Родители как всегда оставили Файку с бабушкой, а сами разбежались на работы. Бабушка покормила ее манной кашей, сказала, что она сегодня что-то очень уж вертлявая и шумная, а потом они стали раскладывать по полу антоновские яблоки. Погода была исключительная: стоял теплый сентябрь, пахло увядающими цветами, за забором седело на солнце когда-то картофельное, а теперь заросшее сушеницей поле. Файка разрывалась между всей этой красотой и раскладыванием яблок.
Бабушка подвывала «Утомленное солнце» и методично строила ряды из яблок, отбраковывая червивые и битые. Их сразу же забирала Файка и, откусив пару раз для порядка, неслась отдавать остальное козе Музе с двумя безымянными козлятами, что жили за соседским забором. Сосед — хозяин коз — отказывался давать козлятам имена, хотя Файка настаивала. Отчество у соседа было замысловатое, а имя — Степан.
Вот Файка ему и говорила:
— Степан Витентич (а может, Викентич или Тирентич), Степан Титентич, а давайте их назовем Пат и Паташон?
— Не надо никого называть, они не мои, я их скоро продам, — в который раз рычал на нее Титентич.
— Ну и что, продайте с именами, дороже будут. Давайте Мария и Мирабелла, а? — продолжала Файка.
— Не будут. И вообще, иди домой, тебя родители заждались, — пытался увернуться Витент Титентич.
— Или еще Дорогой Леонид Ильич и Марк Фрадкин, а? А родители на работе, вот, — щебетала Файка.
— Боже упаси! — хватался за сердце Титент Степантыч. — А бабушка?! Бабушка-то не волнуется, что единственная внучка неизвестно где ошивается?
— Как это? Известно где. Я возле вас и Музы и ее деточек. Может, Титом и Ливием, а?
— Сора Гершковна, онуця ваша заплутала, идить заберить! — орал на всю округу Степан. И, спасаясь от пигалицы, убегал вглубь своего двора.
— А может, Низ и Верх, Аврум и Сора? — гоняла голосом соседа Файка.
— Нет! Нет! Нееет! — неслось из-за кустов и деревьев от Степана Пупенпыча.
— Бедненькие, бедненькие, беззванцы, — гладила козлят по просовывающимся сквозь заборные щели мордочкам Файка.
— Фая, кого ты снова мучишь? — спрашивала бабушка, выглядывая в форточку.
— Степана Титечича просила козочек обозвать, — отозвалась Фая.
— А зачем ты хочешь обозвать мной козу?
— Они оба козлята, — ответила Файка, продолжая гладить и подкармливать «козиных детишек».
— И зачем? — брови бабушки пошли прятаться в шапку волос.
— Их же двое? — с той же интонацией и бровями сказала Файка.
— Это отвэт! — хихикнула бабушка и пригласила: — Иди яблоки спасать, посмотри, как им, бедненьким, плохо лежать кучками.
Иллюстрация Ильи Баркусского— Что, бабушка? — спросила Файка.
Бабушка вытянулась на полу, руки ее были как у солдата — по швам, а лицо повернуто в сторону окна, через которое совсем недавно она звала внучку, спасая коз и Степана.
— Что, бабушка? — подпрыгнув от неожиданности, снова спросила Файка. — Ты умерла? Бабушка, ты умерла, как дедушка?! — возмущенно крикнула в пустоту. — Умерла, — изнутри поняла и повторила вслух Файка. — Как дедушка умерла, — снова уличила она бабушку.
Тихонько, почти на цыпочках, пошла с веранды, оставляя позади себя запах антоновки и бабушку. Уселась на деревянную ступеньку крыльца и замерла, уставясь на поле сушеницы, а когда за забором сильно шумели какие-то люди и собаки, то и туда поглядывала.
Случилось это за полдень, и часов шесть на крыльце Файка просидела точно.
— Утомленное солнце нежно с морем прощалось, — себе под нос комаром звенела она, покачиваясь из стороны в сторону.
А потом пришла мама, папа, набежали соседи, родственники.
— Ну как ты? Ну? — кричал Степан Какинтич, или как там его.
— Хорошо, — тише обычного сказала Файка, считая, что так положено. — Может, Эник и Беник, а? — глазами она не отпускала соседа, который метался перед крыльцом.
— Давай Эник-Беник, — сдался он. — Все одно на продажу, жуть-та какая, вот горе-то, а?
Смерть бабушки принесла массу неудобств: не с кем было разговаривать, играть в карты часами, а еще пришлось две недели оставаться у ворчливой соседки, пока Файку не определили в детский сад, а потом еще в саду год до школы маяться.
В саду Файку уважали — слышали, что она один на один провела с мертвой целый день.
— Сильно страшно было? — спрашивали Файку.
— Нет, совсем нет, — пожимала плечами она.
— А как это — умереть? — не отставали дети.
— Нуууу…– закатывала она глаза к небу. — Нуууу… это… ложишься, в общем, на пол и умираешь.
— И все?
— Ну, еще тихо вокруг, никто ничего не делает и яблоками пахнет… А вот когда дедушка Аврум помер, сметаной пахло — он котю кормил возле печки.
