— Кровь! В реке, дожде, колодце, даже в кофейных чашках! — реб Файвуш подхватывал стоящую рядом с ним чашицу с отбитыми краями и показывал ее нам в доказательство своей правоты. — Крооовь повсюду! — выл он.

Ой, как хлопцы пугались. Привставали, заглядывали в чашицу ребе — там плескался противный коричневенький растворимый…
— Расслабьтесь, это у египтян все было в крови, только из наших рук и пили, — делал руки ковшиком реб Файвуш.
— В Древнем Египте не было никакого кофе, — лепетал испуганный экспрессией реб Файвуша Юрик Наумыч, профессиональный шлимазл, кандидат исторических наук, повседневный дурак, книгами набитый. Таланты и знания ему проявить не давали: общество сопротивлялось попытке Юрика интегрироваться в него. На работу не брали, женщины манкировали. Его, 34-летнего мужика, не уважали ни взрослые, ни маленькие дети. Он дружил со стариками: переводил через дорогу бабушек, играл в шахматы, ходил с шумной старческой компанией в благотворительную столовку. Он слушал их бесконечные истории, а они — его. Это был выход.

— Расслабься и слушай дальше! — рычал на него ребе. — Жабы! Жабы-жабы-жабыыыы... Они наполнили Египет, огромные и одновременно всепроникающие, просачивались эти твари в любую щель….

— Да-а-а, жабы — это конечно… — поглядывая тайком на часы, протянул Эдуард, когда-то инженер по технике безопасности в каком-то НИИ, а ныне вечный безработный. Советский Союз — распался, НИИ — распался, а вот жизнь бывшего инженера Эдуарда дико наладилась. Он был рожден с особой патрицианской статью. Всякая деятельность была ему в тягость. Теперь можно было официально не работать — это был выход. Проблемы выживания решала жена, трудяга из трудяг.

— И снова пришел Моше к Фараону, — декламировал нам ребе — Отпусти народ мой! Но Господь устрожил сердце Фараона.
— От жеж! И не надоело этому фараону, — прокомментировал Лева Лернер по кличке Холодильник. — Уже отпустил бы евреев и не маялся.

Лева два месяца как из армии пришел. Ему остался год до окончания техникума по ремонту холодильных установок. План жизни он озвучивал себе и другим так: «Здесь к холодильщикам больше уважения нет, зарплата маленькая, а дефицитами, как при коммуняках, теперь не аплодируют. Ближайшая уважаемая страна — США, но в моем случае ход туда только через бабу, у которой там родня. Это единственный выход. Так что, пацаны, если есть у вас знакомая жидовочка на Америку, поделитесь! В накладе не останусь».

— А он бы и отпустил, но Всевышний устрожил его сердце, — парировал ребе. — Вот представьте — мошки и песьи мухи, египтяне были в шубах и шапках из насекомых, люди расчесывали себя до костей и падали от потери крови...
Мы стали инстинктивно почесываться.
— Расслабьтесь! — рыкнул он. — Чесались только египтяне. Евреев казни не касались.
— Господи, ну когда фараон отпустит уже этих евреев! — ныли мы с Вадимом и Ленчик Торбин.
— Когда евреи поумнеют. Казни вообще не для египтян, а для вас, — ребе выразительно тыкал пальцем в тела нашей группы.

Вадим, Торбин и я были самыми младшими. Юрий Олеша писал, что его коллеги по гимназии собирались стать приват-доцентами, юристами и народными учителями, а оказались монархистами, меньшевиками и большевиками. Мы, выпускники школ конца 80-х — самого начала 90-х, тоже соображали в рамках существовавшего ландшафта: институт, «родная проходная, что в люди вывела меня», а можно еще по комсомольской линии пойти... Но после 1991 года в нашем городе идти стало некуда, и реб Файвуш — это был выход.

— Представляете, что чувствовали египтяне, видя, как евреи спокойненько расположились в первых рядах и наблюдают египетские мучения: у египтян скот весь помер, сами все в язвах и аллергиях, а евреям в самый раз, и даже скоты в добром здравии; вокруг громы-молнии, град огненный — а на евреях ни царапины. Стаи саранчи выжрали весь Египет, у евреев с саранчой полная взаимность. У всех тьма египетская, у нас светло, даже ночью. Ненависть Египта чувствуете? — вопрошал ребе.

— Можно идти? — спросил Эдуард, тыча всем циферблат ручных часов, — уже пятнадцать минут лишних сидим.
— Еще рано, так как и на этот раз не отпустил фараон народ Израилев, — реб Файвуш и бровью не повел.
— Скорее бы, — многозначительно произнес бывший инженер.
— Ха! Все об этом мечтали: и египтяне, и фараон, и Господь, но только народ, им избранный, был все еще очень несознательный. И вновь пришел Моше к Фараону! — в который раз взрычал реб Файвуш.

И в который раз перед глазами вставала сцена: монументальный Моисей, смуглый, с обветренным лицом и седой бородищей возвышается среди челяди фараоновой, а сам фараон — полуголый смешной человечек — со страхом и тревогой смотрит на грозного старца-верзилу. Смотрит и шепчет: «Господи, можно мы его отпустим, а? Простой же выход? Мне страшно, Господи!» — «Понимаю, — шепчет в ответ Всевышний, — потерпи, тут одним выходом не обойдешься, нужен исход».
— Когда все это кончится, Господи, — устало шепчет Фараон.
— Потерпи, — опять слышит он в ответ. И снова ужесточил Господь сердце Фараона….

— Когда у египтян умерли первенцы, представляете, как они возненавидели евреев? Дышать было трудно. Тут уж евреи, не раздумывая, построились, и начался Исход…

Наша группка, ежась от мартовских ветров, брела от реба Файвуша по домам. По темным сырым углам еще жались сугробы, но пятна сухого асфальта говорили, что весна неизбежна. Мимо мертвых заводов и пьяных ларьков брели мы.

— Неужели это все из-за нас? — шептал Юрик Наумыч.
— Не из-за нас, а для нас, — поправил его Эдуард.
— Из-за тебя это, Юрец, точно. Ты все развалил, — скалился Лева Холодильник.
— Нам нужен хороший исход, — кивнули друг другу мы с Вадей.
— И пиво, — добавил Торбин.
— Молодежь дело говорит. Поддерживаю! — остановил группу Эдуард.
— Я в деле, — кивнул Холодильник.
— Пиво — это выход, — заулыбался Юрик Наумыч.

До начала Песаха был еще целый день.


Другие истории:
Яблоко
Храбрый Янкель
Пиня