«Город и текст» — пятый Фестиваль медленного чтения проекта «Эшколот» — состоялся в Одессе 27–30 июня. Девиз всех фестивалей, «Read slow, think fast», в этот раз стоило бы изменить на «Read slow, walk fast». Этим летом еврейский текст, главный герой любого из Фестивалей медленного чтения, взаимодействовал не с другим (еврейским или нееврейским) текстом, не с музыкой и не с материальными носителями этого текста, а с городским пространством. И этим пространством стала вся Одесса — город, в котором евреи жили еще до 1794 года, официальной даты его основания, и в котором произошел первый погром в Российской империи.

Участники Фестиваля не только слушали лекции о еврейской литературе и медленно читали еврейские книги на семинарах, но и исследовали город — литературные прогулки по Одессе с экскурсоводами-литературоведами были частью программы. Реализовать эту программу проекту «Эшколот» в этот раз удалось благодаря помощи Литературного музея Одессы и Еврейского университета в Иерусалиме.

Русский, иврит, идиш

Участников Фестиваля по традиции разделили на несколько групп на совершенно добровольной основе: все могли выбрать, какую из созданных в Одессе и ее окрестностях еврейских литератур читать — русскоязычную, ивритскую или идишскую.

За изучение книг на русском языке отвечали преподаватель ИСАА МГУ Ася Вайсман и литературовед, поэт и экскурсовод из Израиля Евгений Фишзон.

Владимир Жаботинский, который в 17 лет блестяще переводил стихи Эдгара По, а в 18 уже был корреспондентом двух одесских газет и полиглотом, прославился как лидер правого сионизма, создатель «Бейтара» и «еврейский Муссолини» (об этом, впрочем, на Фестивале не упоминали). Из всех трудов главного идеологического противника Бен-Гуриона для чтения на Фестивале был выбран роман «Пятеро». Это роман «из быта прежней Одессы». Для поколения Жаботинского он, по его же словам, совпал с «личной весной в смысле подлинной двадцатилетней молодости» и рассказывает историю одной одесской семьи, в которой было пятеро детей.

Язык Жаботинского совсем не пышен и не так ветхозаветно велеречив, как бабелевский, но в каждом его слове (все же скорее русском, чем еврейском или даже одесском) чувствуется искренняя любовь к городу, который еще есть на карте, но которого уже не существует в действительности. На одной из литературных прогулок Евгений Фишзон рассказал, как приехал в Одессу в середине 90-х годов из Израиля, чтобы установить памятную доску Жаботинскому — не только за его блестящие переводы, прозу, идеи и все, что он сделал для евреев, но и за эту любовь. Фишзон признался, что украинские власти разрешили ему повесить мемориальную доску на дом Жаботинского только на одном условии — чтобы на ней не было надписи на русском языке. Отсутствие русского языка на доске режет глаз так же сильно, как и национальные украинские рубашки (в народе «антисемитки») в витринах одесских сувенирных магазинов.

О существовании поэта Хаима Нахмана Бялика непросвященный по части еврейской литературы российский читатель мог узнать разве что из романа братьев Вайнеров «Петля и камень в зеленой траве». Главная героиня этого романа Ула, то есть Суламифь Моисеевна Гинзбург, исследователь литературы в маленьком советском НИИ, пытается спасти наследие Бялика от «распыления» и написать по его стихам диссертацию. Из-за этого она попадает в сумасшедший дом — ее жизнь и здоровье оказываются под угрозой.

Сейчас стихи Бялика, который после 1921 года жил в Израиле на улице, названной в его же честь, был без преувеличения духовным лидером Эрец-Исраэль в начале XX века и «вырастил» целое поколение ивритских поэтов, можно изучать без риска. Бялик учился в хедере, затем перешел в бейт-мидраш, а в юности на него заметно повлияли идеи Хаскалы. И как рассказали участникам семинаров по литературе на иврите преподаватели Зоя Копельман (израильский литературовед, переводчик, доктор филологических наук) и Авнер Хольцман (профессор литературоведения Тель-Авивского университета), все произведения Бялика пронизаны реминисценциями и отсылками к библейским образам, мотивам и сюжетам. Кстати, Зоя Копельман — автор послесловия к сборнику бяликовских стихов и поэм, который вышел в иерусалимском издательстве в 1994 году.

Менделе Мойхер-Сфорима, автора романа «Фишка хромой», впервые опубликованного в Житомире, называют основоположником всей светской литературы на идише. Он ощутимо старше Жаботинского и Бялика — умер в Одессе в 1917 году. Несмотря на то, что Менделе писал в том числе и на иврите и переводил на него, он был убежденным сторонником идиша: еврейский народ должен писать и говорить исключительно на народном языке.

Преподаватели на идишском потоке, Велвл Чернин из Университета Бар-Илана и Александра Полян из ИСАА МГУ, тоже из тех, кто не прощает равнодушия к идишу. Они и сами почти одержимы этим исчезающим, но все же удивительно живучим языком, на котором кроме Менделе писали знаменитости вроде Исаака-Башевиса Зингера и Шолом-Алейхема. По словам Чернина, идиш теперь превратился в элитизм, почти в эсперанто. Его любят, изучают и преподают не только евреи.

Сам формат медленного чтения, в котором проходили семинарские занятия фестиваля, в 2011 году еще был новинкой. За прошедшие два года на «Эшколоте» этот формат успели не раз удачно протестировать и уже, что называется, ввести в эксплуатацию. Иерусалимский литературовед Роман Тименчик рассказал на Фестивале, что почти сто лет назад выдающийся историограф и культуролог Михаил Гершензон сформулировал «манифест медленного чтения», который удивительно актуален для тех, кто сегодня медленно читает на занятиях проекта «Эшколот»:

«Современный читатель не видит слов, потому что не смотрит на них: мудрая и прекрасная плоть слова ему не нужна, — он на бегу мельком улавливает тени слов и без­отчетно сливает их в некий воздушный смысл, столь же бесплотный как слагающие его тени. Поэтому в старину люди читали сравнительно медленно и созерцательно, как пешеход, который на ходу видит всё в подробности, и наслаждается видимым, и познает новое, а нынешнее чтение подобно быстрой езде на велосипеде, где придорожные картины мелькают мимо, сливаясь и пропадая пёстрой безразличной вереницей. Ища прежде всего быстроты, мы разучились ходить пешком, почти все читают велосипедно, по 30 и 40 верст, т. е. хотел сказать — страниц в час. Спрашивается, что они видели в этих быстро промелькнувших страницах, могли ли что-нибудь заметить и разглядеть?»

Однако Тименчик сформулировал и недостатки медленного чтения: если долго вглядываться в одну строчку, неизбежно начинают появляться фантомные смыслы. И высок риск «вчитать» в текст то, чего в нем изначально не было.

В городе, которого нет

Пленарные лекции на Фестивале медленного чтения — 5 проходили в Литературном музее. Здание одесского Литературного музея — это недавно отреставрированный барочный дворец князя Гагарина. Сейчас в нем располагается и музей истории книги, и мемориальный музей с личными вещами одесских писателей. К слову, реконструкция коснулась мало каких зданий в Одессе. Большинству домов, даже тем, которые удостоились памятных табличек, явно нужен капитальный ремонт.

Аминадав Дикман, Ариэль Хиршфельд и Роман Тименчик (все трое — профессора из Еврейского университета в Иерусалиме) рассказали на пленарных лекциях, как устроен язык поэта Бялика, почему без погромов, осмысленных одесскими писателями, не существовало бы еврейского государства и что со старой Одессой был утрачен значительный культурный пласт — ни больше и ни меньше.

А еще участники по традиции встречали Субботу и читали стихи, плясали под клезмерскую музыку в Чабанке и готовили рыбу на огне, смотрели старые немые фильмы Одесской киностудии на пляже «Ланжерон» и ездили на единственное сохранившееся из трех еврейских кладбищ.

Не знаю, как остальные, а я все четыре фестивальных дня пыталась из маленьких попадающихся на глаза осколков города-легенды собрать мозаику. Чтобы увидеть хотя бы кусочек той старой Одессы, про которую читала у Бабеля. Где было больше 70 синагог и где говорили минимум на 5 языках. Где торговались до одурения и ругались до свадеб. На одну из лекций Фестиваля (они были публичными) пришел человек в белом костюме и заявил: «Мама принесла мне на пляж газету. В этой газете таки написано, что вы даете лекции. Вот почему я здесь». Из всех осколков этот, наверное, оказался самым большим.

Все фото: Николай Бусыгин