— Гой? — хмуро спросила бабка Фрума.
— Он испанский поэт-коммунист, — с вызовом ответила бабушке Маргоша.
— Ага, гой, — железно констатировала бабка, прыгнула в ладью и скрылась в тумане.
Его «кля-кля-кля, бурлю-бурлю» — это то, что мы раньше говорили, но теперь только Витя наш прошлый настоящий язык знает, а мы далеко вперед ушли.
В саду Файку уважали — слышали, что она один на один провела с мертвой целый день.
— Сильно страшно было? — спрашивали Файку.
— Нет, совсем нет, — пожимала плечами она.
— А как это — умереть? — не отставали дети.
— Нуууу…– закатывала она глаза к небу. — Нуууу… это… ложишься, в общем, на пол и умираешь.
И в который раз перед глазами вставала сцена: монументальный Моисей, смуглый, с обветренным лицом и седой бородищей возвышается среди челяди фараоновой, а сам фараон — полуголый смешной человечек — со страхом и тревогой смотрит на грозного старца-верзилу. Смотрит и шепчет: «Господи, можно мы его отпустим, а? Простой же выход? Мне страшно, Господи!»
Ну-с-с, Чемодан Тортиллович, что поиметь желаем - понос иль золотуху?
Это мироздание, ангелы господни, демоны преисподней — все сущее и присное орало ему «Ай, шлимазл!».
- Поставять, огого який! Такий поставять, шо кувалдою не визмэшь! – гремел палкой и словом дядя Вася Летний Домик.
Значок исключительной красоты: со звездой, букетом и надписью на ленте: «9 мая». «А-а-а…, – стонет Конский от внутреннего восторга. - Б-е-р-у!»
- Быстрее! Ну-у-у-у, быстрее-е-е-е-е, а то меня Бабай заберет или шусики ночные, без внука останешься!