В ноябре Михаил Щербаков три раза выступит в Израиле — в Иерусалиме, Хайфе и Гиватаиме. А мне вспоминается один из первых израильских концертов этого исполнителя — в Хайфе в середине девяностых годов прошлого века.
Москвичка Аня Рудницкая рассказала, как пытается соблюдать шаббат в Москве. Надо сказать, что соблюдение заповеди «помни день субботний» в Израиле может быть не меньшим квестом.
Для меня и моей еще московской компании творчество Щербакова — это, перефразируя его же слова, наша молодость, наша младость. Мы часами могли общаться исключительно цитатами и даже почти всерьез собирались митинговать против решения перестроечного Моссовета переименовать станцию метро «Щербаковская». Поэтому весть о предстоящем концерте мы с моим старинным приятелем восприняли с огромной радостью. Смущало нас лишь одно обстоятельство — единственный домашний концерт должен был состояться в пятницу вечером, уже после наступления царицы-субботы.
С главной моральной проблемой мы, впрочем, покончили довольно быстро. Поскольку Михаил Константинович никем и никогда не был заподозрен в еврействе, мы решили, что слушать его в субботу совсем не грех. Но надо было добраться до места. Мой друг, любитель Щербакова, жил в Хайфе, но на другом конце города от того дома, где должен был петь Щербаков. Разумеется, можно было взять такси, приехать до начала субботы и дождаться начала в каком-нибудь в сквере. Однако один из нас был бедным студентом, другой — не слишком богатым солдатом-срочником...
Так что мы решили, что, поскольку и искусство, и религиозные убеждения требуют жертв, на концерт мы отправимся пешком, невзирая на расстояние и сильно пересеченную местность. Марш-бросок начался минут за сорок до наступления субботы. Пройдя первую треть дистанции, мы решили, что с песней, пожалуй, оно пойдет бодрее и веселее. Сначала мы подумывали, не запеть ли Щербакова, но потом решили, что это будет почти как ехать в Тулу со своим самоваром, а потому затянули приличествующее времени: гимн «Леха Доди» и другие традиционные тексты встречи субботы.
К этому моменту наш путь пролегал мимо небольшого хасидского квартала, и на лицах многочисленных детишек, попадавшихся навстречу, читалось искреннее недоумение: незнакомые молодые люди поют именно то, что в это время полагается петь благочестивому богобоязненному еврею, но почему-то делают это не в синагоге, а маршируя вдоль городской трассы.
Так под субботние гимны мы наконец дошли до места. До концерта еще оставалось время, так что мы решили не смущать собравшихся религиозными церемониями, а сделать кидуш заранее, в подъезде. Все необходимое для этого у нас было: из дома мы прихватили бутылку вина и несколько пит, которым предстояло послужить субботними халами.
Я открыл вино, знакомые, пожелавшие принять участие в обряде, раздобыли, чем прикрыть головы, — и тут я увидел, как друг медленно меняется в лице:
— Что случилось?
— Кажется, я забыл стаканы.
Случись это сегодня, мы бы просто перенесли мероприятие в квартиру (тем более что организатор концерта, как потом выяснилось, относился к традиции с большой симпатией, а через несколько лет и вовсе надел кипу). Но тогда было решено:
— Не страшно. Форма сосуда, из которого можно делать кидуш, ни в одном кодексе не прописана. Так что будем из горла!
Уже произнеся положенные благословения, я с ужасом вспомнил, что, согласно закону, из кидушного сосуда следует выпить залпом большую часть жидкости, бутылка же была совершенно полной. Но отступать уже было поздно. Слава Богу, пит мы взяли с собой достаточно, так что последствия своего благочестия удалось нейтрализовать.
Подробностей как концерта, так и обратной дороги я, признаться, уже не припомню (хочется надеяться — за давностью лет). Но как выяснилось, у этой истории было продолжение. Среди тех, кто наблюдал наш кидуш из горла, оказалась барышня, чьей благосклонности мой друг добивался довольно долго. Барышне он тоже нравился, но ее, весьма далекую от религии, немного пугало его «мракобесие». После увиденного в том подъезде все эти страхи растаяли, и вскоре после концерта мой приятель обрел долгожданное личное счастье.
