь?» Ответ на данный вопрос ждут не от лидеров поколения, праведников и мудрецов, а от каждого человека, который вышел из своего дома наружу. Теперь он видит, что от него зависит весь мир, все сущее. Хотя его ноги прочно стоят на земле, а возможно, он даже погряз в ней, его голова достигает небес. Верхний предел только там.