Онлайн-тора Онлайн-тора (Torah Online) Букник-Младший JKniga JKniga Эшколот Эшколот Книжники Книжники
Женщина, которая зачнет, и мужчины, которые о ней расскажут

Мудрецы предлагают разные толкования стихов о роженице и ритуальной чистоте, но все они согласны с тем, что женское тело - дом, в коем из мужского семени выращивается новая жизнь, желательно мужская. Для авторов мидраша женщина остается лишь тем, кто может привести в мир сына или друга. Феминистки объясняют интерес талмудических мудрецов к метафорам женской физиологии настоятельной потребностью поставить женщину под контроль мужчин и лишить ее тело изначальной суверенности.

Недельная глава Тазрия (Левит, 12-13)

Стих, давший название этой главе – «Тазрия», традиционно переводится так: «Скажи сынам Израилевым: если женщина зачнет и родит младенца мужеского пола ….» и далее речь идет о ритуальном очищении родившей, продолжительность которого в случае рождения мальчика вдвое меньше, чем при рождении девочки.

Само слово תזריע тазрия говорит о функции женщины в деторождении. Оно произведено от cлова זרע зера, семя, и означает по сути дела выращивание женщиной семени мужчины. В некоторых более поздних источниках (ВТ Нида 39б) слово тазрия было интерпретировано как выделение семени женщиной, и, таким образом, ей была дана более активная роль в эмбриологическом процессе. Но если отнестись к этому стиху строго контекстуально, то он представляет отображение древней эмбриологической метафоры и подразумевает, что, получив мужское семя, тело женщины заботливо выращивает его, подобно тому, как поле выращивает зароненное в него зерно.

В антологии мидраша палестинских амораев Ваикра Рабба, о котором я уже рассказывал ранее, к этому стиху приводят несколько ассоциативно связанных с ним стихов из 38-й главы книги Иова. На встрече этих двух текстов рождается экзегетическое построение, в котором метафорически представлено тело женщины и его назначение. Собственно, почти вся 14-я глава этого мидраша говорит о теле женщины, беременности, родах и продолжении рода, и женское тело служит исходной посылкой для всех приведенных там ученых сентенций.

Одна иерусалимская профессорша, Галит Хазан-Рокем, поэт по совместительству, назвала этот текст «эмбриологической поэмой». В соответствии с этим подходом в сборнике современной еврейской феминистской поэзии The Defiant Muse ее подруга, известная американская поэтесса Ширли Кауфман, переложила некоторые пассажи этой главы ритмической английской прозой – в очередной попытке извлечь из андроцентричной талмудической литературы латентный женский голос. Трудно не согласиться с тем, что в этих экзегетических построениях находит свое выражение поэтизация женственности, введенная, однако, в строгий контекст ее полезности обществу мужчин. Мудрецы вглядываются в женственность, сообразуя ее с двумя центральными для них концептами: продолжением рода и соблюдением ритуальной чистоты.

Итак, стих из книги Левит сопоставляется со следующими стихами из Иова:

8 Кто затворил море воротами, когда оно, исторгаясь, вышло из чрева,
9 Когда Я облака сделал одеждою его и туманы пеленами его,
10 И утвердил ему Мое определение, и поставил запоры и ворота,
11 И сказал: доселе дойдешь и не перейдешь, и здесь предел надменным волнам твоим?

В этой части книги Иова уже умолкли утешительные речи его друзей, и библейский страдалец не принял предложенного ими объяснения своим страданиям. Поэтому в начале 38-й главы Бог сам обратится к герою, и его слова будут восприняты, и Иов утешится. В первой части божественного глагола Творец опишет величие природы, явленное в земле, море, космосе. Стихи 8-11 изображают море величественным и мощным существом, высшей волей заключенным – как бы для усмирения – в жесткое русло земли. Библейский повествователь представляет море как плод чрева земли, вышедший из ее глубин в результате акта творения. Облака и туманы, образующиеся над поверхностью вод, сравниваются с одеяниями гигантского новорожденного. Море хранит в себе предвечный хаос, и сила его так велика, что может навредить породившей его земной утробе. Однако ужасная сила стихии подчинена высшему закону и волей Всевышнего ей поставлен предел: «Доселе… и не перейдешь!» Бог появляется здесь непостижимым управителем сил природы, и его явление должно быть воспринято библейским страдальцем как аргумент в пользу разрешения обсуждаемой проблемы.

Однако расстанемся с Иовом и вернемся к мидрашу. В Ваикра Рабба три мудреца обсуждают метафорическую физиологию женского тела. В этом обсуждении они хотят прийти к выводу о том, что именно в женском теле ответственно за сохранение плода в ее утробе. Мидраш начинается с изложения позиции р. Элиезера:


Р. Элиезер говорит: Как врата у дома, так и врата у женщины,
Согласно написанному: «…и поставил запоры и ворота» (Иов 38:8)

Космическое рождение моря из чрева земли представлено в мидраше как метафора рождения ребенка смертной женщиной. Плод, как и стихийные волны моря, стремится преждевременно покинуть утробу матери, но на пути его встают сдерживающие врата материнского тела. Таким образом, согласно этой экзегетической традиции, Бог являет свое величие страдающему Иову, представляясь не только повелителем космоса, но и ответственным за чрево беременной женщины. Возможно, это придает дополнительный, интимный оттенок оправдательной аргументации. Только р. Элиезер опирается здесь на стихи Иова, а двое его младших коллег используют в своих толкованиях другие стихи.

Р. Иошуа говорит: Как у дома замок, так у чрева женщины замок,
Согласно написанному: «И вспомнил Бог о Рахили, и услышал ее Бог, и отворил утробу ее» (Быт 30:22)
Р. Акива говорит: Как у дома оси (цирим), так и у женщины оси,
Согласно написанному: «…то упала на колени и родила, ибо приступили к ней боли (цирим) ее. (1 Царств 14:9)

Р. Иошуа использует стих из истории о поздних родах Рахили и из упоминания об «отворении утробы» делает вывод о наличии замка (на самом деле, буквально – «ключа», однако ввиду того, что античные ключи состояли из двух частей, одна из которых оставалась в замке и извлекалась при его открытии, то, скорее всего, здесь имеется в виду именно эта часть, составляющая замка, ведь речь идет о части тела женщины, а не о чем-то стороннем).

Дерзкое толкование р. Акивы использует два омонима: цирим – дверные оси – и цирим – родовые боли, схватки. Толкователь утверждает, что в стихе о смерти невестки Эли во время родов упоминается тот самый элемент женской репродуктивной сферы, который подобен дверной оси и который удерживает эмбрион от преждевременного «бегства».

Мудрецы предлагают разные экзегетические обоснования, но все они едины в своем восприятии женского тела как архитектурной конструкции, подобной дому, в коем из семени выращивают новую жизнь. Это восприятие имеет прочные корни и присутствует уже в языке, на котором они говорят. Так, «жена» на арамейском – девайтайѓу, что образовано из слов «(та), что дом его», а один палестинский мудрец даже имел обыкновение, говоря на иврите, называть свою жену своим домом – бейти.

Мудрецы Мишны, обсуждая законы ритуальной чистоты, говорят о внутреннем устройстве тела женщины (Нида 2:5). Есть в нем три покоя (нижняя комната, коридор, верхние покои), и ритуальный статус каждого покоя отличен от других, и предназначены они для последовательного пребывания в них эмбриона, пока не настает его час покинуть утробу матери. Феминистская исследовательница Шарлотта Фонроберт в монографии, посвященной проблемам гендера в законах менструальной чистоты, объясняет интерес талмудических мудрецов к метафорам женской физиологии настоятельной потребностью поставить женщину под контроль мужчин и лишить ее тело изначальной суверенности. В архитектурных уподоблениях женского тела она тоже усматривает тенденцию мужского господства и превращения тела женщины в территорию для мужчины. С последним мне трудно согласиться, поскольку многие метафоры, используемые для отображения мужского тела и мужественности, тоже архитектурны, что, видимо, указывает на некоторую изначальную параллель между домом и телом.

Далее толкователь возвращается к упомянутому рабби Элиезером фрагменту из книги Иова и, интерпретируя его, создает почти поэтический текст. В нем могущественная стихия моря превращается в мистерию внутриутробных происшествий в теле беременной женщины - того, что Рут Гинсбург, уже четвертая феминистка на этих страницах, в работе The Pregnant Text, посвященной феминистскому переосмыслению Фрейда и Бахтина, назвала wombing (а по-русски и не знаю как назвать, чтобы не смутиться). Исследовательница, послушная приказу необахтинской моды, утверждает, что там, где wombing, должны случиться и карнавальные элементы, и смеховая культура. Маточные метафоры мужчин высмеивают женщин, оттесняя их от участия в играх мужчин. Однако приведенный ниже текст торжественен и серьезен, как и вся 14-я глава книги Ваикра, и исполнен почтения перед женским телом. Это обстоятельство позволило Галит Хазан-Рокем предположить присутствие в этой главе искомого женского голоса. Предположение элегантное, но вряд ли оправданное. Во всяком случае, на мой взгляд, нижеследующий текст весьма мужской.

«Исторгаясь, вышло из чрева» - переполняя, стремится выйти прочь
«Когда Я облака сделал одеждою его» - это околоплодные воды
«И мглу пеленами его» - это детское место
«И утвердил ему Мое определение» - это девять месяцев беременности
«И поставил запоры» - это первые три месяца
«И ворота» - это три промежуточных месяца
«И сказал: доселе дойдешь и не перейдешь» - это три последних месяца
«И здесь предел надменным волнам твоим!»

Срок пребывания плода в утробе разделен на три части, по-видимому, в соответствии с тремя покоями внутри женского тела, о которых говорит Мишна. Божественное вмешательство, имеющее субстантивно-анатомическую природу или же лишенное ее, препятствует стихийным попыткам плода покинуть утробу раньше времени и тем самым навредить себе. «Надменность волн», упомянутая в русском переводе, - это גאות геут ивритского оригинала, что может означать также и полноводье, и прилив моря. Стихия моря/эмбриона устроена таким образом, что стремится преодолеть грани морского берега/материнского тела, но Творец стоит на страже мироздания, оберегая семя, заботливо взращиваемое и перемещаемое в трех покоях женского тела. Последний стих, таким образом, - это слова, коими Бог, как заботливый отец, журит славного внутриутробного неслуха, увещевая потерпеть.


Но в конце толкования необходимо вернуться к исходному стиху из книги Левит, а для этого нужно дать слово последнему толкователю, что я и сделаю - не без опасений, что его слова вызовут гнев читающих Букник феминисток.

А р. Эйво говорит:
То, что сказано «волны», следует читать «нечистоты».
Имеется в виду то, что, хотя новорожденный выходит испачканный нечистотами, все его обнимают и целуют, а в особенности - если он мужского пола, как сказано: «если женщина зачнет и родит младенца мужеского пола...»(Лев 12:2)


Слово галь ("волна"), действительно созвучно слову глалим ("нечистоты"), и прилив волн, угрожающих захлестнуть берега, становится приливом нечистот роженицы - физиологическое явление, очевидное всем, мало-мальски знакомым с рутиной родильного дела. От грозной мифологической поэтики повествование с легкостью переходит к физиологии зияющего ануса роженицы, вызывая, быть может, легкое неудовольствие интеллигентно-брезгливых букниколюбов. Однако подобный переход нельзя назвать снижением, поскольку интеллектуальный талмудический дискурс не проводит границ между низменным и возвышенным и одним тоном говорит о мерах божественного милосердия и о видах выкидышей и маточных кровотечений.

Испачканному новорожденному все рады, поскольку тяжелый процесс уже закончился и появилась надежда на будущее, а уж в особенности рады ему тогда, когда он мужчина. И не следует здесь приводить разумные, хоть и несколько апологетичные аргументы, что для сельского хозяйства и для демографии мужик де зело надобен. Создатель мидраша, подобно поэту, будет вглядываться в тело женщины и видеть в нем секреты мироздания и милосердие Творца, но женщина останется для него лишь тем, кто может привести в мир сына или друга, к коему он и обратит свой текст. Тексты не предназначались женщине.

Я сказал «подобно поэту», вспомнив Бодлера, который смотрит в глаза женщины, научившись этому у китайского мальчика, заглянувшего в глаза кошке, чтобы увидеть Время. Поэт, в отличие от автора мидраша, посвятил последние строки читательнице, вернее, ее глазам. Но на самом деле стихи предназначены не ей, а взыскательному читателю, скажем, Роману Якобсону, который сможет разгадать истинную природу кошачьего уподобления.

Феминистки действительно правы, говоря о том, что талмудическая культура, как и всякая традиционная культура, андроцентрична, создана мужчинами и для мужчин. Шарлотта Фонроберт, обсуждая трансформации гендерных моделей в поздней античности, говорит о репрезентации женского тела в талмудическом дискурсе, пусть и через призму мужского колониализма, и о тотальном исчезновении женского тела в христианстве, например, в творчестве Оригена.

Если честно, я рад, что у нас нет Оригена. По крайней мере, в поздней античности. Имея некую идиосинкразию к терминологии дискурса силы и подавления, я не хотел бы идти далее и спорить с Шарлоттой Фонроберт о мужском колониализме талмудических мудрецов. Да и что я в этом понимаю? Я ведь человек не концептуальный, и то немногое, что я могу сделать, это полюбоваться (и пригласить вас в этом поучаствовать) сдержанной красотой представленных мотивов. Итак, море, выйдя из чрева земли, не затопит сушу, Бог сбережет плод чрева женщины, а люди будут рады новому человеку, ну да, что поделаешь, в особенности если он муж. А засим и не грех закончить наше повествование, исполненное, как говорит букниковский редактор, раздражающего гендерного благодушия, и пожелать всякому читателю этих строк доброй недели.