Балабола по-человечески Витя звали, но это до тех пор, пока он Балаболом не стал.
А как балаболить начал — все.

Он нормальный дядька был: от 30 до 50 лет, высокий, сухощавый, ходил, как все, говорил чего-то — и про жизнь, и про окружающих. Что там еще… туфли, спортивный костюм, профессия — техник или сантехник, жена и дочь. Но это все неважно, это все кончилось. Началось все другое. Привычка у него была. Заколдовала его эта привычка.

Там, где Балабол жил, уже почти город был, то есть дома стояли еще хозяйские, но с водой, канализацией и даже телефоном у некоторых особо пронырливых.

А Витя с детства любил ходить в уличный туалет, ну, такой себе обычный домик, где под голой попой дырка вырезана, а на двери сердечко, по правую руку в таком домике гвоздь, а на нем газетная нарезка наколота, вокруг дырки ее еще читать можно, пока сидишь. Туалет на улице стоял возле реки, в кустах жасмина. До создания удобств очень приятное место было: там, как возле деревенского колодца, люди собирались — и даже чаще. Воду можно впрок набрать, а по этому делу впрок не находишься. Шутили возле туалета много, про сидящего и про друг друга. Общения тогда человеческого было много и природы тоже много. Бывало, сидишь орлом, организм свое дело делает, а ты свое: думаешь, природу перед собой разглядываешь.

А потом все разошлись по своим кафельным с отоплениями и сливными бачками, один Витя, молодец, не забывал. Говорил, что любит старую жизнь. Как его деревянненький скрипит, как луна ночью в дверное сердечко светит. Романтик-человек. Он туда круглый год бегал, даже лютыми зимами. Конечно, теплый домашний туалетик в кафеле и со сливным бачком он для жены и дочки построил, но почти туда не ходил, как его ни упрашивали. Все к этой его причуде хорошо относились. Соседи ему даже способствовали чудить: один поможет дорожку расчистить, другой — яму освободить. Дружно жили.

А потом как-то он пошел туда… И дело днем вроде было… Пошел, вышел — и все.
Ему: «Витя, привет!», а он: «Бала-бала-бала», а в конце совсем уже: «Чук-чук-чук-чок-чок». Жена и дочь в слезы, соседи вздыхают, пальцем у висков крутят, жалеют мужика.

А тот нервничает, обижается: «Були-були-були» — сердится, а потом совсем уж такое: «Кра-кру-кро». Значит, сердится-сердится, но это мы теперь знаем, а тогда очень его жалели: и пугали, и в колодец бросали, чтобы обратно расклинить то, что в голове слетело во время туалетного сидения, — не помогло, только из колодца неслось грозное «кра-кру-кро» и совсем уже «хррррумс!».

Врачи тоже не помогли, и астрологи с физиологами, а сколько денег на ясновидиц потомственных у семьи ушло… семья зажитошная была. Объяснил все случай: когда жена-мученица привела Витю к очередному аллергологу, от него старичок, профессор-неогумбольдтианец, выходил с экземой на всю попу, исследователь самых мертвых языков. Он как витину херню услышал, чуть дуба не дал от радости. Говорит, это совсем удивительный язык, буду изучать его, пока жив. За руку Витю — и в институт потащил, а Витя ему: «Хрыщщ, хрыщщщ у-тю-тю» — радуется, что его наконец за человека приняли.

С тех пор Витя в институте работает, младшим научным сотрудником. «Прухтю клюхтю хахатю», — говорит он об этом. У профессора версия, что человечество, мол, составляет с планетой Земля единый организм и когда с планетой в космическом пространстве что-то происходит (изменение орбиты, скачки, магнитные бури), то все живое на земле в этом участвует.

И вот мир очередной раз подпрыгнул, вздрогнул, и все-все изменилось, а Витю в своем туалетике с сердечком мир забыл — там своя атмосфера, — и теперь он прошлый человек. Его «кля-кля-кля, бурлю-бурлю» — это то, что мы раньше говорили, но теперь только Витя наш прошлый настоящий язык знает, а мы далеко вперед ушли.

Местные очень этого объяснения испугались, хотели туалет снести, но Витя очень плакал: «Окалю-окалю а-пля, а-пля, а-пля», а профессор на его сторону встал всем своим немалым авторитетом. Говорит, без туалета Вите не жить, энергетическая подпитка кончится, он и помрет.

Оставили все как есть. Так Витя туда и ходит, и профессор вместе с ним. Дорожку зимой вместе к нему чистят и саму яму раз в год. «Кля-кля-кля», — говорит Витя. «Ябло-ябло-бляо», — отвечает ему профессор. Идиллия.

Жену Витину жалко: вдова при живом инопланетянине, и дочку в школе дразнят. А впрочем, все наладится. Мир на месте не стоит. Сыпу-сыпу-шап.

Иллюстрации Ильи Баркусского