Слабея, она позволила доктору Барзилаю приподнять пальцем ее подбородок, пока его большой палец бродил вокруг ее губ... Когда он медленно поцеловал ее – промолчала, но скрестила руки на груди, будто пытаясь отгородиться от него... Но когда его губы требовательно прижались к ее губам, она прикрыла глаза, немного воздуха вырвалось из ее горла, и руки бессильно упали... И вдруг он крепко прижал ее к себе, лихорадочно шаря руками под блузкой... По коже у нее вдруг побежали мурашки, тело застыло... Но когда он стал лизать ей ухо, склонив голову и щекоча затылок кончиком уса, вновь размягчилась... Мелкие, но непрерывные волны колебаний поднялись в ней, когда она попыталась отстраниться от него...
Действительно, что она, в сущности, хочет? Хочет она его, этого доктора Барзилая, или не хочет? Приятен ли ей вкус его поцелуев? Напомнил ли он ей холодный огурец? Согласится ли она, если он сделает ей предложение? Отклонит? Ах, если бы только она сама знала! И что уж она такого хочет? Хочет, чтоб ей было хорошо, просто хорошо, чтоб ее не обманули, чтобы ей дали, чтобы для нее сделали, чтобы ей было приятно, сладко во рту, после мяса и вина и шоколада, нет, во время мяса, вина и шоколада, не слишком наелась, сыта, но весела, не засыпает, наоборот, танцует, наоборот, засыпает, готовая заснуть так крепко, как не спала с девяти лет, просыпается с ясной головой утром, и вот уже вечер, и бал, и доктор Барзилай это Боб Ричмонд, а она на диване, слушает музыку, а диван – бассейн с подогретой водой, на солнышке, при свете звезд, но и на солнышке, в Швейцарии и в Испании одновременно, и так приятно и мило, и сладко и пленительно, и у нее есть сын и дочь, и они уже взрослые, врач и виолончелистка, и в то же время им все еще три года, они не здесь, не мешают, они на прогулке с гувернанткой-француженкой, обняла и отправила гулять, ведь Боб в ванной уже готовится к страстной любви, и все это в бунгало на Французской Ривьере, оно же избушка на склоне Альп, оно же пентхаус в сердце Манхэттена, и ей все предстоит и все уже позади, вот так, так она хочет, чтобы вся жизнь сжалась в одну сладчайшую точку, эссенцию и экстракт, крохотную капсулу блага, которую кладут под язык, содержащую в себе всю возможную сладость, концентрат концентрата, сжатый и сфокусированный с мощностью лазерного луча, чтобы рассек язык и внутренности и весь земной шар, и Вселенная взорвется, и она упадет в обморок, и сразу вскочит, и пустится в пляс, принцесса Монако, гигантский аппетит бегемота, и смеется-смеется пока не уписается, и писать тоже приятно, и кстати о бегемотах – приятнее всего зевать, и все одновременно, и еще болтать, такой огромный нераздельный салат, и селедка туда же, тоже хорошо, и все это навечно, ни на йоту меньше, она хочет всего...
И какая-то кислая горечь исказила ее лицо, оттого что нет у нее того, что она хочет, что у нее есть потребности, а она не удовлетворена, весь мир обманул ее, а теперь пришел и доктор Барзилай со своими усами... А тем временем доктор Барзилай издал короткий стон, и сразу перестал шевелиться и открыл глаза, удивленные и печальные, и кончик уса щекочет ее подбородок, и все было так глупо, и у нее вырвался непроизвольный смешок, сопровождаемый несвежим выдохом изо рта.
