4. Наперсток вина
В это время один купец из Полонного наливал вино в наперсток, чтобы выпить украдкой, пока работники и жена не видели, занятые своими делами. Напёрсток вздрогнул в руке, и вино выплеснулось наружу, изрядно омочив бороду и кафтан купца, будто помещалось не в напёрстке, а в бутылке или бочонке.
Проходивший мимо Гершеле Острополер заметил:
— Верно, ангелы кашлянули все разом, изумившись твоему рвению...
— А ты не из тех ли, кому есть дело до всего, к ним не имеющего прямого касательства? — спросил купец, стряхивая капли вина с бороды и одежды.
— Разве для еврея может быть дело, не имеющее к нему прямого касательства? — удивился Гершеле.
— Возможно, в этом — причина всех наших бед, — проворчал купец, и, нахмурившись, прибавил: — Если ты не пойдешь сейчас же прочь, забулдыга, неотвратимые следствия этих бед падут и на твою голову.
Сказав это, купец взял в руку толстую палку.
Гершеле остановился и задумчиво посмотрел на купца, потом на его лавку, полную дорогих товаров. Потом снова на купца, на его работников, на молодую красивую жену, отдававшую распоряжения. И снова на купца... Тот крепче сжал свою палку и выразительно похлопал ею по ладони свободной руки.
— Я — человек занятой, иду по своим делам, — сказал Гершеле, — и очень спешу. Но при виде такого несчастья не могу пройти мимо.
— Что ты имеешь в виду? — удивился купец.
— Таким уж я уродился — людям на радость, себе в убыток... А ведь еще мама, светлой памяти, мудрая женщина говаривала мне, и не раз...
— Оставь светлой памяти маму твою на милость Всемогущего... Что ты имеешь в виду, когда произносишь слово «несчастье», нахально разглядывая меня, мои товары, мою жену и моих работников?
— Сперва скажи: верно ли, что в последнее время тебе плохо спится по ночам?
— Откуда ты знаешь?
Гершеле вздохнул и сказал на это:
— Прежде чем дать ответ, я должен убедиться, что ты способен его принять. Есть те, кто хотят знать правду, даже если правда причинит им боль, и те, кто готов довольствоваться сладкой ложью, даже если ложь эта по капле, день за днем убивает их.
Но правда в том, что за последние два года ночи, когда купцу удавалось выспаться, можно было пересчитать по пальцам одной руки.
Правда была и в том, что купец перепробовал множество снадобий, ходил к докторам, лекарям, бабкам-шепталкам, баал-шемам и прохиндеям, выдававшим себя за баал-шемов. Он побывал на приеме у Пиотровского Федор Сергеича, лейб-медика, излечившего царского племянника от падучей. И ни один из этих врачевателей — от лейб-медика до последней деревенской ворожеи — не был способен сходу, запросто определить причину его страданий.
— Откуда ты знаешь что я плохо сплю? — повторил купец. — И кто ты такой?
— Меня зовут Гершеле Острополер.
— Не тот ли Гершеле, которого били вениками в Острополе?
— Не вениками, а метлами. И не в Острополе, а в корчме неподалеку от Гусятина. И не то чтобы били, а...
— Я-то думал, это байка, сказочка для детей...
— Ну, когда это стало сказочкой, мои синяки уже прошли и спина почти перестала болеть... — признался Гершеле.
— Почему я не сплю по ночам?
— Потому что женился на чертовке.
Купец уронил свою палку. Минуту-другую он молчал, потирая лоб, затем спросил:
— Какое вино ты, Гершеле, предпочитаешь после обеда?
— После Доброго Купеческого Обеда я, конечно, предпочитаю Послеобеденное Купеческое Вино... Но предупреждаю: не пью из наперстка.
5. Черти: как они выглядят
Когда один человек зовет другого по имени, бывает, что тот, кого зовут, оборачивается на зов так быстро, что успевает заметить в воздухе темную полосу, исчезающую за углом здания или тающую в воздухе струйку дыма. Бывает, что молодая девушка потянется за сладким, как вдруг нахлынет такая горечь, что несчастная пускается в слезы, часами плачет навзрыд и не может остановиться. Бывает, что круглое становится квадратным, а шероховатое — гладким, ставни хлопают в безветренную погоду, а серебряные ложки исчезают со стола, стоит хозяевам отвернуться. Бывает также, что хасид спускается к реке, чтобы напиться или искупаться, и вдруг замечает, что котомка, которую он несет на плече, вдвое тяжелей, чем та, с которой он вышел из дому...
Или вот что: когда р. Борух распекает грешника и сложносочиненные проклятия — одно за другим — повисают в пространстве, отчего, кажется, самый воздух темнеет и обугливается, небеса сгущаются и даже печные сверчки умолкают в ожидании Неизбежного, в этот страшный миг внимательный глаз способен различить в углу комнаты маленький темный комочек размером с котенка, который то и дело меняет форму — то он круглый, как мячик, то вытянутый, как колбаска, то вдруг плоский, как блин, но если позвать кого-нибудь со свечой и посветить в углу, окажется, что там никого нет.
Черти в суете своей — создания безвидные, поскольку Всеславный сотворил их последними, опаздывая к Субботе. Отчетливость, завершенность, внятность облика для них — все равно что железный доспех для пахаря или булочника — душный, тяжелый, не по росту и не по размеру. Мы, как правило, не знаем об их присутствии, поскольку они проживают свою жизнь в трещинах и провалах нашей жизни.
Но когда по какой-то непостижимой чертовой надобности им все же приходится принимать форму — человека или животного, травинки или камушка, шкафчика или скамейки, у формы этой всегда имеется изъян, недостача или диковинное преувеличение. Если черт решил обернуться курицей, у такой курицы — в лучшем случае — окажутся рога или павлиний хвост. В худшем случае у всех на глазах на куриной шее вырастет кошачья голова и заговорит на идише с таким отвратным подольским акцентом, что даже хорошо воспитанные люди плюнут на пол, развернутся и пойдут куда подальше — чтобы не слышать, как коверкают благородный язык, звучание которого пропитано тоской по иерусалимским улочкам и древним стенам, примыкающим к Храму.
6. Храбрый лец
Обычно чертям совершенно не с руки быть замеченными и опознанными. Однако бывают исключения...
Иллюстрация Ильи Баркусского
