Букник продолжает публиковать комментарий к новому переводу Песни песней. На очереди – конец первой и начало второй главы. Мы постараемся узнать, хочет ли герой встретиться с героиней, почему героиня сравнивает себя с лилией и лотосом, а своего возлюбленного – с яблоней, следует ли понимать «пиршественное ложе» буквально, или еда и питье – метафора любовных утех, какое отношение ко всему этому имеют голуби, и многое другое.

1:7-8

[Она:]
⁷ – Скажи мне, любимый,
куда ты выгоняешь скот,
где отдыхаешь с ним в полдень?
А то мне придется блуждать
возле стад других пастухов!
[Он:]
⁸ – Если сама не знаешь,
красавица из красавиц,
то ступай по овечьим и козьим следам
и паси своих козочек
возле пастушьих шатров!

Сельский антураж и иронический тон (подробнее о том и о другом см. ниже) объединяет это стихотворение с предыдущим 1:5-6), а диалогическая форма – со следующим (1:9-2:3).

Построчные примечания

1:7 ...выгоняешь... отдыхаешь? – Или: «выгонишь... будешь отдыхать (сегодня)».

• …блуждать... – Так понимали многие древние переводчики (Симмах, Вульгата, Пешитта, Таргум) и средневековые комментаторы (Рашбам, Давид Кимхи, Исаия из Трани). Сохраняя масоретское чтение `ōṭəyā́, мотивировать это толкование трудно. Поэтому современные филологи, принимающие перевод «блуждать», обычно исправляют `ōṭəyā́ на ṭō`iyy ā́ (предполагается, что переписчик ошибочно переставил буквы ṭ и `). Рассматривают также возможность фонетической метатезы (мог существовать корень `ṭh, равный по смыслу корню ṭ`h «блуждать»).

Обычно глагол `ṭh значит «надевать» и употребляется со словом, означающим предмет одежды, а здесь такого слова нет. Только в выражении
`āṭā́ `al śāp̅ā́m «закрывать (одеждой) усы» (в знак скорби) прямое дополнение всегда опускается. Раши, имея в виду эти примеры, толкует `ōṭəyā́ как «скорбящая». Среди современных комментаторов более популярно другое объяснение: «надевшая» они толкуют как описательное обозначение проститутки. Основываясь на Быт 38:14-15 (где Фамарь закутывается в покрывало и, под видом проститутки, соблазняет своего свекра Иуду), утверждают, что иудейским проституткам полагалось носить вуаль. Но Фамарь закуталась просто для того, чтобы Иуда ее не узнал!

• ...других пастухов! – Букв.: «твоих товарищей».

1:8 Если сама не знаешь… – Возможен перевод: «Ей-богу, ты это прекрасно знаешь!».

Литературный анализ

1. Буколика
Это стихотворение – единственное в Песни песней, где герои изображены пастухами (Поэтому немного парадоксальна гипотеза, делающая пастуха одним из главных героев книги – возлюбленным Суламифи). Напрашивается аналогия с античной буколикой и позднейшей европейской пасторалью. Хотя пасторальный ландшафт и царский двор Соломона – разные сцены действия, у них есть общая черта – утопичность.

Условность буколического антуража подчеркивается каламбуром. Вопрос героини допускает два перевода: «Где пасешь?» и «Где пасешься?». Непосредственный контекст стихотворения говорит, конечно, в пользу значения «пасти», и только такой смысл увидит в этой строке читатель, если он впервые открыл Песнь песней. Но далее, в 2:8-9,16 герой будет сравниваться с оленем; в 2:16 и 6:2-3 он «пасется среди лилий». Ср. также 4:5, где груди героини сравниваются с оленятами, пасущимися среди лилий. Читатель, уже знающий эти тексты, обратит внимание на игру слов. Получается, что «среди лилий» – это и есть правильный ответ на вопрос героини.

2. Шуточный диалог

Диалог выглядит странно. Девушка спрашивает: «Где тебя искать?»; в ответ она слышит: «Если сама не знаешь...». Почему не ответить прямо? Может быть, герой тянет время? Упрекает ее? И что означает «ступай по овечьим и козьим следам»? Если имеется в виду его скот, то как она отличит следы его скота от следов чужого? Можно понять: «вслед за (своими) овцами и козами», т. е. предоставив животным выбирать дорогу. Но это не самый простой способ назначить встречу.

Комментаторы пытаются придать разумный смысл ответу героя. Героиня боится, что ее визит будет замечен другими пастухами. Что же герой советует ей? По мнению одних, он предлагает ей притвориться пастушкой. Если она придет к «пастушьим шатрам» не одна, а с козами (видимо, взятыми напрокат специально ради маскировки свидания?), то другие пастухи примут ее за коллегу и ничего не заподозрят. Но в таком случае стих 1:8 начинался бы словами: «Если стесняешься…». Кроме того, «свои козочки» упоминаются здесь мимоходом, как нечто само собой разумеющееся, а не как ключевой элемент хитрого плана. И, в конечном счете, зачем все-таки звать героиню к «пастушьим шатрам», именно туда, куда она боится попасть?

Другие думают, что герой назначает свидание на стоянке пастухов, поскольку днем там никого не будет: все уйдут на пастбище. Именно на стоянку должны привести «овечьи и козьи следы». Но противопоставление стоянки и пастбища искусственно. Герой предлагает героине «пасти» возле шатров, а не пробраться туда в одиночестве. Очевидно, место стоянки и место, где пасут скот, более или менее совпадают.

Третьи признают уклончивость героя и объясняют ее психологически (чувства влюбленных противоречивы; герой обижен и т. п.).

Четвертая, самая большая группа комментаторов справедливо отмечает, что ответная реплика в 1:8 иронична по тону. Обычно отсюда делают вывод, что ответную реплику произносит вместо героя кто-то еще – девушки Иерусалима, пастухи или даже автор. Не может же сам герой быть так нелюбезен со своей девушкой! Однако вопрос в 1:7 адресован ему, и странно предполагать, что отвечает за него кто-то другой.

Но почему бы не допустить, что ироническая реплика все-таки принадлежит герою? На самом деле оба персонажа подшучивают друг над другом. Реплика героини заканчивается фразой: «А то мне придется блуждать возле стад других пастухов!» Боится ли она встречи с другими пастухами? А может быть, пугает такой встречей героя? Ведь по сути, она говорит ему: «Скажи, где тебя искать, а не то найдутся другие желающие». Девушка дразнит героя – он отвечает ей тем же. С шуточным характером диалога связана другая его черта: преобладание элементов, лишенных информативной нагрузки, а предназначенных для того, чтобы привлечь внимание собеседника. Сюда относятся обращения, фразы «скажи мне» и «если сама не знаешь», повторы, аллитерация. Сам факт разговора оказывается важнее, чем его содержание; слова произносятся ради общения, а не ради обмена информацией. Коммуникация превращается в игру.

Понимание этого эпизода как комической сценки вряд ли может быть приемлемо для тех, кто видит в Песни песней благочестивую аллегорию о Боге и Израиле. Для аллегористов уклончивый ответ героя представляет, я думаю, неразрешимую трудность. Предположим, в нашем стихотворении Израиль ищет встречи с Яхве и хочет избежать встречи с «другими пастырями» (ḥəḇrī́m, т. е. «товарищами» или «коллегами» Яхве по пастырству). Кто они? Второстепенные божества, составляющие небесную свиту Яхве (как думает П. Жоюон)? Или земные цари, которые «пасут» свои народы (А. Робер)? В обоих случаях не очень-то лестно для Яхве, если они приходятся ему не рабами, а «товарищами». Но главная проблема – в другом: получается, что Яхве то ли отправляет израильтян «блуждать вослед иных богов» (если «пастухи» = боги), то ли призывает их покориться власть имущим (если «пастухи» = цари).

Но и большинство сторонников светской интерпретации склонны воспринимать Песнь песней в односторонне-серьезном, сентиментально-романтическом ключе. Думается, это неправильно. Тон многих эпизодов – легкий, фривольный. Следующий диалог (1:9-2:3) тоже игровой: там герои будут состязаться, подбирая сравнения для себя и друг для друга.

1:9-2:3

[Он:]
⁹ – Родная, сравню тебя с кобылицей,
запряженной в колесницу фараона!
¹⁰ К твоим бы щекам – подвески,
и ожерелье – на шею!
¹¹ Сделаем тебе золотые подвески
с капельками серебра.
[Она:]
¹² – Когда царь возлежит за столом,
мой нард благоухает.
¹³ Для меня мой милый – ладанка с миррой:
всю ночь – у меня на груди.
¹⁴ Для меня мой милый – соцветье хны
в виноградниках Эн-Геди.
[Он:]
¹⁵ – Как ты красива, родная,
как ты красива!
Твои глаза – точно голубки.
[Она:]
¹⁶ – Как ты красив, милый,
как нравишься мне!
Наше ложе – зеленые травы,
¹⁷ кедры – кровля нашего дома,
потолок – можжевельник.

[Она:]
2 ¹ – Я – лотос Сарона,
лилия долин!
[Он:]
² – Как лилия среди чертополоха –
родная моя среди девушек.
[Она:]
³ – Как дерево яблоня среди лесных деревьев –
милый мой среди юношей;
в его тени я решила сидеть,
и сладок на вкус его плод.

Композиционное единство текста 1:9-2:3 проявляется уже в том, что здесь герои называют друг друга «милый» (dōḏī́) и «родная» (ra`yāṯī́, букв.: «моя подруга»). Эти слова до сих пор в тексте не встречались и вновь появятся только в 2:8-17. Еще важнее сюжетная связность текста. Герои здесь состязаются, подбирая сравнения для себя и друг для друга, причем героиня постепенно одолевает героя. Жанр поэтического диалога-состязания, называемый амебейным (т. е. попеременным) пением, восходит к фольклору и известен у различных народов (в частности, в современной Сицилии). Он использован в некоторых идиллиях Феокрита (5-й, 8-й).

В композиции сборника стихотворение 1:9-2:3 образует пару с предыдущим (1:7-8): оба представляют собой диалог героя и героини.

Построчные примечания

1:9 …запряженной в колесницу… – Букв.: «в колесницах», слово «запряженной» добавлено в переводе. Таково наиболее распространенное понимание этого места. Правда, известно, что в колесницы запрягали жеребцов, а не кобылиц. Чтобы устранить противоречие, М. Поуп предложил другое толкование: «с кобылицей... появившейся среди колесниц фараона». В одном египетском источнике II тыс. до н. э. рассказывается о том, как правитель сирийского города Кадеш выпустил на поле боя кобылицу, чтобы привлечь внимание жеребцов, запряженных в египетские колесницы, и вызвать сумятицу. По мнению Поупа, эта военная хитрость имеется в виду и здесь. Идея Поупа остроумна, но вряд ли правильна. Во-первых, нет оснований думать, что данный прием использовался широко и был известен автору нашего текста. Во-вторых, судя по следующим двум стихам, здесь изображена не просто кобылица, носящаяся по полю, а царская лошадь в роскошной сбруе, запряженная в прекрасную царскую колесницу: отсюда – упоминания о подвесках и ожерелье.

Я думаю, что лучше всего допустить здесь некоторую погрешность против реализма. Запрягали на самом деле кобылиц или нет, поэт либо не знал (во второй половине I тыс. до н. э. колесницы уже вытеснялись верховой конницей), либо не считал важным: поскольку он сравнивает с лошадью женщину, то говорит о кобылице, а не о жеребце.

1:10 К твоим бы щекам – подвески, и ожерелье – на шею! – Букв.: «прекрасны твои щеки в подвесках, твоя шея – в ожерелье». Так обычно и переводят, но следующий стих заставляет думать, что герой пока только мысленно представляет себе возлюбленную в этих украшениях.
Подвески и бусы имплицитно сравниваются с нарядной сбруей кобылицы.

1:11 Сделаем тебе... – Предложение («давай-ка сделаем») или обещание («мы сделаем»). Хотя в тексте употреблено множественное число, реплика принадлежит герою. Он имплицитно сравнивает себя с царем: «мы» значит «я и моя свита» или «я и те, кому я это поручу».

1:12 ...возлежит за столом... – Букв.: «на ложе для трапезы».

• Нард – растение, распространенное в Гималаях. Нардовое масло использовали для приготовления лекарств, вина и благовоний.

1:13 ...ладанка... – Букв.: «узелок, мешочек». На Древнем Востоке употреблялись мешочки-амулеты для ношения на груди. Ср. стихи 8:6-7: там героиня хочет стать печатью, которую любимый носит у сердца. Этот топос имеет параллели в египетской и античной лирике.
• Мирра – смола дерева, растущего в Южной Аравии и Сомали. Употреблялась главным образом для изготовления благовонного масла, применявшегося как в культовых целях (Исх 30:23), так и в косметике и парфюмерии (Пс 45:9, Эсф 2:12, Прит 7:17). Иногда мирру также использовали для воскурения (но чаще для этого использовали ладан): см. Песн 3:6.
• ...всю ночь... – Букв.: «ночует»; или переносно: «постоянно находится». Глагол lwn в прозе значит «ночевать»; но в поэзии встречается переносное значение «постоянно находиться», чаще всего с абстрактным субъектом (как справедливость, грех, проклятие, мысль, сила), реже про человека (Прит 15:31, Пс 25:13, 49:13). Второе значение больше подходит для ладанки, которая находится на груди всегда, а не только ночью. Но здесь речь идет одновременно и о любимом, который сравнивается с ладанкой, поэтому на первый план выходит значение «ночевать».

1:14 Хна – куст с бело-розовыми цветами. Растет в тропиках от Северной и Восточной Африки до Индии. Хорошо известна краска, получаемая из листьев и прутьев хны. Но здесь речь идет о душистых цветах хны. Египтяне римской эпохи клали их в гробницы. У суданцев в начале XX в. женщины вставляли их в косы и использовали как дезодорирующее средство. Иосиф Флавий, рассказывая о растениях, которыми богаты сады близ Иерихона, упоминает хну вместе с двумя видами благовоний (мекским бальзамом и миробаланом).
В Синодальной Библии: «кипер». Этот перевод, хотя он помогает сохранить аллитерацию (‘eškṓl hakkṓp̅er «кисть кипера»), основан на смешении греческого названия хны (ku,proj) с ku,peiron/ku,pe(i)roj «кипер» (вид травы).
• Эн-Геди – оазис в Иудейской пустыне. Уже с VII в. до н. э. здесь, по предположениям археологов, делали благовония. При раскопках найдены большие бочки и различные сосуды, включая кувшинчики для ароматического масла. Письменные свидетельства о производстве благовоний в Эн-Геди относятся к римскому времени. Иосиф Флавий сообщает, что в Эн-Геди росли бальзамовые деревья. Иероним в книге «О названиях и местонахождении еврейских местностей» говорит, что в его время Эн-Геди был «весьма большим иудейским селением» и что там делается opobalsamum (т. н. мекский бальзам).

1:15 ...точно голубки. – В Синодальной Библии: «голубиные» (так же понимают Вульгата, Пешитта и часть традиционных еврейских толкователей: Ибн Эзра, Рашбам, Исаия из Трани). Формально такой перевод возможен, однако глаза голубей не отличаются красотой. По мнению большинства комментаторов, глаза сравниваются здесь с голубями, а не с глазами голубей. Точно так же в 4:1-2 волосы и зубы сравниваются с козами и овцами, а не с козьей шерстью и овечьими зубами.
1:16 ...ложе... – Можно прочесть с другой огласовкой как `ārī́s «виноградные шпалеры». Ср. «виноградники» в стихе 1:14 и топос любовного свидания в винограднике (см. комментарий к стихам 1:5-6). По-видимому, это случай игры слов.

• …зеленые травы… – Букв.: «зеленеющее». Прилагательное ra`ənā́n обычно используется по отношению к живой траве или листве.

1:17 ...можжевельник. – Дерево bərṓš традиционно отождествляется с кипарисом, поскольку так bərṓš обычно передается в Септуагинте. Но более вероятно, что речь идет о можжевельнике. Древесина кипариса в Палестине обнаруживается археологами лишь со II в. до н. э., тогда как соответствующее древнееврейское слово часто встречается в Библии, причем отнюдь не только в поздних текстах.

2:1 ...кувшинка... – Слово ḥă ḇaṣṣéleṯ встречается только здесь и в Ис 35:1. Считается, что ḥăḇaṣṣéleṯ – название цветка; предложено множество разнообразных отождествлений, но все они гадательны. Мой перевод «кувшинка» совершенно условен и основан лишь на упоминании šōšannā́ «водяной лилии» в следующей строке. Мне показалось более целесообразным дать двойной перевод šōšannā́ («кувшинка» и «лилия»), чем наугад переводить ḥăḇaṣṣéleṯ как «нарцисс», «крокус» и т. п. Кроме того, важно, что в оригинале оба слова – женского рода: грамматический род соответствует полу героини, которая сравнивает себя с этими цветами.

• Шарон – прибрежная равнина севернее Тель-Авива и Яффы. В древности поселения располагались в основном на юге и севере Шарона, а центральная часть, малопригодная для земледелия, оставалась практически незаселенной, покрытой лесами и болотами. Караваны и войска, двигавшиеся вдоль побережья Средиземного моря, вынуждены были сворачивать на восток, вглубь материка, поскольку через центральный Шарон пути не было. Только в эпоху Ирода, со строительством сети римских дорог и сооружением искусственного порта в Кесарии, Шарон стали интенсивно осваивать. В Библии Шарон упоминается в одном ряду с другими лесистыми областями на периферии Палестины – Ливаном, Кармелом и Башаном (Ис 33:9, 35:2).

В Септуагинте и Вульгате вместо топонима «Шарон» стоит нарицательное слово «равнина». Некоторые комментаторы принимают такой перевод, обычно ссылаясь на предполагаемую этимологию: šārṓn <* yəšrṓn, от yāšā́r «прямой». Эта этимология не бесспорна; но даже если она верна, šārṓn никогда не употребляется в нарицательном значении.

• ...лилия... – Речь идет не о садовой, а о водяной лилии, т. е. о кувшинке. К числу видов кувшинки относится т. н. египетский лотос – белый и голубой, причем оба представлены не только в Египте, но и в Израиле. Из этих двух видов в египетском изобразительном искусстве и поэзии голубой наиболее популярен; вероятно, он же имеется в виду и здесь.

Отождествление упоминаемого здесь цветка с египетским лотосом основано, во-первых, на этимологии: šōšannā́ восходит к египетскому названию этого растения – sšn (по-коптски: šošen). Во-вторых, это отождествление подтверждается и контекстуально. Из Сир 50:8 видно, что šōšannā́ означает цветок, растущий «у потоков воды». Согласно 3 Цар 7:19,22, форму цветка šōšannā́ имели капители колонн, а согласно 3 Цар 7:26 – бронзовый сосуд (т. н. «море») в иерусалимском храме. Сосуды и капители на Древнем Востоке могли иметь форму водяной лилии.

Египетский лотос следует отличать от орехоносного (иначе: индийского) лотоса, который принадлежит не к кувшинкам, а к роду лотос (Nelumbo). Греки называли оба растения (а также некоторые другие) словом lwto,j. Говоря о символике šōšannā́ в Песни песней, мы должны учитывать коннотации египетского лотоса в искусстве и литературе Средиземноморья; но ссылаться на символику индийского лотоса некорректно, поскольку этот цветок не назывался словами sšn и šōšannā́.

2:3 Как дерево яблоня... – В древнееврейском языке слово tappū́^aḥ «яблоня» мужского рода, а šōšannā́ «лилия» – женского, так что грамматический род этих слов соответствует полу сравниваемых персонажей. По-русски «яблоня» женского рода, и местоимения, отсылающие в следующих строках к герою-яблоне, пришлось бы тоже поставить в женском роде («в ее тени», «ее плод»). Я добавил слово «дерево», чтобы иметь возможность пользоваться местоимением «его».

• ...в его тени я решила сидеть ... – Букв.: «в его тени я пожелала и села». В Синодальном переводе: «В тени ее люблю я сидеть», но по-русски «люблю сидеть» значит почти то же, что «имею обыкновение сидеть», т. е. выражает в первую очередь регулярность действия. Глагол ḥmd не служит для выражения регулярности, а означает «желать (какую-то вещь), предпочитать, выбирать».

• ...на вкус... – Букв.: «для моего нёба».

Литературный анализ

1. Три части – три тура
Диалог делится на три части, соответствующие трем турам состязания. В первом и втором туре начинает герой, отвечает ему героиня.
Первый тур (1:9-14) – это первая пара реплик, по шесть строк каждая. Их параллелизм подчеркивается мотивом царственности: в 1:9 героиня уподоблена царской кобылице, в 1:12 герой отождествлен с царем. Кроме того, в 1:10-11 герой упоминает щеки и шея героини. В ответной реплике, как бы продолжая ту же тему, героиня упоминает свою грудь.
Второй тур (1:15-17) – вторая пара реплик, которые начинаются похоже: «как ты красива» и «как ты красив». Соотношение реплик здесь уже неравномерно: три строки произносит герой и пять – героиня.
В третьей части (2:1-3) инициатива сразу находится в руках героини. Герой (видимо, поставленный в тупик) пропускает свой ход. Стих 2:1 многие почему-то понимают как скромное (или кокетливое?): «я всего лишь один из цветков Шарона». Скорее, пожалуй, это гордое самовосхваление. Отвечая, герой уже не в состоянии придумать нового сравнения, а лишь развивает сравнение с лилией, предложенное героиней. В конце она произносит еще три строки, на которые герой не отвечает ничего. Таким образом, во втором и особенно в третьем туре героиня «перепевает» героя.

2. Характер сравнений: животные и растительные, зрительные и обонятельные
Словно следуя неким правилам игры, герои черпают свои метафоры лишь из определенных областей, причем эти области для них – разные. Герой пользуется животными сравнениями (кобылица, голубка), а героиня – растительными (нард, мирра, хна, виноградник, лотос, лилия, яблоня). Героиня побеждает не только по количеству строк, но и по количеству разных сравнений.

Кроме того, герой предпочитает пользоваться зрительными образами, а героиня – обонятельными. Яснее всего это видно в первом туре состязания. Он упоминает три украшения (подвески, ожерелье, капельки серебра), а она – три благовония (нард, мирра, хна).

Речь идет лишь о правилах игры, свойственных данному эпизоду. Было бы ошибкой утверждать, что мужчина в Песни песней, в соответствии с известным стереотипом, «любит глазами», а женщина воспринимает все через обоняние и вкус. Мы видели, что в первом эпизоде (1:2-4) преобладали образы, апеллирующие к обонянию и вкусу, а во втором (1:5-6) – образы, апеллирующие к зрению, хотя и тот, и другой – монологи героини.

Во втором туре он говорит о ее красоте, в особенности – о красоте глаз. Героиня сначала отвечает тем же («как ты красив»), но затем добавляет: «как нравишься мне» (‘ap̱nā`ī́m, букв.: «и приятен»). Прилагательное nā`ī́m «приятный» имеет более общий и в то же время более субъективный смысл, чем yāp̱é «красивый»: оно характеризует не внешность героя, а впечатление в целом, которое он производит на героиню. Далее героиня плавно возвращается к сфере обоняния. Травы и деревья отчасти еще можно считать зрительными образами, но кедры и можжевельники апеллируют и к обонянию (о запахе кедра см. 4:11 и аккадскую параллель в комментарии к этому месту; ср. также Ос 14:11).

Третий тур героиня начинает, сравнивая себя с лотосом. На Древнем Востоке запах лотоса считался живительным. «При любом удобном случае боги, люди и умершие в Египте нюхают цветки лотоса, чтобы напитаться его живительной силой…» (О. Кель). Герой подхватывает сравнение с лотосом, но придает ему зрительный характер: контраст лотоса и чертополоха – это контраст красивого и безобразного, а не ароматного и дурно пахнущего.

В заключительной реплике героини в тексте появляется образ, относящийся к сфере еды. Вкус и обоняние тесно связаны друг с другом. Яблоко не только сладко, но и приятно пахнет (ср. стих 7:9).

3. Кобылица и колесница
Теперь – о самих метафорах, которыми пользуются герои. Начну с двух, к которым прибегает герой, т. е. с кобылицы и голубки, а потом буду говорить о растительных образах, которыми пользуется героиня.
Чтобы представить себе, как звучало сравнение с кобылицей на слух древнего читателя, нужно прежде всего учесть, что лошади не были частью повседневного быта обычного человека. Пахали на волах, ездили и возили грузы на ослах, а лошади ассоциировались с войной и официальными церемониями. На колесницах, запряженных лошадьми, появлялись цари и вельможи. Поэтому сравнение с кобылицей (даже если бы не было добавлено: «запряженной в колесницу фараона») уже окружает героиню царственным ореолом.

Косвенное уподобление героини колеснице мы увидим далее в стихе 6:12. Это один из целого ряда военных образов, встречающихся в Песни песней. В 3:7-8 упоминаются «воины», в 4:4 и 7:5 – «башня», в 7:1 – «пляска в день битвы»; в 8:9-10 – «крепостная стена». Почти всегда они связаны с женским, а не с мужским персонажем книги. Но вряд ли стоит видеть в этом проявление какой-то особой («гиноцентричной», антипатриархальной) идеологической позиции автора. За военной метафорикой Песни песней стоит традиционный для Древнего Востока тип богини-воительницы, которая покровительствует одновременно любви и войне (ср. месопотамскую Иштар).

Сравнение героини с кобылицей имеет параллели в античной лирике. Например, у Алкмана, поэта второй половины VII в. до н. э., в парфении (песне, исполнявшейся девичьим хором), так прославляется красота одной из девушек:
…Ведь сама она меж прочих
Выдается, словно кто-то
Посреди коров поставил
Быстрого в беге коня звонконогого,
Сходного с быстролетающим сном.
Не видишь? Вон пред нами конь
Енетский...

Укрощение необъезженной кобылицы служит эротической метафорой у Анакреонта (VI в. до н. э.).
Кобылица молодая,
Честь кавказского тавра,
Что ты мчишься, удалая?
И тебе пришла пора;
Не косись пугливым оком,
Ног на воздух не мечи,
В поле гладком и широком
Своенравно не скачи.
Погоди, тебя заставлю
Я смириться подо мной:
В мерный круг твой бег направлю
Укороченной уздой.

Этот же образ появляется у Горация (65-8 гг. до н. э.):
Словно средь лугов кобылице юной,
Любо ей скакать; не дает коснуться;
Брак ей чужд; она холодна поныне
К дерзости мужа.

4. Голубка
Второй тур диалога-состязания (1:15-17), как и первый, начинается с животной метафоры. В 1:9 героиня сравнивалась с кобылицей, а в 1:15 ее глаза сравниваются с голубками. Делались попытки обосновать сравнение внешним сходством. Например, комментаторы поясняют, что глазной белок похож на белого голубя, зрачок – на сизого (если допустить, что описываются серые или голубые глаза); ресницы – на голубиный хвост; форма глаза в целом – на форму птицы (по крайней мере, на египетских изображениях людей); движения глаз – на движения птиц. Все это не слишком убедительно. Комментаторы, склонные к морализации, считают голубя символом невинности и верности, но в стихе речь идет о красоте, а не о добродетели (ср. также 4:1, 5:12).

Более вероятна ассоциация голубя с любовной страстью. Такая интерпретация предлагалась уже в средневековой еврейской экзегезе. Современные комментаторы обратили внимание на то, что голубь – атрибут богини любви на Древнем Востоке и в античном мире. Афродита Кипрская на многих монетах изображается в виде голубки; голубка служит эмблемой ее храмов. Целующиеся голуби – топос античного изобразительного искусства и литературы. Голубка – один из символов богини любви Иштар на фреске в ее храме в Мари. В Израиле и Иудее допленного времени голубка тоже, возможно, была как атрибутом одной из богинь. Особенно интересен следующий мотив в изобразительном искусстве Сирии, Месопотамии и Греции: голубь летит от богини к богу как вестник любви.

5. Водяная лилия (лотос)
Третий тур диалога, как и два предыдущих, открывается стихом, метафорически описывающим героиню. Но в 1:9 и 1:15 метафоры были взяты из животного мира (кобылица, голуби), а в 2:1 – из мира растительного.

Возможно, символика лотоса объясняется своеобразным поведением этого растения (точнее, его голубой разновидности). Цветки голубого лотоса ночью прячутся под водой, а на заре появляются на поверхности. Таким образом, лотос мог ассоциироваться с солнцем, которое ежедневно возрождается, выплывая из подземного мрака.

В древневосточном искусстве водяная лилия (египетский лотос) – символ жизни и возрождения. Возрождающееся солнце изображается в виде младенца, сидящего на цветке лотоса. Древо жизни нередко изображается с цветками лотоса.

Лотос может изображаться как символический любовный подарок. В египетской любовной лирике «мой лотос» может служить обращением к любимому, с лотосом сравниваются пальцы любимой. В Туринском эротическом папирусе многократно встречается изображение девушки с лотосом над головой. Эротические коннотации лотоса могут объясняться не только описанной выше мифологической символикой, но и тем, что лотос имеет наркотический эффект.

Таким образом, голубь и лотос – эротические символы, уходящие корнями в мифологию и религию Древнего Востока. Но это не означает, что сама Песнь песней – языческий ритуальный текст. Голубь имеет ту же символику в стихах Катулла и Овидия, которые, кажется, никто еще не пытался интерпретировать как собрание ритуальных текстов.

6. Яблоня и «плод»
Далее героиня сравнивает любимого с яблоней. Это дерево и его плоды имели эротические коннотации на Древнем Востоке и в античном мире.

Яблоко и гранат использовались в Месопотамии для возбуждения сексуального желания; над фруктом произносили заклинание, а затем давали его женщине. В одном любовном заклинании девушка сравнивается с яблоневым садом. Свидание Инанны и Думузи происходит в саду, где растут яблони и другие деревья; богиня сравнивает себя с яблоневым садом, своего возлюбленного Думузи – с тенистым цветущим садом и с плодоносной яблоней.

Во многих античных текстах яблоко упоминается как любовный дар. Кинуть в кого-либо яблоком – жест, означающий признание в любви. В мифе об Аталанте ее жених, состязаясь с нею в беге, бросает на землю золотые яблоки. Юноша Аконтий вынуждает Кидиппу выйти за него замуж, бросив к ее ногам в храме Артемиды яблоко с надписью: «Клянусь святилищем Артемиды, что выйду замуж за Аконтия». У Феокрита влюбленный хочет изобразить свою любимую с яблоком в руке или называет ее «сладким яблочком».

В самой Песни песней яблоня упоминается также в стихе 8:5: под нею происходит свидание героев. Кроме того, в стихе 2:5 героиня просит кормить ее яблоками, поскольку она «больна от любви», а в стихе 7:9 ее дыхание сравнивается с запахом яблок.

Эпизод завершается строкой: «и сладок на вкус его плод». Ср. стихи 4:16-5:1, где героиня приглашает героя войти в ее «сад» и поесть «сочных плодов». Эту метафору можно сопоставить с многочисленными примерами в аккадской поэзии, где слово «плод» имеет переносное значение «любовь, сексуальность». Так, Иштар говорит Гильгамешу:
Давай, Гильгамеш, будь мне супругом,
Зрелость тела (букв.: «свой плод») в дар подари мне!
Богиня Ташмету говорит богу Набу.
Пусть мои глаза увидят срывание твоего плода,
чириканье твоих птиц пусть мои уши услышат!

7. Кедры и можжевельники
Кроме яблони, героиня упоминает еще кедр и можжевельник (традиционный перевод: «кипарис», см. примечание выше). Эти два дерева образуют в библейской поэзии устойчивую пару слов, употребляемых в параллельных строках. Кедр и можжевельник всегда упоминаются как деревья, характерны для. Эти же два дерева фигурируют в рассказе о строительстве Соломонова храма из ливанских деревьев (1 Цар 5:22,24, 9:11).

В древневосточной литературе и, в частности, в Библии ливанский лес нередко изображается как заповедный Божий сад. Ср., например, Пс 104/103:16, Иез 31. В аккадском эпосе о Гильгамеше это «гора кедра, жилище богов, престол Ирнини» (V 1.6). Особенно интересен случай, когда Кедровая гора упоминается как место любовного свидания Инанны с ее «братом» Уту.

8. «Кровля» и «тень»
Кедры и можжевельники в стихе 1:17 образуют «кровлю» над головами влюбленных. В стихе 2:3 сам герой оказывается деревом, в тени которого героиня может укрыться. Мотив укрытия в этих двух репликах героини заставляет вспомнить стихи 1:5-6, где она не смогла укрыться от палящего «взгляда» солнца, как и от взглядов девушек Иерусалима.

9. Реальность и метафора в репликах героини
В репликах героя довольно легко отделить метафорический план от реального. «Кобылица» и «голубка» метафоричны, а подвески и ожерелья реальны. В репликах героини некоторые образы эксплицитно вводятся как сравнения (это касается, в частности, лилии и яблони), но больше таких, которые допускают одновременно буквальное и метафорическое прочтения (иногда – несколько метафорических прочтений).

В каждой из трех частей диалога героиня упоминает о том, что ее любимый, она сама или они вместе лежат или сидят. Место, где это происходит, описывается противоречиво. В 1:12 царь возлежит на пиршественном ложе (me̅sáḇ), в 1:13 упоминаются виноградники, в 1:16 они оба лежат под деревьями на ложе из травы, в 2:3 героиня сидит в тени яблони – своего возлюбленного.

Если герой – царь на пиру (1:12, ср. 1:2-4), то в 1:17, по-видимому, описывается его дворец. Кровля и потолок этого дворца сделаны из ценных пород деревьев. Правда, тогда не очень понятна фраза 'ap̅ 'arśḗnū ra`ănānā́ (букв.: «и наше ложе зеленеет», 1:16). Иногда предполагают, что царская кровать специально устлана зеленью. Более правдоподобно другое понимание 1:16-17: действие происходит на природе, герои лежат на траве, в тени деревьев, но лес для них превращается в подобие царского дворца. Пасторальные и царские мотивы переплетаются. В таком случае, может быть, и «царь» в 1:12 – скорее метафора.

Означает ли «пиршественное ложе», что герои действительно едят и пьют? Или еда и питье – метафора любовных утех (ср. 1:2,4 и 4:16,5:1)? В Талмуде есть свидетельство об употреблении слова mēsḗḇ «пиршественное ложе» в иносказательном эротическом смысле:

Жители Иерусалима были похабниками. Они говорили друг другу: «Какой нынче обед? С хлебом, который долго месили, или нет? С белым вином или темным (красным)? На широком mēsḗḇ или на узком? С хорошим товарищем или с плохим?» Рабби Хисда сказал: это все — о разврате (Шаббат 62б-63a).

«Нард» допускает три разных интерпретации: буквальную и две метафорических. Если речь идет о пире в буквальном смысле, то и «нард» можно понять буквально. Но, поскольку дальше «ладанка с миррой» и «соцветье хны» служат сравнениями для любимого, можно понять и «нард» в том же смысле. Наконец, «нард» может быть метафорой самой героини. Вероятно, все три понимания законны.

Стихи 1:13-14 тоже допускают несколько интерпретаций. Вторая строка каждого из этих стихов может относиться либо только к «ладанке с миррой» и «соцветью хны», либо также и к герою. В первом случае ладанка «постоянно находится» (один из возможных переводов глагола yālī́n) на груди героини, а хна выращивается в Эн-Геди. Во втором случае сам герой «проводит ночь» (основное значение yālī́n) на груди героини, а происходит это в виноградниках Эн-Геди. Мы уже сталкивались с топосом романтического свидания в винограднике (1:5-6, см. комментарий). В 7:12 героиня предлагает любимому: «там, где хна растет, ночь проведем (nālī́nā), на рассвете пойдем в виноградники». Наконец, «виноградник» может быть метафорой для героини (ср. 1:6).

10. Игра слов
В первой строке эпизода герой упоминает фараона (par`ṓ). Это слово созвучно обращению «родная» (ra`yāṯī́, букв.: «моя подруга»), а также словам «пасти», «пастух» в 1:7-8 (r`h). В неогласованном тексте r`yty могло читаться и как rō`yyāṯī́ (или rō`əyāṯī́) «моя пастушка».
В ответной реплике героини (1:12-14) обыгрываются названиях всех трех благовоний: nirdī́ nāṯán rēḥṓ «мой нард благоухает», ṣərṓr hammṓr «ладанка с миррой», 'eškṓl hakkṓp̅er «соцветье хны».

В своей второй реплике (1:15) герой говорит о красоте глаз героини. При этом он обыгрывает исходное значение слова `áyin («глаз»; отсюда: «источник»), входящего в топоним Эн-Геди (1:14).

В 1:15 `rśnw имеет, вероятно, двойное значение: «ложе» и «шпалеры виноградника». В 1:16-17 отмечу nā`ī́m «нравишься мне» и ra`ənā́nā́ «зеленые травы», qorṓṯ bāténū «кровля нашего дома» и bərōṯī́m «можжевельник».

Наконец, в последнем туре диалога-состязания героиня сначала сравнивает себя с цветком ḥăḇaṣṣéleṯ, а потом обыгрывает это редкое слово фразой, относящейся уже к яблоне: bəṣillṓ ẖimmáḏtī, букв.: «его тень мне понравилась».


Песнь песней. Главы 1-3
Песнь песней: основа основ
Предыдущий комментарий