Я живу в Израиле почти два года и все это время не перестаю удивляться. С одной стороны, еврейский народ любит книги. А с другой — он же, этот народ, те же книги, но состарившиеся, пачками выносит на помойку. Мне как человеку, выросшему в условиях советских научных библиотек и дорогущих букинистических магазинов, такой подход кажется странным. Нет, я совсем не питаю маниакального пристрастия к книгам. Просто привыкла считать, что ценность издания с годами только возрастает. А тут, на этой земле, любят книжки новенькие и хрустящие.
Один мой знакомый, к примеру, занимается историей некоего аристократического рода, отпрыски которого переехали в Палестину в начале прошлого века. И что вы думаете? В один прекрасный день этот человек находит личную Библию той самой девушки, которая из вышеупомянутой семьи его больше всего интересует. Но, главное, где находит? На помойке! А недавно моя дочь (страстная собирательница всевозможного барахла, чистая Коробочка) притащила, опять-таки с помойки, раритетное немецкое издание «Всемирной истории искусства», выпущенное в конце XIX века и напечатанное готическим шрифтом. Могу представить, какую сумму мне отвалили бы за этот том в московском «Букинисте».
Хотя я, возможно, и неправа. Ведь не все старые книги ценны. Да и букинистических магазинов тут (в Иерусалиме, по крайней мере) — навалом. На любой вкус: подороже, подешевле, понаучней, попроще… В один из таких мы часто любим заходить. Там в колонках всегда поет Боб Дилан или Нина Симоне, там стоит большой, драный и мягкий диван, а перед диваном – огромный пластиковый ящик, набитый открытками. Пока муж, стоя на стремянке, копается на самых верхних книжных полках, я сижу на диване и рассматриваю эти карточки.
К открыточным видам я совершенно равнодушна. Я всегда смотрю на обратную сторону — написано там что-нибудь или нет. Там, к счастью, почти всегда что-нибудь написано. То есть, люди, не желая копить в своих квартирах старые открытки и письма, иногда их выкидывают или сдают в магазин. Я могу это понять: у меня умирали самые близкие, и после смерти иногда оказывалось, что хранить дома их переписку совершенно невозможно. Это просто очень больно: родного человека больше нет, а его личные вещи — марки, какие-то дурацкие значки, письма — продолжают жить. Есть в этом законе бытия какая-то наглость, невыносимая для человеческого сознания. А может быть, в квартире умершего поселяются его непрямые родственники, которые относятся к прошлому покойного без лишних сантиментов. Это тоже можно понять. Так или иначе, но в той магазинной коробке свалено множество написанных на разных языках открыток из самых разных стран мира. Я сижу и пытаюсь разобрать буквы: польский, английский, иврит, русский. Этот дрожащий почерк явно принадлежит какой-нибудь старушке. А эти крупные печатные буквы — точно детская рука. Интересно!
Однажды, сидя, как обычно, на диване перед ящиком, я нашла в нем открытку с очень странным текстом по-английски. «Шалом. Я был страшно рад получить те два письма от тебя. Я обегал весь город и купил еще 6 изданий Корана в переводах на французский, немецкий, испанский, греческий, латынь и суахили. Настанет день, когда ты сможешь воспользоваться ими. С любовью, папа».
Я скупила все открытки к Рути, которые нашла. Дома разобрала фамилию, на которую они посылались: Альперт. Но гугл на запрос «Рут Альперт» и даже «Рут Альперт Хайфа» не выдал ничего — ни на русском, ни на английском. Муж сказал: «Естественно. Ведь девушка, скорее всего, вышла замуж и сменила фамилию». Так что узнать имени путешественника, подписывавшего свои послания «с любовью, папа», мне в тот раз не удалось, и это меня очень расстраивало.
В следующий наш «заход» никаких посланий к Альпертам не было. И в послеследующий тоже. Зато уж на третий раз я, как принято выражаться, была вознаграждена за свою верность и терпеливое ожидание. Я нашла две открытки. Одна — снова от отца к дочери. А вторая (па-бам!) — от какой-то женщины, которая писала на тот же адрес (и на ту же фамилию), что и мой загадочный путешественник. В открытке говорилось: «Дорогой Карл! Я очень благодарна вам за то, что вы помогли моему сыну устроиться на работу в Технион. Он писал мне о своих трудностях и о том, как вы помогали ему их преодолеть. Спасибо! Передайте мои наилучшие пожелания вашей дорогой жене и детям».
Ага! Вот оно, сказала я себе. Любящего отца семейства и неутомимого путешественника, очевидно, зовут Карл (ведь все сходится!). И работает он сам в хайфском университете Технион. Точнее, все-таки, видимо, работал. Переписка-то его оказалась в магазине.
Я прибежала домой и бросилась к компьютеру. На запрос «Carl Alpert Technion» гугл выдал более 12 тысяч ссылок. Там было где развернуться! И книжные издательства, продающие его книги. И журналы, печатавшие его статьи. И множество упоминаний Альперта в заметках, блогах и диалогах ученых, студентов, историков.
Он был известным журналистом, автором книг по истории и географии Израиля, издателем, исследователем, ветераном сионистского движения. Его именем назван один из корпусов Техниона. Стыдно признаться, но я довольно поверхностно знакома с историей сионизма. А вот Карл Альперт занимался ей всю свою жизнь.
Интернет-сайты, посвященные иудаизму и сионизму, до сих пор перепечатывают его статьи. Они, как ни странно и ни пошло это звучит, до сих пор остаются актуальными. «До сих пор», потому что Карл Альперт умер в 2005 году. Вот что пишет о нем журналист и писатель Владимир Лазарис: «Приехав из Америки, он в 1956 году написал «Практическое пособие для новых репатриантов из Северной Америки», пытаясь облегчить трудности абсорбции. Мужчинам он советовал приносить на работу ланч, потому что это было принято в Израиле, а женщинам, на которых и лежала основная трудность вживания в новую среду, Альперт объяснил, что «за 60 пиастров в час можно найти уборщицу, но мало кто из них говорит по-английски». Автор предупреждал американских евреев, чтобы в магазинах и в бакалейных лавках они не ожидали привычного обслуживания и отношения к покупателю: «Если продавщица занята тем, что обменивается рецептами с покупательницей, стоящей перед вами, проявите терпение и вообще прислушайтесь: может, этот рецепт вам тоже понравится».
Лазарис пишет, что позже Альперт стал активно помогать и репатриантам из СССР. Главным же его советом новоприбывшим было — не нервничать по пустякам, жизнь наладится рано или поздно. Очевидно, что этому кредо Альперт и сам оставался верен: он прожил целых 92 года и умер, окруженный любовью и уважением.
К этой истории, в общем-то, добавить нечего. Жил хороший, симпатичный, умный и известный человек, да умер. Его помнят потомки, это радует. Я нашла его письма и узнала о нем — это тоже радует. Только у меня никак не уложится в голове мысль о том, что кто-то все эти открытки, фактически семейный архив, сдал в книжный магазин. Жена? Вряд ли, если учесть, что он умер уже очень старым. Маловероятно, что жена на столько лет его пережила. Рути? Почему-то мне кажется, что она бы тоже так не поступила. Одна из найденных мною карточек была написана Карлом своему сыну Йоэлю, на иерусалимский адрес. Это его дети, то есть внуки известного сиониста, избавились от старых открыток? Можно вернуться и расспросить продавца, но я не стану. Не хочется, грустно слишком.
И про ту самую Рути мне узнать ничего не удалось. По крайней мере, пока. Буду в Хайфе — схожу в Технион, вдруг там что-нибудь да выяснится. И в букинистический магазин зайду...
Семейные истории:
Сами Михаэль. Виктория
Фото как хокку
Такие разные дети
Рада Полищук. Ничья бабушка
