Раздел Хаей Сара (Быт. 23–25:18)
И отвечал Эфрон Аврааму, сказав ему: "Господин мой! Послушай меня: земля в четыреста шекелей серебра между мною и тобою, что она? А умершую твою похорони". И внял Авраам Эфрону; и отвесил Авраам Эфрону серебро, о котором он говорил в слух сынов Хетовых, - четыреста шекелей серебра, ходящего у торговцев
(Быт. 23:14-16)
Денежная стоимость – поистине самая относительная из всех человеческих ценностей, что бы там ни говорили сребролюбцы в погоне за длинным шекелем и прочей «твердой валютой». Из всех многочисленных разговоров о деньгах, случайно услышанных на улицах нашей страны, мне больше всего понравился такой обмен репликами между двумя школьниками-малолетками:
- Слышь, у тебя деньги есть?
- Не-а, только Голда.
«Голдой» в конце 80-х и в 90-е годы именовалась ныне вышедшая из употребления десятишекелевая купюра с изображением легендарной израильской руководительницы. Деньги на современном иврите – «серебро» (кесеф), а "Голда" – идишский эквивалент Златы. Должен заметить, что восемнадцать лет назад мне, тогда совсем новенькому репатрианту, десять шекелей, безусловно, представлялись деньгами.
Но вернемся к нашему Писанию, к серебру и к относительности. Специалисты по древней истории и комментаторы Торы в один голос утверждают, что четыреста шекелей серебра в эпоху Авраама вовсе не считались безделкой, как пытался представить дело лицемерный Эфрон. Это были отнюдь не нынешние четыре сотни новых шекелей, на которые можно закупить в супермаркете недельный запас продуктов, а огромная сумма, в несколько раз превышающая стоимость купленного нашим праотцем поля с пещерой Махпела. Относительной оказалась и сама сделка, поскольку наши соседи считают Ибрагима не столько еврейским праотцем, сколько своим, арабским, а потому и поле с пещерой полагают своей законной собственностью.
Так или иначе, те шекели были мерами веса для золота и серебра, слитками металла, а отнюдь не монетами. До изобретения греками монет вообще оставалось полтора тысячелетия, и эта новинка застала евреев в Вавилонском плену. А вернувшись на историческую родину, наши предки очутились в совершенно новом для себя древнем мире - среди океана разнообразных серебряных монет эллинистического происхождения с изображениями языческих богов. Судя по археологическим раскопкам, первые персидские монеты с надписью Йеhуд появились около 350 года до нашей эры, незадолго до прихода Александра Македонского. Но богобоязненные иудеи, дети Завета, в котором было сказано: «Не делай себе кумира и никакого изображения», еще очень долгое время предпочитали по старинке обходиться без чужих литых монет и уж, по крайней мере, не чеканить свои собственные. Сегодняшний новый шекель украшает изображение именно той персидской монеты со схематической лилией – еврейским символом на Древнем Востоке. Хоть мы не Бурбоны, но наша лилия цветет на монете родной!
Первые подлинно иудейские монеты со скромными изображениями якоря и лилии стали выпускаться с 138 года до нашей эры царем Йохананом Гирканом. В эпоху Хасмонеев в ходу были как серебряные деньги, на которых впервые появились слова шекель исраэль, так и бронзовые. Но деньги деньгами, а шекелями по-прежнему продолжали именовать и меры точного веса, часто даже не металлические, а каменные. Во Втором Храме было принято на внешнем дворе менять грешные и грязные деньги на чистые храмовые шекели, за которые уже с полным правом можно было приобрести непорочных жертвенных животных.
Последними материальными свидетельствами еврейской независимости в Святой Земле - перед пропастью глубиною в 1813 лет – стали монеты Шимона Бар-Кохбы, лидера иудейских повстанцев, на три с половиной года возродившего национальную государственность Иудеи в войне против Рима в 132-135 годах новой эры. Эти краткие и скудные военные годы стали периодом бурного расцвета монетного производства. Сегодня известно не менее 45 различных монет мятежной Иудеи – больше, чем было выпущено в этих краях за все предшествующие века, причем качество и разнообразие изображений на монетах тоже сильно превосходило предыдущие образцы.
Самое любопытное в шекелях Бар-Кохбы то, что почти все они отчеканены на греческих драхмах, римских динариях и бронзовых монетах восточных городов. Вот перед нами на новенькой медной - точнее, бронзовой монетке образца 1985 года достоинством в 5 агорот - один из из этих шекелей, с изображением лулава в связке с ветками мирта и ивы и с двумя этрогами по бокам. Всмотримся в эту монетку внимательно и хорошенько запомним ее, пока она еще не вышла из употребления за ненадобностью – вслед за одной агорой с изображением галеры с иродовой деньги (4 год до н.э. – 6 год н.э.).
Да, да, всё в материальном мире преходяще и изменчиво, как покупательная способность шекеля, как курсы иностранных валют, и этот факт компетентно подтвердят вам менялы из квартала Махане Йегуда, в трудные для страны годы государственного контроля исправно делавшие свое благое черное дело под вывесками вроде той памятной, на русском языке: «чинит часов». Вечен только народ Израиля, возвращающийся на свою землю. Каким бы бедным ни было молодое сионистское государство, как бы ни было оно идеалистично по своей природе, с самых первых шагов Израилю пришлось позаботиться о новых, подлинно национальных денежных знаках, призванных сменить палестинские паунды (на иврите они упорно именовались "лирами Эрец Исраэль") и мили британской администрации.
Первой ласточкой финансовой независимости стала алюминиевая прута с якорем и датой - 5708, шесть лет спустя появились бумажные израильские лиры. Шекель вернулся только в 1978-м году, а после девальвации (один к тысяче) 1986-го года стал новым шекелем (шекель хадаш), который тут же получил кличку шекель халаш, то есть слабый. Если наши монеты отдают дань археологии и нумизматике, то на купюрах ощущается явное преобладание отечественных политиков и государственных лидеров. Из всех прочих ныне уцелел один Шмуэль Йосеф Агнон пятидесятишекелевого достоинства, да и прежде туда допускали только малоценных – РАМБАМа (Маймонида) и пару финансистов-филантропов: Моисея Монтефиори и Эдмонда де Ротшильда. В далеких шестидесятых остались Хаим Нахман Бялик с Альбертом Эйнштейном.
Не знаю, задумывается ли большинство израильтян над этим культурным симптомом, но мне он представляется весьма тревожным. Что нас ждет в ближайшем будущем? Кого потянем мы из потертого кошелька, из нагретого щедрым израильским солнцем кармана? Чьи дорогие черты будем любовно разглаживать прежде, чем вручить кассирше – гениев еврейской диаспоры или нового поколения местных премьеров, уроженцев Земли Израиля? Ясно, как день, что на очереди Рабин и, вероятно, Шарон, а дальше, дальше-то?
Единственная надежда на то, что вскорости деньги в их нынешнем виде вообще будут отменены. Не лучше ли действительно жить, как древние евреи, - без этих сомнительных, со всех точек зрения, кумиров?
